И тут Майкл услышал, что пулеметы Эндрю замолчали.
Барабан «льюиса» пуст, и перезаряжать его очень долго. А «виккерс», очевидно, перегрелся, и его заклинило.
Эндрю, стоя в кабине, кулаками бил по казеннику оружия, пытаясь его высвободить. Красный «альбатрос» фон Рихтгофена оказался за ним, на позиции для идеального выстрела.
– О Боже, нет! – услышал Майкл собственный крик, и собственная трусость изумила его так же сильно, как опасность, грозящая Эндрю.
Тут произошло новое чудо: не открывая огонь, красный «альбатрос» чуть отвернул и на мгновение оказался вровень с зеленым SE5a.
Фон Рихтгофен увидел, что Эндрю безоружен, и не пожелал убивать беспомощного противника. Пролетая в нескольких футах от кабины, где Эндрю по-прежнему сражался с заклиненным «виккерсом», он поднял руку в лаконичном приветствии – дань доблестному противнику – и повернул, начиная преследование остальных английских самолетов.
– Слава тебе, Господи, – прохрипел Майкл.
Звено фон Рихтгофена последовало за ним. Нет, не все. Один-единственный «альбатрос» не бросил преследовать Эндрю. Это была небесно-голубая машина с верхним крылом, раскрашенным черными и белыми квадратами, как шахматная доска. Этот самолет пристроился в хвост Эндрю, на место, покинутое фон Рихтгофеном, и Майкл услышал очередь из «шпандау».
Вокруг головы и плеч Эндрю расцвело пламя: взорвался топливный бак.
Огонь, самый страшный кошмар летчика, объял Эндрю. Майкл видел, как тот, точно обожженное, обугленное насекомое, выбросился через бок кабины, предпочитая быструю смерть в падении гибели в огне.
Зеленый шарф на шее Эндрю пылал, все его тело теперь обвивала огненная гирлянда, и ветер раздувал огонь. Тело Эндрю с расставленными крестом руками и ногами быстро уходило вниз. Майкл потерял его из виду раньше, чем тело ударилось о землю в десяти тысячах футов внизу.
* * *
– Во имя всего святого, кто-нибудь мог дать нам знать, что фон Рихтгофен вернулся в наш сектор? – кричал Майкл на адъютанта эскадрильи[33]. – Есть ли вообще в этой армии разведка? Смерть Эндрю и еще шестерых – на совести канцелярских крыс из штаба дивизии!
– Вы несправедливы, старина, – возражал адъютант, пыхтя трубкой. – Вы ведь знаете, как действует этот фон Рихтгофен. Блуждающий огонек и все такое прочее. Фон Рихтгофен разработал стратегию перевозки самолетов вдоль линии фронта на грузовиках. Он со своими шестьюдесятью отборными пилотами внезапно появляется там, где его меньше всего ждут, несколько дней или неделю молотит неподготовленных летчиков союзников, а потом снова исчезает. Как только приземлились наши первые самолеты, я телефонировал в штаб. Там только что получили донесение разведки. Они считают, что фон Рихтгофен со своим летающим цирком остановился на старом аэродроме к югу от Дуэ.
– Что хорошего это нам даст теперь, когда Эндрю мертв?
Едва Майкл сказал это, как до него начала доходить вся чудовищность случившегося и у него задрожали руки. Он почувствовал, что задергалась щека. Пришлось отвернулся к маленькому окну домика, который адъютант нанял под штаб эскадрильи.
Адъютант у него за спиной молчал, давая Майклу возможность взять себя в руки.
– Старый аэродром в Дуэ… – Майкл сунул руки в карманы, чтобы не дрожали, и заставил себя забыть об Эндрю и думать о технической стороне дела. – Эти новые батареи, должно быть, поставлены для охраны самолетов фон Рихтгофена.
– Майкл, сейчас вы командир эскадрильи, по крайней мере временно, пока штаб не подтвердит назначение или не назначит нового командира.
Майкл повернулся к нему, не вынимая рук из карманов, и кивнул, не доверяя голосу.
– Вам придется составить новое штатное расписание, – осторожно подгонял его адъютант. Майкл слегка покачал головой, словно не слышал.
– Нельзя посылать неполную эскадрилью, – сказал он, – когда здесь этот цирк. А значит, мы не сможем весь день покрывать отведенный эскадрилье сектор.
Адъютант согласно кивнул. Было ясно, что посылать одиночные самолеты – убийство.
