– Передашь ей кое-что? – спросил он наконец.

– Не думаю...

– Пожалуйста, Элла. Два словечка. – Она кивнула. – Скажи ей, что она правильно описала в книге, как я ее люблю. Скажи, что любовь превыше всего. Что я хочу попытаться. – Элла молча слушала, и Дэвид пошевелил пальцами, словно нашаривал в воздухе самые убедительные слова. – Скажи ей... – он помолчал и покачал головой. – Нет, это все. Скажи, что я люблю ее и хочу быть с нею.

– Хорошо, Дэвид. Я скажу.

– И передашь мне ее ответ?

– Как с тобой связаться?

Он дал ей номер помещения экипажей на базе.

– Ты скоро позвонишь, Элла? Не заставляй меня ждать.

– Завтра, – пообещала она. – Утром.

– До десяти. Позвони до десяти.

Он встал, потом неожиданно наклонился и поцеловал ее в обвисшую покрасневшую щеку.

– Спасибо, – сказал он. – Ты вовсе не такая уж плохая баба.

– Брысь, подлиза. Тебе придется привести с собой всех сирен Одиссея. – Элла вздохнула. – Ну, пошел вон. Кажется, я зареву, а для этого мне нужно побыть одной.

Она смотрела, как он уходит по газону под финиковыми пальмами. У калитки он остановился и оглянулся. Секунду они смотрели в глаза друг другу, потом Дэвид вышел.

Она слышала, как заработал мотор "мерседеса". Звук начал удаляться, стал выше, машина повернула на юг. Элла тяжело встала, пересекла террасу и пошла по дорожке к причалу, где, скрытая от дома частью древней стены, стояла ее моторная лодка. За стеной пряталось еще несколько каменных домиков.

Лодка покачивалась на мелких волнах озера. Элла прошла к самому дальнему домику и остановилась в открытой двери.

Внутри все было заново побелено. Стояла простая удобная мебель. Для тепла каменный пол покрывали ковры из чистой шерсти, толстые и пушистые. В нише стены недалеко от очага, стояла большая кровать.

У противоположной стены примостилась газовая плита, над ней несколько кастрюль. Дальше дверь вела в спальню и туалет. Эту пристройку Элла сделала совсем недавно.

Единственным украшением комнаты был пейзаж Эллы Кадеш с улицы Малик, он висел на противоположной от входа стене. Казалось, он освещает и согревает всю комнату; под ним за рабочим столом сидела девушка. Она внимательно слушала запись собственного голоса на иврите. С внимательным, напряженным выражением она смотрела в стену.

Элла с порога наблюдала, как она работает. Американский издатель купил права на англоязычное издание "Нашего собственного мира". Дебре авансом заплатили тридцать тысяч долларов и добавили еще пять тысяч за перевод. Она почти закончила работу.

Со своего места Элла видела шрам на виске Дебры. Он казался розовато-белым на смуглой, загорелой коже: так ребенок рисует чайку в полете; шрам в форме галочки, не больше снежинки; он лишь подчеркивал ее красоту – крошечный недостаток, усиливающий воздействие прекрасных правильных черт.

Она не пыталась его скрыть, длинные темные волосы были убраны назад и перевязаны кожаным шнурком. Косметикой Дебра не пользовалась, и кожа ее выглядела чистой и блестящей, загорелой и гладкой.

Громоздкий шерстяной костюм не мог скрыть такую же, как прежде, стройность и гибкость ее тела: Дебра ежедневно плавала, даже когда с севера дули холодные снежные ветры.

Элла вошла и молча направилась к столу, глядя в глаза Дебре, как она часто делала. Когда-нибудь она нарисует их. Никаких признаков повреждения, того, что эти глаза не видят. Казалось, они спокойно смотрят куда-то вглубь и видят все. В них было загадочное спокойствие, глубина понимания; они странно беспокоили Эллу.

Дебра нажала кнопку магнитофона и сказала, не поворачивая головы:

– Это ты, Элла?

– Как ты это делаешь? – удивленно спросила Элла.

– Я почувствовала движение воздуха, когда ты вошла, а потом ощутила твой запах.

– Я действительно так велика, что могу поднять бурю, но неужели я еще и дурно пахну? – смеясь, возразила Элла.

– Ты пахнешь скипидаром, чесноком и пивом, – принюхалась Дебра и тоже рассмеялась.

