Не то слово «изменилась», подумал Аркадий. Здесь наложили отпечаток и смерть, и море.

— Когда она упала?

— Часа два назад, — ответил Слава. Он, подбоченившись, стоял в изголовье стола. — Она, должно быть, была на палубе и упала, когда спускали сеть.

— Кто-нибудь это видел?

— Нет, было темно, сильный туман. Она, вероятно, утонула сразу же — потеряла сознание от шока или просто не умела плавать.

Аркадий несколько раз сжал дряблую шею трупа.

— Она умерла минимум сутки назад. Трупное окоченение начинается с головы и держится некоторое время.

Слава слегка покачивался на пятках. Однако корабельная качка была тут ни при чем. Кинув взгляд на дверь, Аркадий понизил голос:

— Сколько американцев на борту?

— Четверо. Трое — представители компании, один — наблюдатель.

— Они знают?

— Нет. Двое представителей еще спят, третий — на мостике, а оттуда не разглядишь, что творится на траловой палубе. Наблюдатель пьет чай. К счастью, бригадир сообразил и прикрыл тело, прежде чем его смогли увидеть американцы.

— Сеть доставлена с американского траулера. Разве они не заметили?

— Им наплевать, что попалось в сети, разве что мы им расскажем, — Слава задумался. — Нам нужно подготовить приемлемое объяснение на всякий случай.

— Объяснение, говоришь? Она работала на камбузе?

— Да.

— Может, пищевое отравление?

— Не пойдет. — Лицо Славы покраснело. — Доктор осмотрел ее, когда мы принесли тело, и сказал, что она умерла всего два часа назад. Если бы ты был хорошим следователем, то до сих пор сидел бы в Москве.

— Пожалуй.

Смена Аркадия закончилась, и он отправился в каюту, которую делил с Обидиным, Колей Мером и электриком Гурием Гладким. Ни один из них не был образцовым матросом. Гурий валялся на нижней койке, уткнувшись в американский каталог. Обидин повесил куртку в шкаф и смывал слизь, налипшую на бороду, словно паутина на веник. Огромный крест болтался у него на груди. Голос его был гулким, как раскаты грома: если бы покойник мог заговорить из могилы, его голос звучал бы именно так.

— Это не по Писанию, — говорил он Коле, глядя на Гурия. — Это дело рук Антихриста.

— Он даже в кино не ходит, — сказал Гурий, когда Аркадий вскарабкался на верхнюю койку. В свободное время Гурий постоянно носил темные очки и черную кожаную куртку, словно летчик. — Знаешь, что он собирается делать в Датч-Харборе? Пойти в церковь.

— Да, там есть храм, — сказал Обидин. — Тамошние люди уважают святую веру.

— Какая вера? Какие люди? Это же алеуты, дикари вонючие!

Коля считал свои горшочки. У него было пятьдесят картонных горшков, каждый диаметром в пять сантиметров. Он учился на ботаника, и, когда рассуждал о порте Датч-Харбор и острове Уналашка, можно было подумать, что судно идет прямым курсом в райские кущи, а Коля собирается составить там неплохой гербарий.

— Из рыбы выходит отличное удобрение, — сказал он.

— Ты в самом деле думаешь, что они продержатся до Владивостока? — внезапно спросил Гурий. — Что же это за цветы?

— Орхидеи. Они выносливее, чем ты думаешь.

— Американские орхидеи? Они вымахают такие, что ты их в одиночку до рынка не донесешь.

— Они такого же размера, как сибирские болотные орхидеи, — сказал Коля, — так-то.

— Творенья Господни, — прогудел Обидин, словно сама природа согласилась с ним.

— Аркадий, помоги мне, — попросил Гурий.

— А что?

— В американском порту мы пробудем всего день. Мер потратит его на поиски своих вонючих сибирских цветочков, а Обидин хочет помолиться с людоедами. Объясни им — тебя они послушают. В этой банке с дерьмом мы пять месяцев болтаемся по океану ради единственного дня в порту. Под койкой у меня поместится пять стерео и, может, сотня пленок или дискет для компьютера. Во Владивостоке в каждой школе есть компьютер, или должен быть, по крайней мере. Когда-нибудь. Значит, мои дискеты будут стоить бешеных денег. Когда мы вернемся домой, я не хочу спускаться по трапу, вопить «вот что я привез из Америки!» и протягивать горшки с сибирскими цветочками.

Коля откашлялся. Среди обитателей каюты он был самый низкорослый, поэтому чувствовал себя как самая мелкая рыбка в аквариуме.

— Что Буковский от тебя хотел? — спросил Коля Аркадия.

— Этот Буковский мне всю плешь проел, — вмешался Гурий, рассматривая в каталоге фотографию цветного телевизора. — Гляди: девятнадцать дюймов по диагонали. Это сколько по-нашему? У меня в квартире стоял «Фотон». Так он взорвался не хуже бомбы.

— Трубка подвела, — коротко заметил Коля. — Теперь про трубки все знают.

— Я тоже знал, поэтому под телевизором, слава тебе Господи, всегда держал ведро с песком. — Гурий наклонился к Аркадию. — Так чего от тебя хотел третий помощник?

Между койкой и потолком каюты было достаточно пространства, чтобы Аркадий мог, пригнув шею, сидеть. В иллюминаторе виднелась узкая серая полоска — над Беринговым морем вставало солнце.

— Знаешь Зину с камбуза?

— Блондинку? — спросил Гурий.

— Из Владивостока — Коля аккуратно составил свои горшочки.

Гурий ухмыльнулся. Его передние зубы были сплошь из золота и фарфора. И красиво и жевать можно.

— Буковский положил глаз на Зину? Да она завяжет ему член в узел и спросит, любит ли он крендельки. А кто его знает, может и любит.

Аркадий повернулся к Обидину — интересно, что скажет знаток Священного Писания?

— Блудница она, — заявил Обидин и осмотрел банки, выстроившиеся в низу шкафа. Горлышко каждой было заткнуто пробкой с резиновой трубкой. Он раскупорил одну. По каюте потянуло сладким духом бродящего виноградного сока.

— Это не опасно? — спросил Гурий Колю. — Ты ученый, все знаешь. Не взорвется? Есть овощи или фрукты, из которых нельзя гнать самогон? Бананы помнишь?

Аркадий помнил. В шкафу тогда воняло так, как будто разом сгнили все тропические джунгли.

— С дрожжами и сахаром почти все может бродить, — ответил Коля.

— Женщины вообще не должны быть на корабле, — заметил Обидин. На гвозде, вбитом в заднюю стенку шкафа, висела маленькая иконка Святого Владимира. Обидин перекрестился трехперстным крестом, потом повесил на гвоздь рубашку.