В другие непогожие вечера кое-кого еще просили тоже что-нибудь почитать или рассказать. Мистер Мифасоль прочитал лекцию о музыке, мистер Шпатель о живописи; мистер Принс, хоть и не привычный читать лекции, сообщил об устройстве дома и хозяйства во времена гомерические. Даже и мистер Грилл в свой черед осветил суть философии эпикурейцев. Мистер Мак-Мусс, не возражая против лекций перед ужином, разразился одной лекцией, но зато уж обо всем на свете - о делах в отечестве и за его пределами, о морали, литературе, политике. Коснулся он и Реформы {146}.

“Камень, который лорд Склок - сей Гракх реформы прежней и Сизиф реформы новейшей {147} - столь трудолюбиво толкал к вершине горы, ныне лежит внизу, в Долине тщеты. Ежели он вдруг опять достигнет вершины и свалится по другую сторону, он непременно обрушится на преимущества класса образованного и все их раздавит. Ибо у кого же достанет охоты мериться силою с чернью, которая восторжествует? Тридцать лет назад лорд Склок приводил в пользу Реформы веские доводы. Один довод был, что все требуют ее, и потому Реформа необходима. Теперь на стороне лорда довод не менее веский: что все молчат о Реформе, и тем больше будет ее негаданная милость. В первом случае уличная логика была неодолима. Те, кто поджигали дома, бросали на проезжающие кареты дохлых кошек и гнилые яйца и пользовались другими, подобными же методами воспитания, неопровержимо доказывали, как им необходимо иметь представителей в парламенте. Они своего добились, и кое-кто полагает, что парламент легко обошелся бы и без них. Отец мой был ярым приверженцем Реформы. Неподалеку от его жилища в Лондоне было место встреч клуба Знание - Сила. Члены клуба по окончании сходок собирали камни по обочинам и швыряли их в окна направо-налево, разбредаясь восвояси. На знамени их было начертано: “Вес общественного мнения”. Как только открывалось просвещенное собрание, отец мой запирал ставни, но они затворялись изнутри и стекол не защищали. Однажды поутру отец обнаружил между ставнями и стеклом весьма крупный и, следственно, вполне весомый образец убеждающего гранита. Он сохранил его и поставил на красивый пьедестал с надписью: “Вес общественного мнения”. Он поместил его над камином в библиотеке и, ежедневно его созерцая, излечился от несчастной страсти к Реформе. Весь остаток дней он уже не говорил, как бывало “народ, народ”, а говорил только “чернь” и очень любил тот пассаж в “Гудибрасе”, где автор изобразил бунт черни в полном согласии с новообретенным его разумением. Он сделал этот кусок гранита ядром многих изысканий в политике. Г ранит я храню по сию пору и смотрю на него с почтением, ибо обязан ему во многом своим воспитанием. И ежели, что, впрочем, вряд ли возможно, снова начнется безумие из-за Реформы, я позабочусь плотно закрыть ставни, защищаясь от “Веса общественного мнения””.

Преподобный отец Опимиан, когда и к нему обратились с просьбой помочь обществу скоротать дождливый вечерок, сказал следующее:

- Лекция в прозе вроде тех, какие привык я произносить, вряд ли окажется здесь ко времени и к месту. А почитаю-ка я вам лучше стишки, которые сочинил на досуге, про безрассудство, с каким советчики нашептывают властям нашим, чтобы рыцарское достоинство, отличие христианское, вдруг даровалось евреям и язычникам; сами по себе они, быть может, фигуры весьма почтенные и заслуживают всяческих отличий, но отчего же именно тех, что существуют для христиан и для них одних только? Да, они делают деньги, и всеми способами, противными истинному рыцарю. Прочитал я поэму двенадцатого века Гю де Табаре {148} L’Ordene de Chevalerie, разница меня поразила, и вот как постарался я передать свои впечатления:

Новое рыцарство

Сэр Аарон, сэр Моисей - биржевики,

Меняла-парс Джамрамаджи {149} по-щегольски

В доспехи рыцарских времен облачены,

И “три шара” на знамени и звон мошны.

