В клубах пыли трудно было проследить за каким-нибудь одним силуэтом. Они исчезали и появлялись, как мошки в свете фонаря. Катились вперед, вправо и влево, скрываясь в облаках пыли, и, когда появлялись снова, невозможно было сказать, видел ли ты тот же самый, или это другой, на него похожий. Сосчитать их не было никакой возможности, даже прикинуть количество трудно. Туча пыли позади них тянулась до самого горизонта.

Хотя наши ряды стояли твердо в лучах поднимающегося солнца, я ощутил удивление и робость, которые охватили воинов. Даже разговор Тана и его командиров постепенно затих; пораженные, они молча смотрели, как вражеское войско разворачивается перед нами.

Потом я понял, что туча перестала двигаться на нас. Она повисла в воздухе, пыль начала постепенно оседать. Дымка прояснялась, и теперь с трудом можно было различить неподвижные экипажи первых рядов. Но тревога и смятение настолько овладели мной, что я не мог сказать: тысяча их была или больше.

Позже мы узнали, что такая задержка – обычный прием пастушьего царя, но тогда я этого еще не понимал. Во время затишья воины перестраивались, поили лошадей и готовились для окончательного наступления. Ужасная тишина нависла над нашими рядами. Она была настолько глубокой, что стал слышен даже шорох ветра в скалах и оврагах. Только полощущиеся на ветру вымпелы и знамена отрядов нарушали неподвижность наших войск. В центре был флаг Синего Крокодила, и это успокоило меня.

Облака пыли медленно оседали, и взорам ряд за рядом стали открываться экипажи гиксосов. Они были слишком далеко, и мы не могли как следует разглядеть их, но я увидел, что задние намного больше тех, что шли впереди. Мне показалось, что у них есть крыши, вроде парусов из полотна или кожи. С них люди сгружали нечто похожее на кувшины с водой и несли их вперед. Я поразился, каким богатырям может понадобиться такое количество воды. Все, что делали эти чужеземцы, было для нас загадочным и совершенно бессмысленным.

Тишина и бездействие продолжались до тех пор, пока каждая мышца и каждый нерв в моем теле не закричали от напряжения. Затем в рядах гиксосов возникло движение.

Несколько странных экипажей отделились от общего строя и направились к нам. По нашим рядам пронесся ропот, когда люди увидели, с какой скоростью они мчатся. После короткого отдыха скорость их словно удвоилась. Расстояние между нами сокращалось, и войска наши снова закричали, когда увидели, что экипажи эти тянут пары невиданных зверей.

Ростом они были с дикого сернобыка, вдоль изогнутой шеи тянулись такие же жесткие гривы. У них не было рогов, как у сернобыков, а форма головы более грациозна. Большие глаза сверкали, ноздри раздувались, на длинных ногах виднелись копыта. Звери эти вышагивали с удивительным изяществом, как будто едва касались каменистой земли пустыни.

Даже сейчас, после стольких лет, я помню, с каким восторгом в первый раз смотрел на лошадь. Мне казалось, что красота охотящегося гепарда бледнела перед этими небесными зверями. И в то же время нас всех переполнял страх. Я услышал, как один командир недалеко от меня воскликнул:

– Эти чудовища наверняка убийцы и пожиратели человеческой плоти! Кто же наслал на нас такой ужас?

По рядам пронесся ропот, так как ожидали, что эти звери тут же набросятся на нас и пожрут всех, как голодные львы. Но передний экипаж свернул и понесся параллельно нашим рядам. Он двигался на вращающихся кругах, и я удивленно уставился на них. Первые несколько мгновений зрелище настолько поразило меня, что сознание отказывалось служить. Говорите что угодно, но, когда я в первый раз увидел колесницу, это взволновало меня не меньше, чем бегущая лошадь. Между парой лошадей виднелась длинная оглобля, прикрепленная, как я позже узнал, к оси. Высокий передок колесницы был украшен золотым листом, а боковые борта низкие, чтобы лучник мог пускать стрелы в обе стороны.

