Американец разжал руки и, чтобы не упасть, ухватился за край помоста. Тело Камачо рухнуло ничком в грязь.

Мунго Сент-Джон поднял глаза и впервые взглянул на Робин.

– Ваш покорный слуга, мэм, – пробормотал он и покачнулся, падая на руки подоспевшему Типпу.

Вооруженные матросы с «Гурона» выстроились вокруг. Типпу возглавил отряд, освещая фонарем путь по темным закоулкам.

Мунго Сент-Джон едва держался на ногах, ему помогал идти боцман Натаниэль. Робин наскоро перевязала рану полоской льняной ткани, оторванной от чьей-то рубашки, а из остатков соорудила перевязь для правой руки.

Через мангровую рощу они вышли на берег, вдоль которого стояли бараки. Голые мачты и реи изящного клипера темным силуэтом вырисовывались на звездном небе. На палубе горели фонари и дежурили вахтенные. Типпу окликнул их, от борта тут же отчалил вельбот и быстро направился к берегу.

Мунго взобрался на корабль и со вздохом облегчения рухнул на койку в кормовой каюте, ту самую, которая так запомнилась Робин.

– Они забрали мой саквояж, – сказала она, отмывая руки в фарфоровом тазу, стоявшем у изголовья.

– Типпу! – Мунго взглянул на помощника.

Тот коротко кивнул лысой, покрытой шрамами головой и исчез из каюты.

Мунго и Робин остались наедине. Осматривая рану при ярком свете фонаря, доктор старалась держаться отстраненно, с профессиональным безразличием.

Рана была узкой, но глубокой. Она начиналась прямо под ключицей и уходила в сторону плеча.

– Можете пошевелить пальцами? – спросила Робин.

Мунго поднял руку и погладил ее щеку.

– Да, запросто.

– Не надо, – слабо произнесла она.

– Вы больны. Такая худая, бледная…

– Ничего страшного. Опустите руку, пожалуйста.

Робин невыносимо стыдилась спутанных волос и заляпанной грязью одежды. Лицо ее пожелтело, под глазами растекались темные синяки.

– Лихорадка? – тихо спросил Мунго.

Она молча кивнула, продолжая заниматься раной.

– Странно, – промолвил он. – Из-за болезни вы кажетесь такой молодой, такой хрупкой. – Он помолчал. – И такой прелестной.

– Я запрещаю вам так говорить, – неуверенно сказала Робин.

– Я обещал, что не забуду вас, – продолжил Сент-Джон, – и не забыл.

– Если вы не прекратите, я сейчас же уйду.

– Вчера я увидел ваше лицо в свете костра и не мог поверить, что это вы. Наверное, нам было предначертано встретиться этой ночью, предначертано с самого рождения.

– Пожалуйста, – прошептала Робин.

– «Пожалуйста» – уже лучше, – улыбнулся он. – Теперь я замолчу.

Робин работала, а Мунго продолжал всматриваться в ее лицо. Он ни разу не вздрогнул, не скривился от боли. В корабельной аптечке, которая обнаружилась под койкой капитана, нашлось почти все необходимое.

– Вам нужно отдохнуть, – сказала Робин, закончив работу.

Мунго устало опустился на койку. Только теперь стало видно, что он страшно измучен, и Робин ощутила прилив благодарности, жалости и какого-то другого чувства, которое, казалось, она давно сумела подавить.

– Вы спасли меня. – Не в силах больше смотреть на него, она опустила глаза, машинально перекладывая содержимое аптечки. – Я всегда буду вам за это благодарна, однако я ненавижу вас за то, что вы делаете.

– А что я делаю? – Он шутливо поднял брови.

– Покупаете рабов! – вспыхнула она. – Живых людей – так же, как только что купили меня.

– Да, но не за такую высокую цену, – согласился он и закрыл глаза. – По двадцать долларов золотом за голову – не слишком большая прибыль, уверяю вас.

Робин проснулась в крошечной каюте – той самой, в которой плыла через Атлантический океан, на той же узкой неудобной койке.

Это было похоже на возвращение домой. Первое, что она увидела, когда глаза привыкли к яркому солнечному свету, лившемуся сверху, был ее саквояж с медицинскими инструментами, остатками лекарств и личными вещами.

Накануне вечером Мунго куда-то послал помощника. Видимо, ночью тот спустился на берег… Интересно, за какую цену или какими угрозами Типпу добыл чемоданчик?

