– А это подарок от нас, от всех, – назидательно подняла пальчик вверх Шелестова. – Нашему любимому шефу.

– От всех? – удивленно спросил Самошников, и получил два тычка под ребра – от Стройникова и от Жилина, стоящих от него по бокам, после чего все трое застыли с благостными улыбками на лицах. Разве только что махать руками не начали, выражая общую радость.

– Да-а-а? – удивленно протянула Таша. – И что мы дарим?

– Сурпрыз! – подмигнула ей Шелестова и, встав, протянула мне пакет. – Харитон Юрьевич, с подступающим вплотную Новым годом вас!

– Спасибо, – растроганно шмыгнул носом я.

– А поцеловать? – распахнула глаза Шелестова и повернула голову к Вике. – Чисто по-братски, в щечку!

Вика скрипнула зубами, а я не без удовольствия прикоснулся губами к бархатистой коже Елены.

– Как орден получила! – сообщила Соловьевой Шелестова, поправила косынку и села на место.

– Чего там? – подпрыгнула на стуле Таша. – Мне же интересно, что я вам подарила?

– Сейчас, – хлопнул я по ее ручке, подбирающейся к пакету. – Имей терпение. Вон апельсин съешь!

– У меня от них диатез, – отмахнулась Таша.

Я залез в пакет, там лежала коробка, затянутая подарочной бумагой, с забавными картинками – на них то кот бил мышь по голове дубиной, то мышь тыкала в кота огромным ножом. Немаленькая коробочка и увесистая. Боги, что могла придумать эта проказница?

Под подарочной бумагой оказался футляр, отделанный мягким черным материалом, с деревянными вставками и замочком на них. Ну, такая мини-щеколда.

Я глянул на Елену, та посигналила глазами, мол, открывайте.

Замочек щелкнул, я откинул крышку и присвистнул.

Внутри, на зеленом сукне, и в углублении, специально для него сделанном, лежал пистолет, причем по хромированию и весу было ясно, что это не пластмасса. Простота классического дизайна, весомость, известные мужчинам всего мира надписи на стволе, правда к ним добавилось еще и изображение лошади, вставшей на дыбы. Такого я не видел раньше. В отдельных гнездах лежали прилагающиеся к этой красоте аксессуары – запасная обойма в пластиковой упаковке и приспособления для чистки.

– «Кольт – М1911А1», пистолет-ветеран, – немедленно отреагировал Жилин, перегнувшись через плечо Соловьевой. – Под патрон 45 АСР. Неужто настоящий? Шеля, ты офонарела?

– Рехнулся? – повертела пальцем у виска Елена. – Пневматика, конечно, но стопроцентный реплик, вес, размер и все такое.

Я достал пистолет из футляра и нажал защелку магазина. Обойма мягко щелкнула и выскочила из рукояти. Ну да, пневматика, вон прорезь под газовый баллон.

– Хромированный, – заметил Жилин. – Не припоминаю, чтобы кто-то «кольтовскую» потоковую пневматику хромировал. И еще – какая рукоять забавная. Странный пластик. Хотя… По ходу, это ведь вообще не пластик?

– Кость и перламутр, – немного раздраженно ответила ему Шелестова. – Чего пристал?

– Стало быть, индивидуальный заказ? – вынес вердикт Жилин. – Однако. Надо думать, это тебе в немалую…

– Жилин, ты хочешь поссориться? – в голосе Шелестовой загремела гроза.

– Все-все, – Жилин отошел в сторону.

Я вбил обойму обратно в рукоять, погладил теплый материал вставок на ней, порадовавшись его странному рисунку (на обеих костяных пластинах было выгравировано одно и то же – круг, сплетенный из странных знаков, и линии, его перечеркивающие. Абсурдно, но красиво), и задал Елене один только вопрос.

– Почему?

– Комплектом к вашей машине, – хитро прищурилась она. – Одно без другого не смотрится.

Это был дорогой подарок. Слишком дорогой, даже если бы они все скинулись. Не люблю, когда происходят вещи, которые я не могу объяснить.

Я убрал пистолет в футляр, футляр в пакет, и сообщил всем:

– Угодили. Растрогали. Люблю. Выпьем.

На самом деле мне было немного стыдно. Да не немного, сильно. Я и сам сразу понял, что это не штамповка, к ширпотребу не делают такие футляры, да и сам пистолет достаточно было только взять в руки, чтобы все понять. Отлично я смотрелся на фоне этого подарка со своими шейными платками, ничего не скажешь.

