– Так что мы, ваше благородие, увсе согласны.

«Согласие народа», выраженное через «босяка», меня устраивало, но не совсем. Я пойду «арестовывать», кого я оставлю здесь? Как только я уйду – они бросятся.

В это время, на мое счастье, я увидел далеко, в конце улицы, движение серых шинелей. Я узнал офицера. Это был другой взвод нашей роты. Я подозвал их, попросил встать на мое место около дома. Сам же со своим взводом обошел угол, так как ворота были с другой стороны.

Но ворота оказались на запоре. Пришлось ломать замок. Замок был основательный, и дело не клеилось.

Боже мой! Это что такое?! Какая-то новая, несравненно более многочисленная, словом, огромная толпа залила выходившие сюда улицы. Это, очевидно, из города. Та демонстрация, о которой вчера говорилось. Да, да… Патриотическая манифестация.

Хоругви, кресты… Затем торжественно несомые на груди портреты государя, государыни, наследника… Важное, как бы церковное, шествие… Вроде как крестный ход. Поют? Да – гимн.

– Взвод, смирно!!! Слушай – на караул!!!

Процессия медленно протекает, сопутствуемая огромными толпами. Гимн сменяется – «Спаси господи…» Прошли.

Мы должны продолжать свое дело. Наша толпа, демиевская, сначала совершенно затопленная процессией, теперь отсеялась. Она осталась и ждет финала – ареста «тех, кто стрелял».

Я приказываю: – Ломай замок! Но солдаты не умеют. В это время подходит фигура, кажется, тот самый, который докладывал, что они «увсе согласны».

– Дозвольте мне, ваше благородие. В руках у него маленький ломик. Замок взлетает сразу…

Во внутренности двора, сбившись в кучу, смертельно бледные, прижались друг к другу, кучка евреев. Их было человек сорок: несколько подозрительных мальчишек, остальные старики, женщины, дети…

– Кто тут стрелял?

Они ответили перебивающим хором:

– Их нема… они вже убегли…

Старик, седой, трясущийся, говорил, подымая дрожащие, худые руки:

– Ваше благородие… Те, что стреляли, их вже нет… Они убегли… Стрелили и убегли… Мальчишки… Стрелили и убегли…

Я почувствовал, что он говорит правду. Но сказал сурово:

– Я обыщу вас… Отдайте револьверы.

Солдаты пощупали некоторых. Конечно, у них не было револьверов. Но мое положение было плохо.

Там, за стеной – огромная толпа, которая ждет «правосудия». И для ее успокоения, и для авторитета войск, и для спасения и этих евреев, и многих других весьма важно, чтобы «стрелявшие» были арестованы. Как быть? Внезапно я решился…

– Из этого дома стреляли. Я арестую десять человек. Выберите сами…

Получился неожиданный ответ:

– Ваше благородие… арестуйте нас всех… просим вас – сделайте милость – всех, всех заберите…

Я понял. За стеной ждет толпа. Ее рев минутами переплескивает сюда. Что может быть страшнее толпы? Не в тысячу ли раз лучше под защитой штыков, хотя бы и в качестве арестованных?

Я приказываю все-таки выбрать десять и вывожу их, окруженных кольцом серых. Дикое улюлюканье встречает наше появление. Но никаких попыток отбить или вырвать. Чувство «правосудия» удовлетворено. Они довольны, что офицер исполнил свое обещание. Я пишу записку: «Арестованы в доме, из которого стреляли». С этой запиской отправляю их в участок под охраной половины взвода. (Они были доставлены благополучно – я получил записку из полиции; дальнейшая судьба: через два дня выпущены на свободу. На это я и рассчитывал.)

Желтые звуки трубы режут воздух. Трубят общий сбор. Мы бросились на эти сигналы. Что это?

Грабят базар…

На базар обрушилась многотысячная толпа. Когда мы прибежали, в сущности, все было кончено. Мы вытеснили толпу с базара, но рундуки были уже разграблены, все захвачено, перебито. Больше всего было женщин. Они тащили, со смехом, шутками и визгом. Иные, сорвав с себя платки, вязали огромные узлы.