Робин торопливо поднялась с койки, спеша избавиться от грязи. Эмалированный кувшин был полон свежей воды. Доктор с наслаждением вымылась, расчесала спутанные волосы и вытащила из саквояжа поношенное, но чистое платье. Робин торопливо вышла из каюты и направилась к капитану. Если Типпу сумел раздобыть ее вещи, он мог найти и людей – готтентотов и носильщиков, проданных с аукциона.

Койка Мунго была пуста, в углу каюты валялся жилет и скомканная рубашка в пятнах крови. Робин поспешно поднялась на палубу. Муссон прекратился лишь на время – над горизонтом клубились грозовые тучи.

«Гурон» стоял посреди широкого устья реки, оба берега которой заросли манграми. Песчаной отмели и открытого моря не было видно, отлив шелестел по корпусу корабля и уже наполовину обнажил низкие илистые берега.

На рейде стояли и другие суда, в основном большие лодки с парусной оснасткой, как у доу, на которых арабы обычно вели прибрежную торговлю. В полумиле ниже по течению стоял на якоре еще один корабль с европейской оснасткой под бразильским флагом. На судне лязгнул кабестан, матросы полезли по вантам и облепили реи. Корабль собирался в путь. Внезапно Робин поняла, что суматоха царит везде. От берега к стоящим на якоре доу усердно гребли небольшие шлюпки, и даже на юте «Гурона» столпилась кучка людей.

Над собравшимися возвышался Мунго Сент-Джон. Его рука висела на перевязи, на бледном осунувшемся лице застыло выражение мрачной решимости, темные брови сошлись на переносице, губы сжались в тонкую линию. Он был поглощен рассказом одного из моряков и не заметил приближения Робин. Сент-Джон обернулся, и все вопросы замерли у нее на устах. Он хрипло произнес:

– Доктор Баллантайн, вы посланы нам Богом.

– В чем дело?

– В бараках мор, все отсюда бегут.

Он взглянул туда, где ниже по течению бразильская шхуна с зарифленным гротом и кливером мчалась к открытому морю. На других судах тоже кипела работа.

– У меня на берегу отъедается тысяча первоклассных рабов, – воскликнул Мунго, – будь я проклят, если сбегу! Надо хотя бы разобраться, в чем дело.

Робин нахмурилась, пытаясь разобраться в своих сомнениях и страхах. «Мор» – слово обывателей, оно означает все, что угодно, от чумы до сифилиса.

– Я сейчас же отправляюсь на берег, – сказала она.

Мунго Сент-Джон кивнул:

– Так я и думал. Я пойду с вами.

– Нет. – Тон доктора не допускал возражений. – Вы повредите своей ране, к тому же вы сейчас ослаблены и легко станете добычей мора, чем бы он ни оказался.

Робин взглянула на Типпу. Лицо помощника перерезала широкая, лягушачья ухмылка, он шагнул вперед.

– Ей-богу, мэм, чем я только не болел, – проговорил Натаниэль, маленький рябой боцман, становясь рядом. – Однако жив пока.

Робин сидела на корме, Типпу и Натаниэль – на веслах. Они гребли к берегу навстречу отливу, слушая объяснения боцмана.

– У каждого работорговца свой барак, который охраняется его людьми, – говорил Натаниэль. – Черных пташек пригоняют и продают португальцы.

Вслушиваясь в его слова, Робин нашла ответы на все вопросы, тревожившие ее и Зугу. Вот почему Перейра так отчаянно отговаривал их идти к югу от Замбези, вот почему, когда все попытки провалились, он решил напасть на экспедицию с отрядом вооруженных бандитов. Португалец охранял торговые пути своего брата и места, где тот закупал рабов. Его вела не просто алчность и похоть, а вполне объяснимое стремление скрыть от посторонних глаз выгодное предприятие.

Робин снова прислушалась к словам боцмана.

– Каждый торговец на берегу откармливает товар, как свиней для рынка. Невольники набираются сил, чтобы переплыть океан, а заодно хозяин убеждается, что они здоровы и не занесут на борт заразу. Здесь двадцать три барака, некоторые маленькие, человек на двадцать, а вон там – большие, как у «Гурона», где в клетках сидит по тысяче и больше лучших черных пташек. Мы уже поставили в трюме палубы и со дня на день готовились взять их на борт, но теперь…