Papelon – это неочищенный сахар желтовато-коричневого цвета, изготавливаемый в форме очень маленьких голов. Он смешан с мелассой и слизистыми веществами. Самые бедные люди едят papelon, как в Европе едят сыр. Ему обычно приписывают питательные свойства. Сброженный в воде, он дает guarapo[46], любимый народный напиток.
Для выщелачивания сока сахарного тростника в провинции Каракас применяют не известь, а поташ. Для этой цели предпочитают золу Bucare, то есть Erytheina corallodendron L.
Культура сахарного тростника лишь очень поздно, вероятно в конце XVI столетия, была перенесена с Антильских островов в долины Арагуа. Известная с незапамятных времен в Индии, Китае и на всех островах Тихого океана, она была введена в Персии [Иран], в провинции Хорасан, в пятом веке нашей эры для получения твердого сахара.
Арабы начали выращивать сахарный тростник, приносящий такую пользу жителям жарких и умеренных стран, на побережье Средиземного моря. В 1306 году его культура в Сицилии еще не была известна, но получила уже широкое распространение на острове Кипр, на Родосе и в Морее [Пелопоннес]; столетием позже сахарный тростник стал источником богатства Калабрии, Сицилии и берегов Испании.
Из Сицилии принц Генрих ввез сахарный тростник на остров Мадейра; с Мадейры эта культура перешла на Канарские острова, где она была до того совершенно неизвестна, ибо Ferulae, о которых упоминает Юба, – это молочаи, Tabayba dulce, а не сахарный тростник, как недавно утверждалось в одной статье.
Вскоре на острове Гран-Канария, на Пальме и между Адехе, Икодом и Гарачико на острове Тенерифе было уже двенадцать сахарных заводов (ingenios de azucar). На плантациях работали негры, потомки которых до настоящего времени живут в пещерах Тирахана на Гран-Канарии.
После того как сахарный тростник был введен на Антильских островах и после того как Новый Свет дал Счастливым островам маис, культура этого злака заменила на Тенерифе и на Гран-Канарии культуру сахарного тростника. Теперь последняя встречается только на острове Пальма около Аргуаля и Тасакорте, где вырабатывается едва тысяча квинталов сахара в год.
Эгюйон привез сахарный тростник с Канарских островов на Сан-Доминго [Гаити], где с 1513 года или шестью-семью годами позже стали возделывать его в большом количестве под руководством монахов-иеронимитов. С самого начала на плантациях сахарного тростника применялся труд негров, и в 1519 году плантаторы уже заявляли правительству, как они делали и в наши дни, что «Антильские острова погибнут и опустеют, если ежегодно не будут ввозить рабов с Гвинейского берега».
Несколько лет назад выращивание сахарного тростника и производство сахара были на Терра-Фирме значительно усовершенствованы; и так как на Ямайке процесс рафинирования запрещен законом, то рассчитывают контрабандным путем вывозить сахар-рафинад в английские колонии. Однако потребление papelon и сахарного песка, идущего на изготовление шоколада и варенья (dulces), в провинциях Венесуэлы так огромно, что для вывоза до сих пор ничего не оставалось.
Самые лучшие сахарные плантации находятся в долинах Арагуа и Туй, близ Пао-де-Сарате, между Ла-Викторией и Сан-Себастьяном, около Гуатире, Гуаренас и Кауримаре. Впервые сахарный тростник был ввезен в Новый Свет с Канарских островов, и еще в настоящее время канарцы обычно стоят во главе больших плантаций и руководят работами по выращиванию и переработке сахарного тростника.
Город Нуэва-Валенсия занимает обширную территорию, но число жителей в нем едва достигает 6–7 тысяч. Улицы очень широкие, Главная площадь(Plaza mayor) непомерно велика, и так как дома исключительно низки, то несоответствие между населением города и занимаемой им площадью еще разительнее, чем в Каракасе.