– Брось, бесстыжая…

Она улыбалась мне виноватой улыбкой:

– Ваше благородие, пропадет ведь… Запалить бы в них надо по-настоящему, но не хватает духу.

Психологически это невозможно.

– Не помню уже, как в третьем часу дня ко мне собралась вся рота. Куда девались остальные офицеры – не знаю. Зато появился понтонный капитан с ротой понтонеров. Наш фельдфебель разыскал нас, и теперь мы все обедали, усевшись среди разбитых рундуков.

Пошел дождик, чуть темнело. Подошел фельдфебель.

– Ваше благородие. Тут народ стал болтать. У него сделалось таинственное лицо.

– Ну что?

– Насчет голосеевского леса…

– Ну?..

– Что там, то есть как бы неблагополучно…

– Что такое?..

– Жиды, ваше благородие…

– Какие жиды?

– Всякие, с города… С браунингами и бомбами… Десять тысяч их там. Ночью придут сюда.

– Зачем?

– Русских резать…

– Какой вздор!..

– Так точно – вздор, ваше благородие.

Но по его глазам я вижу, что он этого не думает.

Я должен был бы послать донесение об этом в батальон. Но я не послал, не желая попадать в дурацкое положение. Я только поставил пост на краю предместья, на всякий случай. Но сенсационное известие каким-то путем добежало и, по-видимому, в самые высокие сферы.

Вечерело… Я стоял на обезлюдевшей улице. Все куда-то попряталось. Где же все эти толпы? Новая какая-то жуть нависла над предместьем.

Из города приближается кавалерийский разъезд. Во главе вахмистр. Я подзываю его:

– Куда?

– В голосеевский лес, ваше благородие.

– Что там?

– Жиды, ваше благородие…

Значит, уже знали где-то там. Прислали кавалерийский разъезд. Ну и прекрасно.

– Ну, езжай… Прошло несколько минут. Оттуда же появляется опять кавалерия. Но уже больше: пол-эскадрона, должно быть. Во главе корнет.

– Позвольте вас спросить, куда вы?

Он остановил лошадь и посмотрел на меня сверху вниз:

– В голосеевский лес.

– А что там такое?

– Там… Жиды…

Он сказал это таким тоном, как будто было даже странно с моей стороны это спрашивать. Что может быть в голосеевском лесу?

– И много?..

Он ответил стальным тоном:

– Восемь тысяч…

И тронул лошадь. Через несколько минут – опять группа всадников, то есть, собственно, только двое. Первый – полковник, другой, очевидно, адъютант. Полковник подзывает меня:

– Какие у вас сведения о голосеевском лесе?

– Кроме непроверенных слухов – никаких…

Полковник смотрит на меня с таким выражением, как будто хочет сказать:

– Ничего другого я и не ожидал от прапорщика… Проехали…

Батюшки, это что же такое?. Неистово гремя, показывается артиллерия. Протягивают одно, другое, третье… Полубатарея. Ну-ну…

За артиллерией, шлепая по грязи, тянутся две роты пехоты. Ну, теперь все в порядке: «отряд из трех родов оружия». Можно не беспокоиться за Голосеев.

Ночь черная, как могила… Не только уличных фонарей – ни одного освещенного окна. Ни одного огня в предместье. С совершенно глухого неба моросит мельчайший дождик.

Я патрулирую во главе взвода. Обхожу улицы, переулки, базар…

Домишки и дома стоят мрачными и глухими массивами. Еще чернее, чем все остальное, дыры выбитых окон и дверей. Под ногами на тротуарах трещит стекло. Иногда спотыкаешься о что-нибудь брошенное.

Там, в этих полуруинах, иногда чувствуется какое-то шевеление. Очевидно, дограбливают какие-то гиены. Наконец мне это надоело.

– Кто там, вылезай…

Затихло. Я повторил приказание. Никакого ответа. Я выстрелил из револьвера в разбитое окно.

– Не стреляйте – мы вылезем…

Из-под исковерканного висящего дверного жалюзи вылезло двое.

Это были солдаты – запасные.

– Ах так!.. Наши!.. Мы тут разоряемся, из сил выбиваемся, ночи не спим, грабителей ловим – а грабители вот кто! Наши же… Арестовать! Под суд пойдете…