— На сей раз, мастер Антони, придется вам все-таки пойти. У вас уйдет на это всего полдня, а может, и меньше. Моя племянница Анна продает дом и просит, чтобы вы починили там несколько ступенек.
— Продает дом? — спросил каменщик, не скрывая удивления. — Ведь еще нет и трех месяцев, как она его купила!
— Да, трех месяцев не прошло, — серьезно подтвердил Бонарио. — И все-таки она его продает, потому что там завелась нечистая сила.
Тут Бонарио рассмеялся, заметив, что мастер Антони помрачнел и задумался. Но каменщик не был охотником до шуток, даже если их затевал сам хозяин. Он посмотрел вдаль, туда, где па самом краю деревни одиноко стоял домик Анны Салис, и вспомнил, как совсем недавно он сам производил его оценку, перед тем как дом вместе со всем имуществом был продан за долги с аукциона. Прежние его владельцы всей семьей эмигрировали в Америку, а домик — небольшой, но уютный и светлый — за гроши купили молодожены Салисы. И вот теперь они хотят продать его, потому что там завелась нечистая сила...
— Мастер Антони, — сказал Бонарио, вновь сделавшись серьезным, — ну, решайте. Я ведь не шучу. Освобождаю вас на полдня, и все тут. Поглядели бы вы на мою племянницу: так убивается, будто ее и впрямь околдовали. Уж сходите, почините ей лестницу: завтра покупатель будет смотреть дом. Сделайте доброе дело.
И отчасти потому, что это было действительно доброе дело, а отчасти из любопытства Антони согласился.
В тот же день после полудня он пошел взглянуть, какая работа ему предстоит. В эти часы под слепящим июньским солнцем домик Салисов казался погруженным в безмятежный сон. Тень от колокольни падала на запущенный церковный сад, заросший кустами руты и горечавки и благоухавший, как вересковая пустошь. Вокруг не было ни души.
И мастеру Антони снова припомнился тот день, когда он приходил оценивать дом. Тогда, как и сейчас, он толкнул калитку и прошел через весь дворик, так никого и не встретив. И, помнится, ему сразу же пришли на ум темные слухи, которые ходили в деревне про хозяйку дома Мимию Пирас, которая заслужила громкую репутацию своей красотой, расточительностью и кое-чем еще. Что и говорить, этот пустынный уединенный уголок как нельзя более подходил для этой женщины, любительницы приключений!
Но тут же мастер Антони прикусил язык, как случалось с ним всякий раз, когда он ловил себя на том, что осмеливается судить ближнего. Оставив кредиторам дом, Мимия Пирас вместе с братьями уехала в Америку искать работу. Для своих односельчан она как бы умерла, а мертвым судья один лишь господь бог.
Но и теперь, когда хозяйкой здесь стала Аннедда Салис, самая набожная и добропорядочная женщина в деревне, дверь была, как и тогда, распахнута настежь, а дом по-прежнему выглядел пустым и заброшенным. Ни с кем не повстречавшись, Антони беспрепятственно прошел через двор, кухню и коридор, поднялся по лестнице и вошел в спальню.
Хозяйка сидела на полу у самых дверей. Возле нее стояла рабочая корзинка, но Анна не шила. Уронив руки, она сидела, прислонившись головой к стене, и казалась совсем больной. Когда перед ней в дверях выросла высокая фигура каменщика, она даже не встрепенулась. Только чуть ярче заблестели ее печальные черные глаза на белом как мел лице.
— Я вас ждала, — еле выговорила она слабым, упавшим голосом. — Дядя, верно, говорил вам, что я собираюсь продать дом. Да, я продаю его за ту же цену, что купила; упаси меня боже, чтобы я запросила хоть на одно чентезимо больше. Завтра придет покупатель. Но прежде мне нужно кое-что проверить... Я хочу, чтобы вы сняли, а потом поставили на место несколько нижних ступенек. Я уверена, что под ними зарыто что-то такое, что наводит на весь дом злые чары. Если мы не достанем это оттуда, мы погибли. Вот уже целых два дня я сиднем сижу здесь наверху и вообще не сойду больше вниз, если только вы, мастер Антони, не поможете мне снять заклятие с моего дома.
Мужчина, стоя у дверей, смотрел на нее с высоты своего роста, озадаченный и встревоженный. Колдовство дело нешуточное, а если в нем, к примеру, замешан священник, то это вообще беда.
— Ну что ж, вставай! А скажи-ка, тебе, часом, все это не приснилось?
