– Где я смогу тебя найти?
– Нигде, я сам позвоню тебе.
Он выпросил еще одну канистру бензина из личных запасов Джока, вывел «фольксваген» на дорогу, ведущую на северо-восток, и не успел проехать в сторону Машоналенда и Хараре и десяти миль, как увидел первый контрольно-пропускной пункт.
«Почти как в старые дни», – подумал он, выходя на обочину. Два чернокожих бойца в камуфляже принялись скрупулезно обыскивать «фольксваген» в поисках оружия, а лейтенант с эмблемой Третьей бригады, обученной корейцами, на берете изучал его паспорт.
Крейг еще раз поблагодарил семейный обычай посылать в Англию всех готовившихся стать матерями женщин, как из рода Меллоу, так и из рода Баллантайн. Маленькая синяя книжечка с изображениями льва и единорога и надписью «Homi Soit Qui Mal y Pense» по-прежнему пользовалась уважением даже на контрольно-пропускном пункте Третьей бригады.
Ближе к вечеру он пересек гряду низких холмов и увидел небольшую кучку небоскребов, нелепо возвышавшихся над африканским вельдом, как надгробье на могиле веры в бессмертие Британской Империи.
Когда город носил имя лорда Солсбери – министра иностранных дел, который вел переговоры о предоставлении королевской хартии Британской южноафриканской компании. Потом название изменили на Хараре, в честь вождя племени шона. Кучку крытых соломой хижин этого племени белые пионеры увидели здесь в тысяча восемьсот девяностом году, когда завершили свое долгое путешествие с юга. Не избежали перемен и названия улиц. Раньше увековечивали первых поселенцев и империю королевы Виктории, теперь – сыновей черной революции и их союзников. Крейг давно смирился с этим и называл их просто улицами с другим названием.
Въехав в Хараре, Крейг окунулся в атмосферу города на экономическом подъеме. По тротуарам куда-то спешили толпы людей, холл современной шестнадцатиэтажной гостиницы «Мономатапа» вибрировал от сотен голосов, говоривших на двадцати различных языках. Туристы толкались здесь с заезжими банкирами и бизнесменами, иностранными сановниками, государственными служащими и военными советниками.
Свободного номера для Крейга не было, пока он не поговорил с помощником менеджера, который смотрел сериал и читал книгу. Потом Крейга сопроводили в номер на пятнадцатом этаже с видом на парк. Пока он принимал ванну, процессия официантов внесла в номер цветы, корзины с фруктами и даже бутылку южноафриканского шампанского. До полуночи он работал над отчетом Генри Пикеринга, а в девять тридцать утра уже стоял у здания парламента на Казуэй.
Сорок пять минут он просидел в приемной, а потом секретарша министра провела его в обшитый деревянными панелями кабинет, и товарищ министр Тунгата Зебив встал из-за стола.
Крейг забыл, насколько внушительной была осанка этого человека, возможно, правда, что он стал еще крупнее со времени их последней встречи. Когда Крейг служил лесничим в Департаменте охраны диких животных, Тунгата был его слугой, его оруженосцем, но сейчас Крейгу казалось, что это было в какой-то другой жизни. Тогда его звали Самсоном Кумало, потому что Кумало был родом королей матабелов, а он был их прямым потомком. Его прадедушка Базо возглавлял восстание матабелов в тысяча восемьсот девяносто шестом году и был повешен белыми поселенцами. Его прапрадедушка Ганданг был единоутробным братом Лобенгулы – последнего короля матабелов, жизнь которого солдаты Родса закончили в безымянной могиле в глухих местах на севере, после того как разрушили его столицу Гу-Булавайо.
Осанка соответствовала его знатному происхождению. Он был выше Крейга, более шести футов ростом, и еще не начал толстеть, как часто бывало с матабелами. Плечи были широкие, как перекладина виселицы, живот поджарый, как у борзой, и его превосходное сложение подчеркивал итальянский шелковый костюм. Во время войны он был одним из самых удачливых лидеров партизан и теперь оставался воином, в этом не было сомнений. Крейг испытал сильное и совершенно неожиданное удовольствие, увидев его снова.