И королева наша стоит невдалеке,

И Георгия святого меч в ее руке {150}

Трех чудных рыцарей окидывая взглядом,

Втолковывает смысл таинственных обрядов:

“Омылись вы, и ваш наряд молочно бел,

Вы смыли грязь и мрак греховных дел.

Теперь пускай проникнет в ваши души свет

И нестяжательства пусть прозвучит обет!

Багряный этот шарф наброшен на одежды

Как знамение крови - если вдруг невежды

Заденут веру или рыцарскую честь,

Руками вашими пускай вершится месть!

А этот шелк на туфлях земляного цвета

В напоминанье дан как добрая примета -

Из праха вышли мы и возвратимся в прах,

За веру стойте, чтоб восстать на небесах!

А этот меч, что ныне скрыли ножны.

Пускай предъявлен будет там, где должно.

Пусть ножны вмиг покинет, чтоб врага настичь,

Когда с небес святой Георгий кинет клич!

Сей пояс шелковый сияет белизной -

Знак сердца, славного своею чистотой!

Бросаться должен каждый, словно лев,

Вставая на защиту бедствующих дев!

Как шпорам золотым послушны скакуны,

Так будьте церкви вы послушные сыны!

Она вас призовет - ослушаться нельзя:

Бросайтесь на врагов, нещадно их разя!”

1. 2

Представьте рыцарей, внимающих словам,

Сутулых, препоясанных и тут и там,

В шарфах, с мечами в ножнах, ярко блещут шпоры,

Они ответствуют, смиренны взоры:

“Хоть вашей милостью мы рыцарями стали,

Не манят нас бои, вой, крики, скрежет стали,

Наемников немало есть, поверьте,

За мзду готовых биться хоть до смерти!

С медведем и быком сразились - бог помог!

Пусть без когтей медведь, а бык безрог,

Но мощный наш удар был так рассчитан тонко,

Что вмиг принес нам славу “гадкого утенка”! {*}

Мы верные друзья враждующих сторон,

Дадим и тем и этим в долг хоть миллион!

Пусть лезут в драку - мы-то ни при чем:

Их гнева на себя вовек не навлечем!

А опекать девиц в их бедах нам негоже!

На государство наплевать, на церковь тоже!

Всегда чтим Выгоду, а биться - нет, шалишь,

Проценты нам, - вопим, - а праведнику шиш!”

Что змей и что святой Георгий? Тот для нас герой,

Кто держит акции - мы за того горой!

И чтоб на бирже пали цены, пусть сожрет

Георгия святого змей, а нам мошну набьет!

Храни, о боже, королеву! Если ж враг

Ей станет угрожать, то пусть подымут стяг

Не парс Джамрамаджи и не биржевики,

А вождь, как лев отважный, пусть ведет полки!

{* Слэнг биржи. Быками называют спекулянтов, играющих на повышение, а медведями тех, кто играет на понижение. “Гадкий утенок” - это человек, который не в состоянии заплатить разницу в ставках и поэтому вынужден покинуть здание биржи вразвалочку. Патриотизм денежного рынка хорошо описан Понсаром {151} в его комедии “Биржа”, акт 2, сцена 3.

Альфред: Курс акций падает - ура! Когда

Он тихо вверх ползет - беда.

Делатур: Как бы успех, для Франции желанный,

Не обернулся бы бедой нежданной.

Альфред: Все биржа! Черт бы взял со всеми вместе!

Пустое брюхо, верь мне, глухо… к чести!

Играть я стану после брачной ночи,

Коль после Ватерлоо курс подскочит!

(Примеч. автора).}

1. ГЛАВА XIX

“ПИР”. СНОШЕНИЯ С АМЕРИКОЙ. ЛЕКЦИИ ПОСЛЕ УЖИНА. ОБРАЗОВАНИЕ

Trincq est ung mot panomphee, celebre et