Многие белые, особенно более бедные, бросают свои дома и большую часть года живут на маленьких плантациях индиго и хлопка. Там они осмеливаются сами трудиться, что в городе было бы для них – согласно укоренившимся в стране предрассудкам – унизительным.
Вообще среди жителей начинает пробуждаться трудолюбие, и культура хлопка значительно расширилась с тех пор, как Пуэрто-Кабельо предоставили новые торговые льготы, и эта гавань была как puerto mayor[47] открыта для кораблей, идущих непосредственно из метрополии.
Нуэва-Валенсия, основанная Алонсо Диасом Морено в 1555 году, при правлении Вильясинды, на двенадцать лет старше Каракаса. Вначале Валенсия была поселком, подчиненным Бурбурате, но этот город в настоящее время представляет всего лишь пристань для погрузки мулов.
Высказывают, пожалуй, справедливое сожаление, что Валенсия не стала столицей страны. По своему местоположению на равнине, на берегу озера, она напоминает Мехико.
Если принять в соображение удобство сообщения между долинами Aparya и Llanos, а также между ними и реками, впадающими в Ориноко, если иметь в виду возможность организации внутреннего судоходства по рекам Пао и Португеса до дельты Ориноко, до Касикьяре и Амазонки, то станет ясно, что столица обширных провинций Венесуэлы была бы лучше расположена возле великолепной гавани Пуэрто-Кабельо, под чистым ясным небом, чем около плохо защищенного рейда Ла-Гуайры, в долине с умеренным климатом, но с постоянными туманами.
Находясь вблизи от королевства Новая Гранада, между богатыми хлебом районами Ла-Виктории и Баркисимето, Валенсия должна была бы процветать; однако, несмотря на все эти преимущества, она не смогла бороться с Каракасом, куда за два столетия переселилась значительная часть ее жителей. Семьи Mantuanos[48] предпочли жить в столице, а не в провинциальном городе.
Тот, кто не знает, какое огромное количество муравьев наводняет все страны жаркого пояса, с трудом может представить себе разрушения и оседания почвы, обусловленные этими насекомыми. В городе Валенсия муравьев столько, что прорытые ими ходы напоминают подземные каналы; в период дождей они наполняются водой и сильно угрожают целости зданий.
Здесь не прибегали к тем необыкновенным средствам, какие применялись в начале XVI столетия на острове Сан-Доминго, когда полчища муравьев опустошали чудесные равнины вокруг Ла-Веги и богатые поместья францисканского ордена. Монахи, после того как они безуспешно сжигали личинки муравьев и пробовали окуривания, посоветовали жителям избрать путем жребия святого, который стал бы Abagado contra las Hormigas[49].
Выбор пал на святого Сатурнина, и муравьи исчезли, как только устроили первое празднество в его честь. Со времени завоевания вера значительно ослабела, и только на гребне Кордильер я видел маленькую часовню, предназначенную, судя по надписи на ней, для молитв, обращенных к небу об уничтожении termites.
С Валенсией связаны некоторые исторические воспоминания; однако они, как и все, что касается колоний, восходят к не очень далеким временам и относятся либо к гражданским смутам, либо к кровавым битвам с дикарями. Лопес де Агирре, злодеяния и приключения которого представляют один из самых драматических эпизодов в истории завоевания, направился в 1561 году по реке Амазонке из Перу на остров Маргарита, а оттуда через гавань Бурбурата в долины Арагуа.
Вступив в Валенсию, гордо носящую название королевского города, он провозгласил независимость страны и выход из-под власти Филиппа II. Жители удалились на острова на озере Такаригуа и, чтобы чувствовать себя в безопасности в своем убежище, увели с собой все лодки с берегов. В результате этой военной хитрости Агирре мог обрушить свою жестокость лишь на собственных сторонников.
Именно в Валенсии он сочинил знаменитое письмо испанскому королю, в котором изобразил с устрашающей правдивостью нравы солдат в XVI веке. Тиран (так до сих пор называют Агирре в народе) хвастается поочередно то своими преступлениями, то благочестием; он дает королю советы относительно управления колониями и организации миссий.