– Я вижу тебя, товарищ министр, – поприветствовал его Крейг на синдебеле, решив не отдавать предпочтения ни старому имени Сэм, ни nom de guerre Тунгата Зебив, что означало «Борец за справедливость».
– Я уже выгонял тебя один раз, – ответил Тунгата на том же языке. – Погасил все долги между нами и выгнал. – Крейг не увидел ответной теплоты во взгляде темных дымчатых глаз или улыбки на губах.
– Я благодарен тебе за то, что ты сделал. – Крейг тоже не улыбался, скрывая свою радость. Именно Тунгата специальным распоряжением разрешил Крейгу вывезти построенную собственными руками яхту «Баву», в нарушение жестких законов, запрещавших вывозить с территории страны даже холодильник или железную кровать. В то время яхта была единственным имуществом Крейга, а сам он был прикован к инвалидному креслу после подрыва на минном поле.
– Я не нуждаюсь в твоей благодарности, – ответил Тунгата, но что-то мелькнуло в его в глазах, правда, Крейг не мог понять что именно.
– Так же как и в дружбе, которую я предлагаю? – мягко спросил Крейг.
– Все умерло на поле боя, – сказал Тунгата. – Было смыто кровью. Ты предпочел уехать. Зачем ты вернулся?
– Потому что это моя земля.
– Твоя земля. – Он увидел, как белки глаз Тунгаты покраснели от ярости. – Твоя земля. Ты говоришь, как белый поселенец. Как один из кровожадных солдат Сесила Родса.
– Я имел в виду совсем другое.
– Твои люди захватили эту землю под дулом винтовки и таким же образом отдали ее. Так что не говори мне о твоей земле.
– Ты умеешь ненавидеть так же хорошо, как сражаться, – сказал Крейг, чувствуя как в нем самом закипает ярость. – Но я вернулся не за ненавистью. Я вернулся, потому что сердце заставило меня так поступить. Я вернулся потому, что считал, что могу восстановить то, что было разрушено.
Тунгата сел за стол и положил руки на белую папку. Руки были темными и очень сильными. Он смотрел на них в молчании, которое длилось несколько минут.
– Ты был в «Кинг Линн», – сказал наконец Тунгата, и Крейг вздрогнул от удивления. – А потом ездил к Чизарире.
– Твои глаза видят все, – сказал Крейг.
– Ты запросил копии титулов на эти земли, – продолжил Тунгата, но Крейг промолчал. – Но даже ты должен знать, что для покупки земли в Зимбабве требуется разрешение правительства. Ты должен указать, как намереваешься использовать эти земли, и подтвердить наличие капитала для их освоения.
– Да, даже я это знаю.
– Поэтому ты пришел ко мне, чтобы предложить свою дружбу. – Тунгата посмотрел ему прямо в глаза. – А потом попросить, как старый друг, об услуге?
Крейг только развел руками.
– Один белый фермер на земле, которая может прокормить пятьдесят семей матабелов. Один белый фермер будет жиреть и богатеть, а его слуги будут ходить в лохмотьях и питаться объедками, которые он соблаговолит им бросить, – насмешливо произнес Тунгата, и Крейг не сдержался.
– Один белый фермер, который ввезет миллионы в страну, остро в них нуждающуюся. Один белый фермер, который даст работу десяткам матабелов, будет их кормить, одевать и давать образование их детям. Один белый фермер, который сможет накормить десять тысяч матабелов, а не жалкие пятьдесят семей. Один белый фермер, который будет заботиться о своей земле, защищать пастбища от коз и засухи, чтобы она могла оставаться плодородной еще пятьсот лет, а не пять. – Гнев Крейга вышел из-под контроля, и он наклонился на столом Тунгаты, глядя ему прямо в глаза.
– Ты здесь не нужен, – прорычал Тунгата. – Крааль закрыт для тебя. Возвращайся к своей лодке, своей славе, к своим льстивым женщинам. Будь доволен тем, что мы отобрали только одну твою ногу, убирайся, прежде чем лишишься головы.
Тунгата взглянул на золотые наручные часы.
– Мне нечего больше сказать. – Он встал, но Крейг снова заметил что-то непонятное в его свирепом взгляде. Что это было? Не страх и не хитрость. Безнадежность, глубокое сожаление, быть может, даже чувство вины или смесь всех этих эмоций.
