Увидев оленя, Мэйрин Сен-Ронан остановилась и поздоровалась с ним.

– Привет, Хирн! – раздался тонкий детский голосок, и олень снова наклонил голову к воде, чувствуя, что перед ним друг.

Белоснежная, почти прозрачная кожа девочки казалась светящейся. Волосы ее в солнечном свете сияли медным блеском; те, кто впервые видел эту огненно-рыжую маленькую красавицу, неизменно поражались необычному цвету ее волос. Некоторые даже дотрагивались до удивительно мягкого шелковистого облака, окутывавшего ее головку, словно не веря собственным глазам и желая убедиться на ощупь в том, что такое чудо возможно. И впрямь трудно поверить, что ребенок в таком нежном возрасте уже может быть настолько прекрасным; видевшие ее невольно начинали гадать, что же будет, когда она вырастет. Впрочем, девочка уже и сейчас была развита не по годам, и в сочетании с редчайшей красотой это производило на многих странное впечатление. Ходили даже слухи, что она бывает у старухи Кателлы, известной в округе ведьмы, и поскольку девочка проявила необычные способности к целительству, многие считали ее юной колдуньей. В конце концов разве не в Бретани жили великий чародей Мерлин и знаменитая волшебница Вивиана?

Девочка подбежала к берегу озера и, опустившись на колени, на мгновение погрузила ладошку в черную воду и отряхнула прохладные капли. Из темного гладкого зеркала на Мэйрин взглянуло ее отражение, и, рассматривая его, девочка увидела маленький квадратный подбородок, короткий прямой носик (отец уверял ее, что он в конце концов вырастет) и рот, о котором ее мачеха как-то сказала, что он чересчур велик и даже несколько вульгарен для девушки знатного рода. Мэйрин слегка скривила губы, глядя на свое лицо. Она знала заклинания и чары, которые могли бы выбелить кожу и осветлить волосы, но как изменить форму рта, ей было неизвестно.

Что до леди Бланш с ее холодными голубыми глазами и губами, похожими на бутон розы, которые вечно надувались от недовольства, то Мэйрин прекрасно отдавала себе отчет в том, что новая жена отца не любит ее, хотя и не понимала почему. Мэйрин была счастлива, что ее отец наконец вступил в брак: она знала, что ему нужен сын. Но сына не будет: Мэйрин точно знала, что ее мачеха родит дочку, а ее отец, как ни тяжело об этом думать, лежал при смерти. Мэйрин прочла это в его печальных глазах. Слеза скатилась по щеке, но Мэйрин досадливо смахнула ее. Смерть всего лишь врата в иную жизнь. И Мэйрин ничего не могла поделать, чтобы изменить судьбу отца.

Пожав плечами, она поднялась с колен и, как всегда, поблагодарила озеро за то, что оно позволило ей полюбоваться в зеркало. Затем она пошла вдоль берега, внимательно смотря под ноги в поисках растений, которые могли бы пригодиться ей или старой Кателле, ведьме, живущей в этих лесах, которая научила ее, как исцелять болезни.

Ей попалось несколько опавших зеленых желудей, но желуди хороши лишь тогда, когда полностью созреют, и Мэйрин не обратила на них внимания. В траве лежали сосновые шишки, но лучшие шишки – те, что уже с семенами. Мэйрин собирала их поздней весной, когда они только что осыпались и белки и птицы еще не успели до них добраться. Но вот на сухом каменистом клочке земли она обнаружила несколько кустов каперсов. Она осторожно ощипала кусты и сложила каперсы в подвешенный к поясу льняной кошелек. Отвар из каперсов прекрасно помогал от зубной боли, но пользоваться им следовало очень осторожно, поскольку каперсы также выводили с мочой кровь и сперму и единственным противоядием мог служить яблочный уксус.

– Мэйрин!

Девочка обернулась, губы ее раздвинулись в широкой улыбке.

– Дагда! Как такой большой человек может подкрадываться так неслышно? – с удивлением спросила она. – У меня слух острый, как у лисы, а я почти никогда не слышу, как ты подходишь.

Дагда, настоящий гигант семи футов роста с гривой спутанных серебристо-белых волос, улыбнулся в ответ малышке. Уголки его темно-голубых глаз приподнялись; в глазах светилась искренняя, глубокая любовь и привязанность к Мэйрин Сен-Ронан. Он воспитал ее, как когда-то воспитал ее мать. Перед смертью Мэйр Тир Коннелл умоляла его позаботиться о Мэйрин так же, как он заботился о ней самой. Дагда, естественно, согласился, и тогда Мэйр отпустила его на свободу, дрожащими пальцами сняв с его крепкой шеи ошейник раба и с грустным вздохом легко коснувшись застарелого рубца. Дагда взял ее руку и поцеловал эти хрупкие пальчики, а по его лицу покатились слезы, которых он не стыдился.

