Когда в 1939 году Сталин заключил пакт с Гитлером и приказал всем компартиям мира тут же, моментально прекратить антифашистскую пропаганду и выступить за мирное соглашение с Гитлером, стало совсем скверно. Я не хочу останавливаться на этом. Вы это помните! Сталин в то время уже не ограничивался разобщением социал-демократов и коммунистов. Теперь он начал дискредитировать и разоружать самих коммунистов на Западе. Ещё два-три года — и компартии Запада были бы разрушены.

Да, «редкостная воля» была в наличии и тут. Она стоила нам одним свыше 20 миллионов жизней и едва не стоила всего — гибели страны и коммунизма.

Укрепив свой тыл в Германии и во всей Западной Европе и со злорадством наблюдая, как антифашисты грызли друг другу глотки, Гитлер мог начать войну, и он её начал. Его фронт и его тыл были усилены политикой советского Макиавелли. Вместо того чтобы накануне решающей исторической схватки объединять и собирать, Сталин разъединял, дробил, отпугивал. Никогда, ни при каких обстоятельствах, никому в мире Ленин не простил бы такой сумасшедшей политики, равносильной предательству. Предательства не было, но разительное политическое банкротство было. Что хуже — не знаю. Как видите, Илья Григорьевич, я опять говорю не о зле, я говорю как раз об «уме и воле».

И говорить об этом нужно во что бы то ни стало. Если даже Вы, неизвестно почему, вплетаете свои нити в клубок легенды о злом, но великом, то возражать нужно и Вам!

Я хочу довести эту цепь свидетельских показаний истории о предвоенных годах до конца, до июня 1941 года. Показаний сотни. Упомяну лишь об одном, менее известном — о случае с Шуленбургом.

Вы, как и все мы, знаете, что Сталин до конца, до последней минуты верил в слово Гитлера, данное в советско-германском пакте о ненападении. Вы пишете: «Сталин почему-то поверил в подпись Риббентропа» и, когда Германия напала, вначале растерялся. Да, Гитлеру и Риббентропу он верил. Не поверил Зорге, не поверил нашим другим разведчикам. Не поверил Черчиллю, предупреждавшему его через Майского и Крипса. И не поверил ещё более осведомлённому информатору.

Известно ли Вам, Илья Григорьевич, что за несколько недель до войны германский посол в СССР граф Шуленбург обратился к находившемуся тогда в Москве советскому послу в Германии Деканозову, другу Берия и доверенному человеку Сталина, и пригласил его к себе на обед для доверительной беседы. Беседа состоялась. Присутствовали четверо: Шуленбург, его ближайший сотрудник, советник германского посольства Хильгер (который впоследствии рассказал обо всём этом), Деканозов и переводчик Молотова и Сталина Павлов. В Берлине об этой встрече ничего не знали. Уже после войны Хильгер сообщил в своих воспоминаниях, что Шуленбург очень боялся пойти на этот «отчаянный шаг», считая, что дело может закончиться судом в Германии за государственную измену. Тем не менее он себя пересилил. Предчувствуя, что война на два фронта в конце концов приведёт Германию к разгрому, опытный немецкий дипломат старой школы, консерватор и националист, но не фашист, решился на всё.

Он и Хильгер открыли глаза Деканозову. Он предложил ему передать Сталину, что Гитлер уже в ближайшее время может ударить по СССР. Это была, безусловно, государственная измена, и какая! Посол сообщает правительству, при котором он аккредитован, что его страна нападает вероломно на их страну. Шуленбургу грозили за это смерть и несмываемый позор. Но как реагировали Деканозов и Сталин?

«Наши усилия, — пишет Хильгер, — закончились полным провалом!» Сталин не поверил Шуленбургу, как не поверил Зорге и Черчиллю. Он счёл, что сообщения германского посла — всего лишь хитрый ход со стороны Гитлера с целью выудить от него, Сталина, новые уступки немцам.

«Чем дальше шло время и чем больше я наблюдал за поведением русских, — пишет Хильгер о последних неделях перед войной, — тем больше убеждался, что Сталин не сознавал, как близко было угрожавшее ему германское нападение… По-видимому, он думал, что сможет вести переговоры с Гитлером о его требованиях, когда они будут предъявлены». Хильгер добавляет, что Сталин был готов к новым уступкам Германии.