– Каковы наши пригодные к использованию силы? – спросил Майкл.
– Сейчас восемь самолетов: четыре основательно покалечены. Если так пойдет дальше, апрель предстоит кровавый.
– Ну хорошо, – кивнул Майкл. – Переделаем старое расписание. Сегодня можно успеть сделать еще только два вылета. Все восемь машин. В полдень и в сумерки. Новичков по возможности держите в стороне.
Адъютант делал заметки. Сосредоточившись на новых обязанностях, Майкл заметил, что у него перестали дрожать руки и он уже не такой серый.
– Позвоните в штаб и предупредите, что мы не в состоянии постоянно накрывать весь сектор. Спросите, когда можно ожидать подкрепления. Передайте, что шесть новых батарей переместились… – Майкл прочел координаты по своему планшету, – и сообщите также, что я заметил усовершенствование у «цирковых» самолетов. – Он описал перенос радиатора двигателя. – Сообщите, что, по моей оценке, у бошей в распоряжении фон Рихтгофена около шестидесяти таких новых «альбатросов». Потом позовите меня, и мы поработаем над новым расписанием, но предупредите парней, что в полдень вылет всей эскадрильи. А теперь мне нужно побриться и умыться.
К счастью для Майкла, в течение целого дня ему некогда было думать о смерти Эндрю. Он участвовал в обоих вылетах в составе поредевшей эскадрильи, и, хотя сознание, что в их сектор прибыл немецкий «цирк», действовало всем на нервы, патрулирование прошло спокойно, без происшествий. Не встретили ни одной вражеской машины.
Когда в сумерках они приземлились в последний раз, Майкл взял бутылку рома, отнес туда, где Мак и его команда механиков при свете фонарей работала над поврежденными SE5a, и провел с ними час, подбадривая, потому что все были подавлены и встревожены дневными потерями, в особенностью гибелью Эндрю, героя, которым все восхищались.
– Он был хороший человек. – Мак, в смазке по локти, поднял голову от мотора, над которым работал, и принял протянутую Майклом кружку рома. – Настоящий хороший человек был майор. – Он говорил от лица всех. – Такого не часто встретишь, нет, не часто.
Майкл поплелся обратно в сад. Глядя на небо сквозь ветви деревьев, он подумал, что завтра погода будет летная. И страшно испугался.
– Я потерял его, – прошептал он. – Потерял мужество. Я трус, и моя трусость убила Эндрю.
Это понимание весь день жило в глубине его сознания, но он его подавлял. А теперь, когда Майкл взглянул правде в глаза, он почувствовал себя охотником, загнавшим в тупик раненого леопарда.
Ты знаешь, что зверь здесь, но когда оказываешься с ним нос к носу, все равно кишки от страха превращаются в кисель.
– Трус, – сказал он вслух, бичуя себя этим словом; он вспомнил улыбку Эндрю и шотландский берет, лихо сидящий на голове.
«Выше нос, мой мальчик!»
Ему почудился голос Эндрю, но он сразу увидел, как тот падает с неба с горящим зеленым шарфом на шее, и руки снова задрожали.
– Трус, – повторил он. Боль стала слишком невыносимой, чтобы терпеть ее в одиночестве; Майкл заторопился в кают-компанию, спотыкаясь и едва не падая.
Адъютант и пилоты, некоторые еще в летных комбинезонах, ждали Майкла. Обязанность старшего офицера – начать поминки, таков ритуал эскадрильи.
На столе в центре кают-компании стояли семь бутылок виски «Джонни Уокер» с черным ярлыком – по одной на каждого недостающего пилота.
Когда Майкл вошел, все встали – не ради него, а в знак уважения к погибшим.
– Ну, джентльмены, – сказал Майкл. – Давайте проводим их в последний путь.
Самый младший из офицеров, которого тщательно проинструктировали, открыл бутылку виски. Черные ярлыки придавали происходящему траурный оттенок. Младший офицер подошел к Майклу и наполнил его стакан, потом наполнил стаканы всем остальным в порядке старшинства. Все держали полные стаканы и ждали. Адъютант, по-прежнему с трубкой в зубах, сел за древнее пианино в углу кают-компании и сыграл начальные аккорды «Похоронного марша» Шопена. Офицеры двадцать первой эскадрильи вытянулись по стойке смирно и в такт музыке сдвинули стаканы над стойкой бара, а один или двое принялись негромко подпевать.
