Общаясь с постоянными клиентами «бриллиантовой биржи», я, как правило, представлялся узбеком из Ташкента, и они верили, потому что по-русски я говорю почти без акцента. Но там, в Мисхоре, я почувствовал, что Борису я должен открыть свой реальный статус и свое имя. Почему? Чтобы установить с ним более тесные деловые отношения, так как его я всегда считал одним из основных игроков или, скорее, законодателем цен на «бирже».

Борис оценил мою откровенность, и во время общения со мной всегда старался отвечать тем же.

В кругах деловых людей, которые занимаются операциями с валютой и драгоценностями, Буряце известен под кличкой «Бриллиантович». Думаю, что основанием для этого послужила его страсть к драгоценным камням вообще и к «брюликам», в частности. Не исключено, что «Бриллиантовичем» его называют еще и потому, что дела, которые он проворачивает с «камешками», поражают воображение. Он постоянно носит золотой перстень с бриллиантом в четыре карата, на шее у него – толстая крученая золотая цепь с огромным крестом из платины, который украшен бриллиантом в шесть карат. Он никогда не расставался с этими украшениями и, даже купаясь в море, их не снимал. Я спросил Бориса, как это он не боится появляться на людях, таская на себе целое состояние. Он засмеялся и указал на приближающуюся к пляжу белую «Волгу».

«Вон, видишь, – сказал он, – катит моя Мадам. Она везет мне обед, смену белья, а заодно – смену охранников. Эти, – Борис указал на сидевших поблизости двух громил, не снимавших в жару рубашек, под которыми бугрились кобуры с пистолетами, – мне надоели!»

…Когда подъехала «Волга», я был ошеломлен, увидев, что из нее вышла… Галина Брежнева, которую Буряце за глаза называл «Мадам». Я встречался с нею в разных посольствах на дипломатических приемах, и поэтому сразу узнал ее.

Я догадался, что в роли телохранителей, на которых указывал Борис, выступают сотрудники правительственной охраны, приставленные к дочери вашего генерального секретаря, но я никак не мог понять, что может быть общего между нею, дочерью первого лица великой страны, и спекулянтом «брюликами», каким я знал Буряце. Возможно, размышления отразились на моем лице, потому что Борис поспешил объяснить мне, что Галина безумно в него влюблена.

«А вообще, – сказал он, – моя Мадам – женщина с «заскоками», она ведь на пятнадцать лет старше меня, ей за пятьдесят и у нее уже есть внучка».

«Ну, так брось ее, какие проблемы? – сказал я. – Ты же молод, красив. С твоими деньгами, твоим умом любая женщина сочтет за счастье выйти за тебя замуж!»

Подумав, Борис ответил:

«Видишь вот это? – он сжал рукой висящий на груди платиновый крест. – Вот это – моя Мадам. Тяжело таскать на шее такую дорогую вещицу, но зато прибыльно и престижно… Где бы я ни появлялся с этим крестом, все почтительно расступаются и места, предназначенные для избранных, достаются в первую очередь мне!

На Западе, Курусу-сан, говорят: «Если вы видите, что ваш банкир выпрыгивает из окна десятого этажа, бросайтесь за ним – это прибыльно».

Я руководствуюсь той же логикой. Поэтому, несмотря на все причуды и истерики Мадам, я готов пойти за ней в огонь и в воду – куда угодно ей… Кстати, вот это, – Борис вновь тронул крест, – я приобрел по настоянию и с помощью Мадам. Она толк в таких вещах знает и собирает их… Знаешь, какая у нее богатая коллекция «брюликов»! Я пристрастился к ним под ее влиянием… Я, вообще, многим ей обязан. Она меня ввела в такое общество, в которое ни за какие деньги не попадешь: писатели, заместители министров, торговые тузы…

Но все же я очень от нее устал. Ладно бы, только ее причуды и скандалы, которые она мне ежечасно устраивает! С ними еще можно мириться… Ужас в том, что когда я по ее просьбе начинаю обнимать и целовать ее в губы, мне постоянно кажется, что я целую Леонида Ильича… Моя Мадам, старея, внешне все больше походит на своего отца… Да ты и сам это увидишь, вот она, уже подходит…

Ты только присмотрись внимательнее! У нее очень грубые, крупные мужские черты лица. А тут еще с возрастом у нее начали расти усы. Недавно я по телевизору увидел, как Брежнев лобызался с Эрихом Хонеккером, ну, ты знаешь, немецкий генсек, так меня чуть не стошнило на стол… Хорошо, что успел до ванной добежать, а то бы опозорился перед гостями… Короче, когда мне приходится целовать ее в губы, я стараюсь закрывать глаза… Ну, ничего! Как говорится, каким бы тяжелым ни был пост – Пасха неминуема… Вот купит она мне квартиру, а там видно будет».