Я увидел все это сразу, а затем мое внимание сосредоточилось на вращающихся кругах, на которых колесница так легко и быстро неслась по неровной земле. Тысячу лет мы, египтяне, были самым культурным и цивилизованным народом мира. В науках и религии намного обогнали все страны. Тем не менее наше учение и мудрость не смогли изобрести ничего подобного. Наши волокуши обжигали землю своими деревянными полозьями, пожиравшими силу запряженных в них быков. Хотя каменные плиты мы перемещали по деревянным каткам, последнего шага так и не сделали.

Как завороженный смотрел я на первое увиденное мной колесо, его простота и красота обрушились на меня, словно удар грома. Мгновенно понял, в чем дело, и презрительно обругал себя за то, что не смог сам изобрести. Здесь был нужен гений высшего порядка. Я понял: это чудесное изобретение победит нас так же, как оно, наверное, уничтожило красного узурпатора из Нижнего царства.

Золотая колесница неслась вдоль наших рядов за пределами полета стрелы. Когда она оказалась напротив нас, я оторвал свой взгляд от чудесных вращающихся колес и ужасных свирепых зверей и посмотрел на двух людей, правивших колесницей. Один из них, очевидно, возница. Он наклонялся над передком и, похоже, управлял бегущей упряжкой с помощью длинных плетеных ремней, прикрепленных к головам животных. Человек, стоявший позади него, был высок. Судя по властным манерам, это был царь.

Я сразу увидел, что это азиат со смуглой кожей и загнутым орлиным носом. Его густая и черная борода, заплетенная в множество косичек с цветными ленточками, широкой полосой лежала на медных пластинах нагрудника. Доспехи на нем блестели, подобно бронзовой рыбьей чешуе, а голову украшала высокая прямоугольная золотая корона с рельефными изображениями неизвестных богов, усеянными драгоценными камнями. Оружие висело на борту колесницы у него под рукой. Широкий бронзовый меч лежал в кожаных, отделанных золотом ножнах, а рукоять его украшали слоновая кость и серебро. Рядом с ним стояли два больших колчана со стрелами, и древко каждой стрелы оканчивалось ярким оперением. Позже я узнал, что гиксосы обожали кричащие цвета. Лук, висевший рядом с царем на подставке, был такой необычной формы, какой я еще не видел. Наши египетские луки представляют собой простую дугу; на луке гиксосов верхний и нижний концы загнуты в противоположную от стрелка сторону.

Когда колесница понеслась вдоль наших рядов, царь нагнулся и воткнул в землю копье. На его вершине взвился алый флажок, и воины вокруг меня озадаченно заворчали:

– Что он делает? Зачем это копье? Что это, религиозный символ или он бросает нам вызов?

Я смотрел на развевающийся флажок разинув рот, но разум мой был ошеломлен увиденным, и я ничего не понимал. Колесница понеслась дальше вне досягаемости наших стрел, а затем азиат в короне воткнул еще одно копье. Развернувшись, он покатил обратно вдоль наших рядов. Заметил фараона на троне и остановился перед ним. Его лошади вспотели, пена, как кружева, висела у них на боках. Глаза их свирепо вращались, а ноздри, раздуваясь, открывали розовую слизистую внутри. Они мотали головами на длинных изогнутых шеях, и гривы их развевались, сверкая в солнечном свете, как локоны красавицы.

Гиксос приветствовал фараона Мамоса, сына Ра, божественного правителя двух царств, – да живет он вечно! – с презрением. Коротко и насмешливо махнул рукой в кольчуге и рассмеялся. Брошенный вызов прозвучал настолько ясно, как будто был произнесен на чистейшем египетском языке. Издевательский смех донесся до нас, и наши войска зарычали от гнева; звук этот напоминал раскаты летнего грома.

Уголком глаза я ощутил движение под собой. Посмотрел вниз и заметил, как Тан сделал шаг вперед, вскинул огромный лук Ланату и выпустил стрелу. Она описала высокую дугу в голубом небе. Гиксос находился дальше полета стрелы, выпущенной из любого лука, кроме Ланаты. Стрела достигла высшей точки, а потом бросилась вниз, как пикирующий сокол, нацеленная прямо в грудь царя азиатов. У воинов перехватило дыхание, когда они увидели мощь выстрела и расстояние, куда улетела стрела. Она пролетела триста шагов, но в последний момент гиксос поднял свой бронзовый щит, и стрела вонзилась в его середину, как в мишень. Сделал он это с такой презрительной легкостью, что все мы были изумлены и озадачены.