Литмир - Электронная Библиотека

Лев шагнул вперед.

В глазах у Робин потемнело. Она подняла ружье, скорее инстинктивно, чем намеренно, и, когда ствол оказался на уровне груди, изо всех сил нажала на спусковой крючок. Темноту разорвала вспышка пламени, на миг осветив льва. Зверь стоял так близко, что длинный ружейный ствол, казалось, уткнулся в огромную косматую морду. Разинутая кровавая пасть с длинными страшными клыками все еще издавала низкие раскатистые звуки, глаза сверкали желтым пламенем. Робин поняла, что кричит, но крик тонул в громовом рыке разъяренного зверя.

Приклад ударил в живот с такой силой, что у Робин перехватило дыхание. Она шагнула назад, но споткнулась о Джубу, которая отчаянно визжала, цепляясь за ее ноги. Робин опрокинулась навзничь – в тот самый миг, когда лев прыгнул.

Если бы не падение, то стремительный удар четырехсот фунтов мяса и костей переломал бы ей ребра и шею. Она потеряла сознание, а очнувшись, ощутила сильную кошачью вонь и огромную тяжесть, которая вдавливала тело в песок. Робин не могла шевельнуться, тяжесть душила ее, по лицу и шее текли струйки обжигающе горячей крови.

– Номуса!

Голос Джубы послышался где-то совсем рядом, но других звуков не было. Осталась лишь невыносимая тяжесть и отвратительная вонь.

Внезапно ощутив приток сил, Робин принялась отчаянно барахтаться, работая руками и ногами, и наконец выбралась из-под громадного тела. Джуба тотчас же прильнула к ней, обвив руками шею.

Робин успокаивала девушку, как ребенка, гладя по голове и целуя в мокрые разгоряченные щеки.

– Все кончилось. Ну же, все кончилось, – бормотала она, морщась от липкой львиной крови, пропитавшей волосы.

Мужчины, ведомые капралом, боязливо заглядывали вниз с высокого берега, поднимая над головами факелы из горящей травы. В тусклом колеблющемся свете они увидели льва, распластанного у ног Робин. Ружейная пуля ударила его прямо в нос, прошла через мозг и засела в основании шеи. Гигантский зверь умер в полете, не успев свалиться на женщину.

– Лев убит! – дрогнувшим голосом произнесла Робин, и мужчины осторожно спустились на дно высохшей реки, боязливо прижимаясь друг к другу.

– Выстрел настоящего охотника! – восторженно провозгласил капрал. – Дюймом выше, и пуля отскочила бы от черепа, дюймом ниже – не задела бы мозг.

– Сакки, – голос Робин все еще дрожал, – где Сакки?

Несчастный был еще жив, и его на одеяле отнесли в лагерь. Ужасные раны не оставляли готтентоту ни малейшего шанса выжить – рука от запястья до локтя изжевана, кости превратились в кашу; нога оторвана и, по всей видимости, проглочена целиком; таз и позвоночник прокушены насквозь; в разорванной груди шевелился в такт дыханию пупырчато-розовый край легкого.

Робин хорошо понимала, что любые попытки зашить эти чудовищные разрывы или отпилить раздробленные кости лишь усугубят мучения раненого. Она уложила умирающего у костра, осторожно промокнула ватой зияющие раны и прикрыла тело теплыми накидками из звериных шкур. Успокоив Сакки сверхмощной дозой опия, Робин присела рядом и взяла его за руку.

«Врач должен знать, когда надо оставить пациента в покое и помочь больному умереть достойно», – учил профессор в больнице Сент-Мэтью. Перед самым рассветом Сакки приоткрыл глаза – зрачки у него были расширены от опийной настойки, – улыбнулся и умер.

Собратья-готтентоты отнесли тело в небольшую пещеру на склоне холма и завалили вход камнями потяжелее, чтобы их не откатили гиены.

Спустившись с холма, солдаты провели короткую траурную церемонию, состоявшую в основном из громких трагических воплей и ружейной пальбы в воздух, чтобы душа Сакки побыстрее отправлялась в последнее странствие. Воины с аппетитом позавтракали копченым слоновьим мясом, и капрал подошел к Робин с совершенно сухими глазами и широкой улыбкой на лице.