«Но она ведь замужем, – удивился я, – и ее муж занимает большой пост в Министерстве внутренних дел!»

«Ну, а что муж? – равнодушно ответил Буряце. – Его интересует только карьера. К Мадам он совершенно равнодушен. Правда, узнав о том, что у нее со мной любовь, муж пару раз подсылал своих людей, ментов поганых, чтоб меня поколотили, но теперь Мадам приставила ко мне охранников из КГБ, которые в обиду меня не дадут. Ее мужу – генералу Чурбанову – совсем не выгодно идти на разрыв с ней, потому что он сразу потеряет благосклонность ее отца. Чурбанов это хорошо знает, потому и терпит меня – выбора у него нет!»

…Приблизившись к нам, Галина, вместо приветствия, громко выругалась. Прокричала, чтобы Борис помог прибывшим на смену охранникам вынести из машины хлеб, банки с икрой, виноград, ящики с шампанским и водкой. Отдав распоряжения, Галина без тени стеснения начала снимать с себя платье, чтобы переодеться в поданный телохранителем шелковый халат.

Я попытался отвернуться, но Борис, который демонстративно проигнорировал указание Мадам помочь охране, тихо сказал мне:

«Не вздумай отворачиваться, иначе ты сразу попадешь в немилость. Она обожает, когда ее нагую рассматривают молодые мужчины!»

…За время, которое я провел в обществе «сладкой парочки», я понял, что Борис – умный и очень ловкий человек.

Галина – крайне раздражительная и конфликтная женщина. Когда Борис напоминал ей, что пора возвращаться к родителям, которые отдыхали неподалеку, в Ореанде, Галина закатывала истерику, швыряла в любовника гроздья винограда и обвиняла его в том, что он ее не любит.

Опьянев, Галина стала плакать и кричать:

«Я люблю искусство, а мой муж – му…к, хотя и генерал. Ну, что поделаешь, чурбан – он и есть чурбан!»

По возвращении в Москву я несколько раз бывал в гостях у Буряце, в квартире на улице Чехова, которую для него приобрела Галина.

…В декабре 1981 года, вернувшись из Гонконга, куда я летал, чтобы приобрести Борису видеоаппаратуру, я застал у него дома двух неизвестных мне молодых людей. Все трое оживленно обсуждали план тайного проникновения в квартиру какой-то артистки.

Я хотел уйти, но Борис попросил остаться, сказав, что у него от меня секретов нет.

Из разговора мне стало известно, что в квартире артистки находятся драгоценности необыкновенной красоты на астрономическую сумму. Ничего подобного нет даже у Галины, что вызывает ее зависть и злость. Злость из-за того, что она предложила артистке огромные деньги за коллекцию, но та отказалась ее продавать. После чего Брежнева якобы сказала:

«Если она не хочет мне их продать, то лучше, чтобы они исчезли из Союза!»

Насколько я понял, родственник одного из молодых людей работает в отделе, контролирующем сигнализацию в доме артистки. Он должен был в обусловленное время отключить ее, чтобы сигнал тревоги не поступил в отделение милиции. Еще двое или трое мужчин должны были подъехать к дому на машине и на глазах консьержа вытащить огромную елку. В случае возможных вопросов злоумышленники должны были бы отвечать, что елка – новогодний подарок артистке, а они лишь выполняют поручение привезти и оставить дерево у дверей квартиры.

Буряце согласился с остальными заговорщиками, что все будет выглядеть естественно и их действия не вызовут подозрений у консьержа, так как у знаменитых артистов масса поклонников, которые способны выражать свои симпатии самым экстравагантным образом…»