В 2 часа пришед в Сиднийскую губу, откуда виден город Сидни, стоящий на возвышенном месте, с прелестно выстроенными дачами и красивыми каменными домами, мы салютовали городской крепости 11 выстрелами, а между тем убирали паруса и становились на якорь на определенном месте для всех приходящих иностранных судов. Мы стали на якорь на глубине 8 саж., где грунт ил с песком. В начале четвертого часа на наш салют отвечали с крепости 13 выстрелами; замедление же в ответе происходило, как мы после узнали, оттого, что посылали спрашивать приказания губернатора, который и велел отвечать двумя [выстрелами] более. В четыре часа приезжал опять прежний офицер от губернатора с уведомлением, что нашему кораблю позволено перейти на то место, где стоят английские суда. Сия привилегия здесь чрезвычайно редко дается иностранным судам, и почти никогда[38].

Мы очень удивились и обрадовались сему лестному случаю; но так как течение в сие время было противное, то и остались до утра на прежнем месте. На другой день, на самом рассвете, приехал к нам лоцман, и при сделавшемся попутном течении мы снялись с якоря, а к 10 часам перешли к самому городу Сидни и стали на якорь к N от губернаторского дома. Пока мы переходили и становились на место, то на пристани собралось великое множество народа, который с любопытством смотрел на наш корабль и удивлялся прибытию; ибо с того времени, как порт Джексон населен англичанами, то это еще [был только] второй корабль под российским флагом[39], [который] посещает сей далекий порт пятой части света, отдаленный от нас двумя великими океанами.

Лишь только мы успели стать совершенно на место, как гром пушек из всех крепостей возвестил полученное от нас радостное известие о взятии Парижа. Всякий спешил узнать тому причину; суетились и бегали по улицам. Наконец, после полудня сие известие было торжественно обнародовано. Тогда-то надобно было видеть, с каким восторгом радости встречали нас и с каким уважением принимали всякого, съезжающего с нашего корабля на берег: матросов насильно тащили в шинки и потчевали по-братски, приговаривая: «Рашен добра!», «Рашен добра!», «Френч но гуд!» [русские добрые, а французы плохи]. В вечеру все городские улицы были иллюминованы; пред каждым домом горели плошки; даже в самом бедном поставлено было на окнах по три и по четыре свечи, а в других и более, смотря по достатку.

Во многих местах пускали ракеты. Дом генерал-губернатора Маквария освещен был великолепно, и сожжен превосходный фейерверк. В сие время народ толпами собирался на площадь; в одном месте гремела полковая музыка, в другом хор песельников, а инде разноголосный крик подхмелевших весельчаков. Словом сказать, весь город казался в сие время счастливейшим в свете… Кто бы из нас мог вообразить, что на другой день нашего пребывания мы проведем время с таким удовольствием!

14 числа [августа] капитан [М. П. Лазарев] приказал осмотреть весь такелаж и рангоут, а между тем старался приискать конопатчиков и других мастеровых, необходимых для исправления корабля. Сильные бури, бывшие во время нашего плавания, несколько повредили палубу и корабельные борта; притом же некоторые паруса были изорваны, а другие и вовсе не годились. Также нужно было пересмотреть бывшую на корабле провизию, а особливо солонину, которая начинала уже портиться. Моя же должность состояла в проверке хронометров, для чего и выбрали нам место, именуемое Benelongs point, которое по своему положению может назваться романтическим: с одного края подымаются уступами морские скалы, у коих плещут волны, разбиваясь с пеной о камни, с другого простираются цветущие долины, осененные благовонным рощицами, откуда несется восхитительное пение птиц.

После наших утренних наблюдений мы садились обыкновенно на мягкую траву, под тень какого-нибудь кустарника, укрывающего нас от солнечных лучей, и спокойно наслаждались созерцанием прелестных окрестностей. С сего места видна большая часть города, гавань и стоящие в ней корабли. Здесь всегда много гуляющих. Многие англичанки, из любопытства, приходили к нам и смотрели на наши занятия. Мы знакомились и были так счастливы, что, нас не забывали своими посещениями. Benelongs point было местом свидания. Как весело тогда проходило время! Окончив наблюдения, мы играли и бегали здесь, по прелестному месту, до самого вечера. Вечером же снова должны были приниматься за скучные астрономические наблюдения, по окончании которых возвращались с инструментами на корабль.

…20 числа [августа] узнал я, что в сей день будет происходить сражение между дикими на назначенном для сего месте. Сей случай столько показался мне любопытным, что я никак не хотел его упустить и решился даже оставить сего числа поверку хронометра. Получив на сие позволение от капитана, в 9 часов утра собрался идти на то место с г. де Сильве и помощником суперкарга Красильниковым. Когда мы пришли, то еще никого не было, но спустя несколько времени множество народа начало собираться, ибо англичане имеют особенную страсть к боям всякого рода. В 11 часов увидели мы около 30 бегущих вооруженных дикарей, которые были совсем нагие. Каждый из них имел при себе 3 копья, щит и дубину; все сии орудия сделаны из самого крепкого дерева, называемого англичанами железным (Iron Wood).

Наконец, прибежало еще человек с двадцать, и по данному им знаку они начали расходиться на разные партии; потом вокруг поднялся страшный шум, и мгновенно с обеих сторон полетели копья[40], от которых с чрезвычайным искусством они умеют увертываться и закрываться своими щитами. Между тем неприметно со всех сторон начало скопляться их более и более, так что напоследок собралось около ста дикарей. Сражение час от часу становилось упорнее; наконец, перебросавши все свои копья, начали драться сагайями[41], от которых также с удивительной ловкостью они умеют защищаться, застораниваясь щитами, то отступая, то подаваясь вперед, то уклоняясь в сторону.

В это время беда непроворным: тотчас дубиной ударяют прямо по голове, от чего с первого раза убивают до смерти. Нельзя даже вообразить, с какой свирепостью и отчаянием нападают они друг на друга, бьют и отбиваются; если же кто, лишившись сил, упадет, то мгновенно, с зверской радостью, добивают его до смерти, ударяя по виску сей дубиной. Треск щитов, летящие обломки копий, дикий крик победителей, жалобный вопль раненых, окровавленные лица, разбитые члены.

Признаюсь, этим только англичане могут любоваться. Сражение продолжалось более двух часов и кончилось, когда уже многие пришли в бессилие; я остался на месте побоища еще несколько минут, чтобы посмотреть раненых. Увидел – и ужаснулся! Кровь лилась ручьями: у кого из головы, у кого из груди или плеча; у одного глаз был выколот, у другого во лбу торчал конец копья; словом сказать, все почти были переранены ужаснейшим образом. Всякий бы чувствительный человек содрогнулся при сей зверской битве; но англичане вместо того, чтобы отвращать диких, стараются еще более раздражать их друг против друга. Страшно подумать, до какой степени не щадят человечества! Смотреть на мучения себе подобных – сделалось уже увеселительным зрелищем…