Потом Мэйр Тир Коннелл умерла. Она скончалась на его руках, душа с легким вздохом покинула ее исстрадавшееся тело, но Дагда еще долгое время продолжал обнимать ее: он не мог поверить, что эта женщина, полная любви и жизни, теперь мертва. Наконец пришли старухи, осторожно высвободили тело Мэйр Тир Коннелл из его рук и унесли покойную, чтобы подготовить ее к погребальным обрядам. С тех пор минуло пять лет.

Когда Мэйрин исполнился год, ее отец вернулся в Ирландию за женой и дочерью. Сирену Сен-Ронану показали могилу его жены и красавицу дочку. Он пролил горькие слезы о Мэйр Тир Коннелл. Потом напился и пил целую неделю. Наконец, взяв себя в руки, он предстал перед королем, отцом его покойной жены. Было решено, что Мэйрин отправится в Бретань со своим отцом. Дагда поехал с ними. Ведь он дал слово Мэйр Тир Коннелл, и только смерть заставит его нарушить эту клятву.

В Бретани ему жилось хорошо: Сирен Сен-Ронан, барон де Ландерно, был добрым человеком. Он не стал перечить последней воле своей покойной жены в том, что касалось их дочери. Ведь Дагда воспитал Мэйр Тир Коннелл, и в глазах Сирена она была совершенством. Сирен надеялся, что его маленькая дочь, Мэйрин, вырастет такой же чудесной женщиной, если ее будет воспитывать этот ласковый великан. Итак, несмотря на болтливые языки деревенских тетушек и скрытое неодобрение престарелых родственников Сирена Сен-Ронана, Дагда остался нянькой и охранником единственного ребенка барона де Ландерно.

И вот сейчас, глядя на вверенное ему сокровище, Дагда покачал косматой серебристой головой и подумал, что, с тех пор как в их жизнь вошла леди Бланш, можно считать большим везением, что именно ему удалось стать сторожевым псом Мэйрин.

Вторая жена Сирена Сен-Ронана оказалась злой и жестокой женщиной. Дагда мысленно сравнивал ее с золотистой розой в полном цвету, которая кажется идеально прекрасной до тех пор, пока ты не наклонишься и не вдохнешь ее аромат, чтобы обнаружить, что она источает запах гниения.

О да! Сейчас Мэйрин особенно нуждалась в его защите. Сейчас особенно. Нагнувшись, он подхватил на руки свою маленькую госпожу.

– Твой отец, – тихо произнес он без лишних вступлений, – только что умер. Что бы ни случилось теперь, ты не должна бояться, потому что я с тобой, моя маленькая леди. Ты меня понимаешь?

Лицо девочки исказилось от горя. Мэйрин знала, что он скажет ей, еще до того, как Дагда заговорил. Отец покинул ее, и она осталась одна. Не сдержавшись, она тихонько всхлипнула, но тут же овладела собой и спросила:

– Он хотел увидеть меня, Дагда? Мой отец спрашивал обо мне перед смертью?

– Да, но она сделала вид, что тебя не могут найти, а потом ее дядя, этот коварный епископ, начал возиться с последней исповедью и отпущением грехов.

По нежной щеке девочки скатилась слеза.

– Ох, Дагда, – вырвалось у нее, – почему леди Бланш так меня ненавидит? Почему она не дала мне проститься с отцом?

– Она завидует тебе, дитя мое. Да и как ей не завидовать? Твой отец любил тебя больше всех на свете, больше, чем саму леди Бланш. И теперь она будет воевать с тобой, чтобы защитить ребенка, которого родит через несколько месяцев.

– Но я не причиню вреда своей сестре, Дагда, – наивно удивилась Мэйрин.

– Конечно, нет, – успокаивающе ответил тот, – но она боится тебя вовсе не поэтому. Ты – наследница своего отца, Мэйрин. Теперь, когда Сирен Сен-Ронан, барон де Ландерно, умер, дитя мое, ты станешь баронессой де Ландерно. Леди Бланш и ее ребенок будут зависеть от твоей милости. Вот чего боится эта негодница.