— Эх, кабы приснилось! — воскликнула женщина, поднимаясь с пола. — Проклятие пало на нас сразу же, как только мы с Паоло переступили порог этого дома. Разве так мы жили раньше? Ведь мы с Паоло миловались, как двое голубков. Но как только попали сюда, начался сущий ад. Мы тотчас же оба расхворались: у него заболело ухо, у меня — нога. И по сей день еще опухоль держится. Потом у нас пал конь, убили пса, куры дохнут, словно им подсыпают отраву. В очаг заползла змея. Но это все еще цветики, ягодки — впереди. Хуже всего то, что мы с Паоло теперь день и ночь ссоримся. Он уходит из дому и пьянствует, а я все плачу и плачу. Он твердит, что я его терзаю, а на самом-то деле все наоборот: это он меня изводит. Клянусь вам, мастер Антони, с тех пор как мы здесь поселились, не было у нас ни дня покоя. Вот и сегодня утром мы поругались, и он, уходя, грозился, что ноги его больше здесь не будет. Но он вернется, обязательно вернется, если мы снимем колдовские чары.
— А кто же мог заколдовать дом? — спросил мужчина, еще больше помрачнев.
— Кто? Вы еще спрашиваете кто? Да ведь все знают, что прежние хозяева, Пирасы, наложили заклятие на того, кто купит дом. А Мимия, та еще повсюду сыпала соль: это для того, чтобы из колодца ушла вода и весь сад высох. Все видели, как перед самым отъездом она, скрестив руки, призывала проклятие на дом. Раньше я не верила всем этим россказням, ну, а теперь убедилась собственными глазами. Но это еще не все. Мне приснилось, что она зарыла в доме что-то такое, что наводит на всех нас злые чары. Я уже копала у дверей, но там ничего нет. Нужно заглянуть под лестницу. Вы же знаете, чары действуют всего сильнее там, где наступаешь ногой. Но одна я не могу поднять ступеньки и поэтому позвала вас. Ведь я знаю, вы честный человек и добрый христианин, вы мне поможете. Пойдемте, мастер Антони.
И они идут. Хозяйка спускается по лестнице неуверенно, прихрамывая, кажется, будто ее тащут вниз против воли. Дойдя до последних ступенек, она крестится, испуганно оборачивается и ждет отставшего от нее мужчину. Озабоченный, встревоженный, мастер Антони следует за ней. Он идет медленно, осторожно, словно боится упасть, и машинально, наметанным глазом мастера отмечает прочность стен и ступенек и трещины на потолке. Говоря по правде, эта каменная лестница, сбегающая вниз, зажатая между высокими белыми стенами, при свете, падающем сверху из слухового окошка, имеет какой-то таинственный вид, кажется, будто она ведет в подземелье.
Очутившись внизу, мастер Антони тщательно выстукивает все стены сверху донизу и наконец произносит:
— Найдется у тебя лом?
Оказывается, у Аннедды есть и лом, и лопата, и еще много других инструментов, и все это свалено в кучу под лестницей.
— Здесь должен быть еще железный рычаг, — припоминает она и принимается за поиски. Чтобы помочь ей, мастер Антони зажигает спичку и сам роется в куче хлама. Короткая вспышка света вырывает из темноты ржавые инструменты, паутину, тряпки, мешки и кусок земляного пола, изрезанного глубокими трещинами. Обветренные щеки мастера Антони вдруг вспыхивают и становятся похожими на апельсины, а круглые голубые глаза впиваются в трещины на земляном полу. Кажется, что Антони хочет расшифровать какие-то загадочные иероглифы. Наконец он бросает на пол недогоревшую спичку.
— Вот что, — говорит он. — Послушай-ка моего совета, давай поищем здесь.
Аннедда вздрагивает и обращает к нему бледное, как смерть, лицо. Потом, с трудом преодолевая дрожь в ногах, поднимается, идет на кухню, приносит оттуда свечу, зажигает ее и держит над Антони, пока тот, согнувшись, долбит земляной пол под лестницей. Через некоторое время он оставляет молоток, берет лопату и принимается копать. Женщина вся дрожит: одной рукой она держит свечу, другой опирается о стену. На работу Антони пришел поглядеть и котенок, хозяин этого угла под лестницей. Вспрыгнув на перегородку, он выгибает спину, поднимает хвост трубой и, сверкая большими зелеными глазами, с любопытством и опаской следит за движениями лопаты. У него такой вид, будто он знает какую-то тайну, неведомую людям. Вдруг, пронзительно мяукнув, он прыгает вниз, хватает белую косточку, показавшуюся среди вскопанной земли, и бросается наутек.
