Именно во время гражданских войн солдаты чувствовали себя господами положения, и, например, в 43 г. до н. э. Октавиан, соединившись с Антонием и Лепидом и требуя для себя от сената консульства, отправил с этой целью в Рим военную депутацию. Когда в сенате произошло замешательство по поводу столь неумеренных и противозаконных притязаний двадцатилетнего юноши, то Октавианов центурион, один из членов этой депутации, вынул меч и заявил: Hic faciet si ves поп feceritis («Он сделает его консулом, если не сделаете вы»).

Вместе с тем в Риме не было ни одного сословия, на которое правящая сенатская аристократия могла бы опереться. Всадники, которые, однако, большей частью проживали в провинциях, были со времени Гая Гракха поставлены как бы над сенатом, поскольку в их руках находилось уголовно-политическое судопроизводство. Но этому положил конец Сулла, и, начиная с его диктатуры, политическая роль всадничества в самом Риме суживается; хотя в 70 г. до н. э. демократическая партия, опираясь на Помпея и Красса, восстановила обрезанный Суллой трибунат, она не решилась все-таки реставрировать гракховские суды, руководимые исключительно всадниками: теперь, по так называемому «Аврелиеву закону», всадники образуют только одну треть состава присяжных; две остальные трети состоят из сенаторов и из зажиточных плебеев (tribuni aerarii).

Правда, и теперь всадники еще могут оказывать некоторое влияние на выборы высших магистратов в качестве ростовщиков, снабжающих деньгами под проценты кандидатов на государственные должности. Но большое значение, несмотря на удар, нанесенный Суллой, всадники сохранили в провинциях, и с ними всегда приходилось считаться провинциальным магистратам. Однако каких-либо особых льгот они достигают не через сенат, а через вождей демократической партии (так, Цезарь в год своего консульства добился для них снижения откупной платы). Лишь в 63 г. до н. э., для борьбы с Катилиной, они на короткое время соединились с сенатом при посредстве Цицерона, который сам происходил из их сословия.

Сохранилось ли в эту эпоху то, что мы назвали бы средним сословием, сказать трудно. Верхушка плебса – зажиточные плебеи (tribuni aerarii) – вряд ли была многочисленна. Как велик был слой плебейства не очень зажиточного, но жившего безбедно, мы этого также не знаем. Весьма возможно, что большинство столичного плебса состояло из людей бедных и даже из люмпен-пролетариата (вспомним, что целых триста двадцать тысяч жителей Рима состояли на государственном пайке); к нему присоединялись многочисленные вольноотпущенники и рабы, а также иностранцы – греки и представители разных народностей Востока; эти последние категории населения, правда, не могли принимать прямого участия в голосованиях на выборных и законодательных комициях, но они были сильны в подготовительных сходках (contiones); а из рабов, особенно гладиаторов, предводители партий как сенатской, так и демократической, набирали себе вооруженные отряды и при их помощи тормозили, а то и срывали работу комиций, причем эти выступления очень часто сопровождались весьма кровопролитными стычками.

Вообще многочисленность рабов внушала в эту эпоху большие опасения их владельцам, да и самому римскому правительству, не говоря уже о том, что восстающие массы рабов ставили под угрозу ближайшие окрестности Рима. У всех было в памяти грандиозное восстание рабов под предводительством талантливого и энергичного Спартака (73–71 гг. до н. э.), разбившего целый ряд правительственных регулярных армий, пока против него не было выставлено огромное войско под предводительством Красса, к которому затем пришел на помощь Помпей. Если в начале гражданской войны полководцы обеих партий предпочитают не включать беглых рабов в свои войска, то в конце ее мы видим их уже целыми десятками тысяч в войсках сыновей Помпея в Испании и у уцелевшего после разгрома последних помпеянцев в сражении при Мунде Секста Помпея.

Уже указано, что демократия дала в 67 и 66 гг. до н. э. чрезвычайные полномочия Помпею для войны с пиратами и с Митридатом; но после отъезда Помпея на Восток, по свидетельству Саллюстия («Заговор Катилины», глава 39), «сила плебса уменьшилась, и могущество олигархов возросло» (особенно после легко давшегося успеха в борьбе с Катилиной), и римский плебс лишь носит название главы Римского государства, а в действительности является игрушкой в руках ловких демагогов. Вероятно, поэтому Цезарь (о чем см. ниже), всегда относившийся презрительно к сенату, со времени своего единовластия не обнаруживает уважения и к демократическим институтам.

Все это в значительной степени парализовало деятельность сената; к тому же многие его представители были увлечены своими личными денежными интересами и жили в непомерной роскоши, мало заботясь о судьбе государства; таких энергичных людей, как Катон Младший, в сенате этого времени было очень немного. Тем не менее сенатская аристократия ревниво противилась доступу к высшим магистратурам, особенно консульству, со стороны «людей новых», и избрание Цицерона-всадника в консулы в 63 г. до н. э. было ярким исключением из общей сенатской политики, причем и оно было продиктовано только страхом перед Катилиной. И немудрено: высшие должности требовали от их представителей очень больших расходов в Риме, но зато давали огромные доходы в провинции, не только с обираемых провинциалов, но и с «союзных» тетрархов и царей. Так, в 58 г. до н. э. египетский царь Птолемей Аулет за свое утверждение на престоле дал Помпею и Цезарю взятку в шесть тысяч талантов (около тринадцати миллионов рублей золотом).

Ввиду бедности и требовательности плебса, эти высшие должности доставлялись ценой колоссального подкупа избирателей: например, Милон, домогаясь консульства на 52 г. до н. э., истратил почти все свое состояние и несколько наследств в сумме семидесяти миллионов сестерциев (около семи миллионов рублей золотом). Еще больше тратил Цезарь из награбленных галльских денег на подкуп как магистратов, так и желательных для него кандидатов на ответственные должности: например, он дал консулу 50 г. до н. э. Эмилию Павлу около трех миллионов рублей за молчание и огромную сумму (от одного до трех миллионов) талантливому трибуну Куриону. Но к подкупу избирателей прибегали и принципиальные противники этого обычая: так, в 60 г. до н. э., чтобы парализовать проходящего в консулы Цезаря, консерваторы, с одобрения самого Катона, потратили немало денег для проведения Бибула, заклятого врага Цезаря.

Общий хаос усиливался еще и потому, что римский государственный строй уже давно обветшал, так как во главе тогдашнего мира стоял один только город Рим, с его немногочисленной, но алчной и эгоистической правящей аристократией и разношерстным населением. В свою очередь аристократия ничего кроме Рима не признавала и относилась презрительно не только к провинциям, но и к самой Италии.

Вот в каком водовороте жил и действовал Цезарь. Он родился, вернее всего, в 102 г. до н. э. (но не в 100-м, как свидетельствует часть наших источников)[2] и происходил из патрицианской (правда, не сановной) фамилии, что он с гордостью отмечает в надгробных речах в честь своей тетки Юлии и жены Корнелии, возводя свой род по тетке к царю Анку Марцию, а по отцу к самой Венере и ее внуку от Энея, Иулу, от которого, будто бы, ведет свое начало gens Julia (Светоний. Божественный Юлий, 6). С другой стороны, он связан тесными родственными узами с предводителями демократии – Марием, женатым на его тетке по отцу, и с Цинной, на дочери которого, Корнелии, он был женат сам. Требование Суллы (которому он не подчинился) развестись с молодой любимой женой окончательно вооружило его против сенатской партии, слабость и неспособность которой он при этом ясно видел.