– Мы готовы выступать, Номуса! – объявил он, задрал колено чуть ли не до подбородка, топнул ногой и подчеркнутым движением отдал честь.

Такого уважения до сих пор удостаивался только начальник экспедиции майор британской армии Зуга Баллантайн.

В тот день носильщики снова пели в пути, впервые с тех пор, как они оставили лагерь у горы Хэмпден:

Она твоя мать и твой отец,
Она перевяжет твои раны,
Она охраняет твой сон.
Мы дети твои, мы славим тебя, Номуса.
Номуса, дочь милосердия!

Когда караван вел Зуга, Робин бесило не только промедление, но и полный провал попыток вступить в контакт с жителями разбросанных тут и там укрепленных деревень. Она считала, что отыскать в этой неизведанной глуши след Фуллера Баллантайна можно лишь через тех, кто видел его, говорил с ним или вел торговлю.

Робин не верила, что отец прокладывал себе путь огнем и мечом и держался так надменно, как Зуга. Ей вспоминалась крошечная падающая фигурка чернокожего в львиной шкуре, которого столь безжалостно застрелил брат, и Робин представила, как мирно, без стрельбы и бойни, прошли бы по слоновьей дороге она или отец: тактическое отступление, небольшие подарки, осторожные переговоры – и путь открыт.

«Это настоящее убийство! – в сотый раз повторяла она про себя. – За которым последовал откровенный грабеж».

В деревнях, мимо которых проходил караван, Зуга без зазрения совести пользовался плодами труда туземцев – отбирал табак, просо и ямс, не оставляя в уплату даже горсточки соли или полоски вяленого слоновьего мяса.

– Зуга, давай попробуем наладить отношения с туземцами, – уговаривала его сестра.

– Это дикий и опасный народ, – нахмурился он.

– Они не ждут от тебя ничего, кроме убийств и грабежа, и, Бог свидетель, ты не обманул их ожиданий!

Спор повторялся изо дня в день, и никто не хотел уступать. Теперь Робин по крайней мере развязала себе руки и могла попытаться вступить в контакт с машона, как презрительно называла их Джуба, не опасаясь, что нетерпеливый и высокомерный брат сорвет переговоры.

На четвертый день караван приблизился к необычному природному образованию. С севера на юг, от горизонта до горизонта, на сколько хватало глаз, тянулось что-то вроде высокой стены. Впереди в скале открывался единственный проход. Растительность становилась гуще и темнее, и было ясно, что сквозь разлом протекает река. Робин немного изменила маршрут и направила колонну в ту сторону.

За несколько миль до прохода Робин с радостью заметила следы человеческого жилья – первые с тех пор, как путешественники оставили позади гору Хэмпден.

На высоких утесах над речным руслом виднелись укрепленные стены. По берегам реки простирались возделанные поля, защищенные колючими изгородями. Посреди сочных темно-зеленых всходов проса стояли на сваях небольшие сторожевые хижины, крытые листьями.

– Сегодня набьем животы, – подмигнул капрал. – Просо созрело.

– Мы остановимся здесь! – отрезала Робин.

– Но там же…

– Здесь! – повторила она.

Никто не понимал, почему Номуса не захотела приближаться к заманчивому угощению, мало того, запретила кому бы то ни было покидать пределы лагеря, за исключением водоносов и сборщиков хвороста, однако недовольство сменилось неподдельной тревогой, когда она ушла сама, безоружная, взяв с собой одну лишь Джубу.

– Эти люди – дикари, – пытался остановить ее капрал. – Они вас убьют, и тогда майор Зуга убьет меня!

Зайдя на ближайшее поле, Робин с Джубой осторожно приблизились к сторожевой хижине. К приподнятой над землей платформе вела шаткая лестница, рядом тлели подернутые пеплом угли костра. Робин опустилась на колени и раздула огонь, подбросила в него сухих веток и послала Джубу за пригоршней свежих листьев.

Поднявшийся вскоре столб дыма привлек внимание наблюдателей на утесе. Их застывшие силуэты отчетливо вырисовывались на фоне неба. Жутковато было ощущать на себе взгляды стольких глаз, но Робин полагалась не только на милосердие туземцев и молитвы, которые усердно возносила. Зная, что береженого Бог бережет, она засунула за пояс брюк большой кольт Зуги и прикрыла его полой фланелевой рубашки.

77
{"b":"25267","o":1}