А если сейчас позвать Рейна? Ведь парню страх как хочется просмотреть материал, принять участие в работе. Да Мадис и не возражал бы, если бы ему самому все было ясно, но неохота демонстрировать свои колебания и сомнения. Постановщику каждая мелочь должна быть совершенно ясна, это закон.

В который уже раз Мадис поставил воду для кофе и все-таки позвонил режиссеру. Надо обсудить завтрашние съемки, придумал он предлог. Рейн Пийдерпуу обещал прийти через десять минут.

И пришел.

— Входи, входи, — буркнул Мадис.

Рейн облачен в мягкий ярко-желтый свитер — кажется, это называется мохер, — такой мягкий, прямо кошачий, хочется его погладить и прислушаться, может, он замурлыкает. На ногах у него замшевые туфли, тоже мягкие, Рейн в нерешительности остановился возле двери, «Слишком вежлив, слишком благоразумен, слишком рафинирован», — подумал Мадис. Довольно трудно полностью довериться такому человеку.

Настороженный взгляд Рейна упал на монтажный стол, но хитрый юноша все же сумел скрыть свое любопытство. Немного поговорили о делах: завтра кого-нибудь надо послать в Таллин в кинолабораторию, пусть захватит с собой бутылку коньяка, может, побыстрее получит несколько коробок проявленного материала. Жалко, что мы не на острове Сааремаа снимаем, послали бы угрей или сига. И еще пусть заглянет в зоопарк и выяснит, что с медведем. Скоро им понадобится медведь — страшный зверь, которого Синиранд придумал и посадил в потайную каморку, где он с превеликим удовольствием и без вреда для пищеварения пожирает провинившихся крестьян. Но провинившихся крестьян у Мадиса нет. Поэтому надо выяснить, чем кормить медведя и во сколько это станет. Говорят, что медведи охотно кушают кашку, так вот надо это проверить.

Поговорили еще о том о сем, но Рейн понимал, что все это они с успехом могли бы обсудить и завтра. Однако он все усердно записывал в книжечку. И записная книжечка у него, отметил Мадис, очень оригинальная. На обложке какая-то амазонка на красном коне… Где они добывают такие модные штучки? И как только хватает времени охотиться за ними? Фасонистая публика эти киношники. А может, настоящий шик в том, чтобы не гоняться за подобными кричащими вещицами? Наверняка кое-кто считает именно так.

— Слушайте, у вас же вода кипит! — воскликнул Рейн и кинулся к окну. — Я сию минуту… — И режиссер Мадис Картуль выпил еще чашку кофе — Рейн это устроил.

Рейн сварил кофе и себе, но вдвое слабее, да и глотки делал вдвое меньше. Вот чертяка, чувствует себя до того непринужденно, что может изображать, будто не чувствует себя совершенно непринужденно, заключил Мадис и решил, что заставит парня еще немного помучиться неизвестностью.

Однако Рейн не растерялся: он, конечно, чуял, что ему сегодня что-то покажут, но, видимо, Мадис просто хочет испытать его терпение. Ну ладно, уж мы найдем о чем поговорить! И Рейн принялся излагать столичные новости. Помощник оператора вчера вернулся из Таллина, попал на собрание в студии. Фараон будто бы изрыгал громы и молнии, призывая пригвоздить к позорному столбу всех постановщиков, которые не выдерживают сроков, превышают лимит, а особенно тех, у кого в съемочных группах замечены случаи пьянства и «факты аморального поведения». Вечно одно и то же, подумал Мадис. Таких «фактов аморального поведения» в их работе избежать очень трудно. Пока что, слава богу, у нас относительный порядок. Осветители, правда, крутят с деревенскими девушками, но пока особенного шума не было. А насчет водки дело табак, продолжал болтать Рейн, Даже те члены худсовета, которые с Бахусом на дружеской ноге, вдруг стали не в силах видеть на экране даже тень рюмки — будто бы разлагающе действует…

— Может, нам своих баронов тоже заставить квас пить? — фыркнул Мадис Картуль, но мысли его были далеко. С лимитом и с деньгами у них прорыв, договоры изменены — ох, тяжко, тяжко…

Солнце, тем временем опустившееся за высокие черепичные крыши, вдруг нашло щель между стенами домов; из угла окна преломившийся луч кинул на пол радугу. Это был не утренний сияющий цветной веер, а гораздо бледнее, старше, утомленнее. Вместе с быстро опускающимся солнцем двигался и он — почти заметно для глаз скользнул по ковру, с трудом взобрался на стену, на мгновение потускнел, стал нечетким, потом помутнел и угас. Мадису надо было решать судьбу своих господ баронов.