Но и это все фигня по сравнению с другим. Она всегда впереди на один шаг. Всегда и впереди всех, включая меня. И совершенно непонятно – зачем ей это надо? Игра? Развлечение? Какая-то цель, о которой я ничего не знаю?

По-хорошему, все эти мысли надо бы рассказать Зимину, и пусть ей занимается безопасность, но это по-хорошему. А по жизни – не стану я этого делать. По крайней мере, пока.

Мы посидели еще часа полтора, за окнами давно стемнело. Не знаю, как остальным, но мне было так хорошо, как давно не было, я сидел среди своих, и моя душа отдыхала.

– Мне пора, – сообщила всем Таша. – Я не домой сегодня, пока доеду…

– Ух ты, – помахала пальчиком совершенно захмелевшая Соловьева. – У нашей маленькой злючки есть личная жизнь?

– Зато нет прыщей, – невинно ответила Таша. – Точнее – поэтому их нет.

На улице, куда мы вышли, оглашая окрестности гомоном, было прекрасно. С неба падал невесомый снежок, подморозило, и воздух был прозрачно-терпкий.

– Благость какая, – подняла руки в белоснежных варежках к небу Шелестова и закружилась на месте, полы ее шубки затрепыхались. – Неужели будет Новый Год со снегом и морозом? Я уж и забыла, как это.

– Да, в последние годы не погода, а фигня была, – подтвердил Самошников. – Грязь да слякоть. Только водку пить да песни петь, даже на улицу идти не хотелось.

– Песни! – Шелестова снова закружилась на месте. – Пошли в караоке, а?

– Здесь нет поблизости ничего такого, – пыхнул дымком сигареты Петрович и поддержал норовящую упасть Соловьеву. – Я уже разведал.

Это да. Петрович, устраиваясь на новое место, непременно совершал обход всех точек общественного питания в округе. Зачем – неизвестно, но был у него такой пунктик.

– Жа-а-а-аль, – вздохнула Елена, на которую, как, впрочем, и на всех, свежий воздух подействовал как старые дрожжи. – О, а ты говоришь – нету!

Она ткнула рукавицей в сторону банка, находившегося неподалеку, точнее, в бегущую надпись на его фронтоне.

– «Только в нашем ба-а-анке новые процентные ста-а-а-авки», – на мотив «Напилась я пьяна» затянула Елена. – «Ра-а-азмещая вкла-а-а-ады»…

Это было заразительно. Первой к Шелестовой присоединилась Соловьева, буквально повисшая на флегматично курящем Петровиче, послышался басок Жилина, да я и сам не заметил, как влился в общий хор. Даже Вика перестала дуться и присоединилась к нам. А вот Ксюша смылась, не попрощавшись. Впрочем, этого никто, кроме меня, по-моему, и не заметил. Застенчивая она, и как по мне – даже излишне. Наша профессия публична и, как и другая древнейшая профессия, не терпит чистоплюйства и излишней деликатности. Надо будет с ней по этому поводу поговорить, и серьезно, потому как если она и дальше собирается в уголках отсиживаться, то лучше пусть сразу, пока время есть, другую профессию пойдет получит. В этой ей, с таким подходом к делу, ничего не светит.

– «До двадцати проценто-о-ов», – выводили мы слаженно, вглядываясь в бегущую надпись. – «Выплаты проценто-о-ов многовариантны-ы-ы».

Охранники смотрели на нашу компанию ухмыляясь и переглядываясь, но не присоединяясь. Оно и понятно – служба.

– Хорошо, – сообщила всем разрумянившаяся Шелестова и начала отплясывать что-то вроде твиста. – Не люблю, когда на Новый год скучно. Вот, помню, когда я еще с папкой жила, то мы такие штуки на праздник придумывали! Один раз я карту нарисовала, вроде пиратской, и мы всей семьей по дому лазали, а потом в саду. Я там просто заранее фейерверки спрятала. Так весело было!

– А вот мы в части… – начал было Жилин, но его перебил старший телохранитель.

– Харитон Юрьевич, мне очень жаль, но вам пора, – тактично, но твердо сообщил он. – Открытое пространство, да и время уже не раннее. Так что – извините…

– Труба зовет, – понимающе сказала Шелестова. – Всё по часам. Жаль.

– И мне, – согласился с ней я. – Спасибо вам, ребята, за этот вечер, за то, что вы есть. Правда – все было здорово. Давно мне так хорошо не было.