– Я писала, потом чистила чеснок для мяса и пила пиво с другом. – Элла села в одно из кресел. – Как работа?

– Почти закончила. Завтра можно отдавать машинистке. Хочешь кофе? – Дебра встала и направилась к газовой плите. Элла уже усвоила, что помощь лучше не предлагать, хотя сердце у нее сжималось всякий раз, когда она видела, как Дебра управляется с огнем и кипятком. Девушка была полна стремления к независимости, хотела жить самостоятельно, сама готовила себе еду, много работала.

Раз в неделю из Иерусалима приезжал шофер, увозил в издательство ее записи, и там их перепечатывали вместе со всей ее корреспонденцией.

Раз в неделю они с Эллой на лодке отправлялись по озеру в Тиверию, там вместе делали покупки; ежедневно около часа Дебра плавала у каменного причала. Иногда появлялся старый рыбак, с которым она подружилась в последнее время, и она уплывала с ним (они гребли по очереди), наживляла свои крючки.

В замке крестоносцев ее всегда ждало общество Эллы, умная беседа; здесь, в маленьком домике, – тишина, безопасность и работа, заполняющая долгие дневные часы. А по ночам ужасные приступы одиночества, молчаливые горькие слезы в подушку, слезы, о которых знала только она одна.

Дебра поставила рядом с креслом Эллы чашку кофе, а свою отнесла к рабочему столу.

– А теперь, – сказала она, – можешь рассказать мне, что заставляет тебя ерзать и барабанить пальцами по ручке. – Она улыбнулась удивлению Эллы. – Тебе нужно что-то сказать мне, и ты волнуешься.

– Да, – немного погодя ответила Элла. – Да, ты права, моя дорогая. – Она глубоко вздохнула и продолжала: – Он приходил, Дебра. Приходил ко мне, как мы и предвидели.

Дебра поставила кофе на стол. Руки ее не дрожали, лицо было лишено всякого выражения.

– Я ему не сказала, где ты.

– Как он, Элла? Как он выглядит?

– Немного похудел, мне кажется, побледнел, но ему идет. По-прежнему самый красивый мужчина, какого я видела.

– У него отросли волосы? – спросила Дебра.

– Да, кажется. Они мягкие, темные, густые и сзади вьются.

Дебра с улыбкой кивнула.

– Я рада, что он их не состриг. – Они снова замолчали, а потом Дебра робко спросила: – Что он сказал? Что ему нужно?

– Он просил передать тебе кое-что.

– Что?

Элла точно повторила слова Дэвида. Когда она закончила, Дебра отвернулась к стене.

– Пожалуйста, уходи, Элла. Я хочу побыть одна.

– Он просил передать ему твой ответ. Я пообещала, что позвоню завтра утром.

– Я приду к тебе позже. А сейчас, пожалуйста, уйди. – И Элла увидела скользнувшую по ее щеке блестящую каплю.

Элла громоздко встала и двинулась к двери. Позади она услышала всхлипывание, но не обернулась. Прошла по причалу и вернулась на террасу. Села перед холстом, взяла кисть и принялась писать. Мазки были широкими, грубыми, гневными.

Дэвид, потея в облегающем, тесном высотно-компенсирующем комбинезоне, беспокойно ждал у телефона и каждые несколько минут поглядывал на часы.

В десять часов – через семь минут – они с Джо должны будут занять положение готовности "красной" тревоги, а Элла до сих пор не позвонила.

Лицо Дэвида было мрачно, а в сердце гнев и отчаяние. Кадеш обещала позвонить до десяти.

– Пошли, Дэви, – окликнул от выхода Джо. Дэвид тяжело поднялся и направился вслед за Джо к электрической тележке. Садясь рядом с Джо, он услышал звонок в помещении экипажей.

– Подождите, – сказал он водителю, видя, что Роберт снял трубку и через стеклянную перегородку помахал ему рукой.

– Это тебя, Дэви, – и Дэвид побежал к телефону.

– Прости, Дэвид, – донесся издалека голос Эллы. – Я пыталась дозвониться раньше, но тут...

– Да, да, – оборвал ее Дэвид, все еще сердясь. – Ты с ней говорила?

– Да, Дэви. Да, говорила. Я передала ей твои слова.

– Что она ответила?

– Ответа нет.

– Какого черта, Элла? Она должна была сказать что-то.