Три года спустя Шуленбург был повешен на железном крюке в берлинской тюрьме Плотцензее за участие в заговоре генералов против Гитлера. Известно, что до этого он намеревался перебраться через фронт к нам, чтобы от имени заговорщиков договориться о прекращении войны.

Сталина и Гитлера нет. Деканозов расстрелян, но Павлов жив. Если не хотите верить Хильгеру, то спросите Павлова!

Сталин накануне войны ничего не понимал, он совершенно запутался, никого не слушал, никому не верил, только себе. И в решающий момент оказался полным банкротом! Оттого, как Вы пишите, он и «растерялся вначале». Выяснилось, что его рукой водил Гитлер. Несмотря на гигантский информационный и агентурный аппарат в его распоряжении, аппарат, прекрасно сработавший в этот момент, несмотря на то, что его осведомителем оказался сам германский посол — неслыханный случай в дипломатической истории, он был слеп, как крот. Почему? Ответ перед глазами. Сталин думал, что Гитлер ведёт с ним игру, которая была привычна ему самому, в которой он всегда видел подлинное содержание всей политики, игру в обман и шантажирование другого. Он хотел играть с Гитлером, как до этого играл со своими противниками в большевистской партии. А Гитлер уже двигал танки к советской границе. Для фюрера уже теперь речь шла не о том, чтобы обманывать и шантажировать, а о том, чтобы бить и бить.

Илья Григорьевич, не бросается ли Вам опять в глаза удивительное сходство Сталина со злосчастными царскими политиками нашего далёкого прошлого? Он был хитёр. Но не умён. Не был даже, как заметил Раскольников, по-настоящему образован.

Я не хочу и не могу поверить, что Вы испытываете почтение к хитрости, Илья Григорьевич. Хитры были и многие царские министры (умён был, пожалуй, один лишь прогнанный царём Витте). Мало что дала им хитрость. Ведь как раз хитрость мешает быть умным… Человек, который видит вокруг себя только то, что в нём самом, только хитрость, часто очень слеп, в результате туп, таким оказался Сталин накануне войны. Не Макиавелли, не Борджиа был он, а потерявший голову политик, хитрец, которого перехитрили, игрок, которого переиграли. У этого человека был невиданный репрессивный аппарат, в его абсолютном подчинении был 170-миллионный героический народ. Но Сталин был неспособен к настоящему глубокому политическому анализу, в этом отношении он был политиком второго сорта и в критический момент провалился.

К слову сказать, я не знаю, известно ли Вам, как оценивал Сталина Гитлер? Он ставил его очень высоко, но, прежде всего, как тирана. Один профессионал ценил другого. Об этом есть упоминание в стенографических записях бесед Гитлера с приближёнными в годы войны. В ночь на 6 января 1942 года он сказал: «Сталин хотел бы считаться глашатаем большевистской революции… В действительности он отождествлял себя с Россией царей. Большевизм для него только средство, прикрытие для германских и латинских народов». 9 августа того же года Гитлер говорил, что «для Сталина социальная сторона жизни совершенно безразлична. Что касается его, то народ может сгнить». Он называл Сталина «хитрым кавказцем». В том же, однако, что он Сталина перехитрил, Гитлер не сомневался ни минуты. Июнь 1941 года показал, что он был прав. Сталина спас только народ.

Это письмо выходит длиннее, чем я думал, и больше исторических свидетельств я приводить не буду. Но хочу подвести итог.

Вот, на мой взгляд, итог государственной мудрости Сталина к концу 30-х годов. Как сказано, я говорю только о его международной политике и о том, что имело к ней прямое отношение.

1. Разгром командного состава Красной Армии накануне войны.

2. Срыв антифашистского единства рабочего класса на Западе.

3. Предоставление Гитлеру шанса покончить с Францией, Англией и нейтрализовать Америку, прежде чем наброситься на Советский Союз.

4. Отказ от серьёзного укрепления советской обороны на путях предстоящего наступления Вермахта.