— Чисто излагаешь.

Рейн не понял, одобрение это или порицание, но во взгляде Мадиса все же было нечто вроде теплоты, его глаза казались несколько менее разноцветными.

Наконец Мадис уселся за монтажный стол. Рейн следил, как его шлепанец с дырявым носком — по меньшей мере 46 номер — встал на педаль, на мгновение словно заколебался и привел-таки стол в движение.

В который уж раз господин барон спешил вслед за Маре. Вся эта печальная и все же житейская история промелькнула перед их взорами на целлулоидной змее.

— Ну?

— Я… я не представляю, какую музыку можно здесь дать. — Это был весьма дипломатичный ответ-вопрос, однако при этом прямой и честный. Рейн не почувствовал жанра, до него не дошло, как этот фарсовый фрагмент впишется в общую ткань. Да и как ему понять? Ведь фарс вообще постепенно исчезает. — Это пробный ролик, можно снять по-другому, — прервал Рейн затянувшееся молчание.

— И следует, — произнес Мадис и замолчал.

— Только вот… душа не лежит? Так ведь?

Как он все-таки догадался? Этакий изнеженный баловень, словно из мягкого материала сделанный, разряженный по женственной моде, а смотри-ка, допер! Варит котелок у этого парня.

— Но снимать придется. Не нужно нам никакого «Перед заходом солнца», нам нужен вестерн на радость простому зрителю. Пылкие страсти тут ни к чему! — Мадис хитровато поглядывал на Рейна Пийдерпуу.

Рейн не засмеялся. Он был озабочен, гораздо более озабочен, чем можно было ожидать. Если бы Мадис умел читать мысли, он наверняка выставил бы Рейна из комнаты: ведь Рейн думал о том, что Мадис Картуль не справится. Ему стало ясно, что Мадис вовсе не собирается делать обычный фарс. Заманчивая идея, но сценарий не дает ни малейшей зацепки для ее осуществления. Рейн никогда не решился бы пойти по этому пути, а уж раз он не решается, значит, не сможет решиться и этот примитивный, хотя вообще-то неглупый человек. Здесь можно здорово обжечься. И, что самое скверное, тут не просто художественный промах, тут вся концепция перевернута вверх ногами. Куда Мадис клонит? Румму Юри он выводит жалким мужичонкой, господина барона — симпатичным интеллигентом… В самом деле, куда это приведет? Для Рейна это первый фильм. Если он провалится, придется на какое-то время отказаться от мечты стать самостоятельным постановщиком. Нет, тут молчать нельзя! Но как высказать свои опасения, чтобы не обидеть этого забавного, симпатичного старикана? Такого рода вещи всегда представляли трудность для Рейна. Надо взять себя в руки. Надо высказать сомнения, иначе будет нечестно.

— Керсти не годится, — сказал он как бы в виде вступления. Но, смотри-ка, это замечание произвело эффект! Обрадованный Мадис выскочил из-за стола.

— Моя мысль! Вот паршивец, в точку попал! — завопил он. Нельзя сказать, чтобы это был приятный комплимент, подумал Рейн. У Картуля только тот сообразительный, кто думает так же, как он. — Да уж, Керсти, к сожалению, придется послать в болото. Но тебе нипочем не угадать, кого я хочу попробовать на ее роль. Нипочем не угадать!

Конечно, где уж было Рейну угадать. Такое сумасбродство ему и в голову не могло прийти.

А довольный Мадис носился взад-вперед по комнате, его не смущали даже столкновения с монтажным столом. Теперь Мадис посвящал Рейна Пийдерпуу в свои планы, не замечая выражения его лица, на котором, впрочем, всегда трудно было что-либо прочитать. Кошмар! Какую-то портниху берут вместо Керсти! Теперь воз окончательно завяз в канаве. Что же делать? Рейн пытался раза два открыть рот, он и вправду хотел быть честным, но ему не дали этой возможности. Рейн услышал о часах, играющих менуэт Рамо:

— Смотри, вот в чем вся штука!