– А вы сами где бы предпочли жить – в Москве или Берлине?

– Значит, когда вы на видеопленке говорили: «Я люблю тебя», эти слова были обращены к Боре?

– Мы были здесь счастливы.

– И ради Бори вы готовы были пойти на то, на что никогда не решилась бы его жена? Скажем, вернуться в Москву и подложить Руди зажигательную бомбу. Мне пришлось задать себе вопрос, почему состоятельная, по всей видимости, туристка остановилась далеко от центра, да еще в такой захудалой гостинице, как «Союз». Ответ заключался в том, что она ближе всего к черному рынку, и это позволяло минимум времени оставаться в машине с бомбой, у которой не было часового механизма. Вы проявили мужество, рискуя взорваться вместе с ним. Вот что значит любовь.

Рита облизала губы.

– У вас так хорошо получаются вопросы. Можно мне задать один?

– Давайте.

– Почему вы не спрашиваете об Ирине?

– Что именно?

Рита наклонилась вперед и зашептала, словно кругом были люди:

– Что с этого имела Ирина? Неужели вы думаете, что Макс расплачивался за ее тряпки и делал подарки за одни лишь милые беседы? Спросите-ка себя, на что она была готова ради него.

Аркадию стало жарко.

– Они много лет были вместе, – сказала Рита. – Практически были мужем и женой, как мы с Борей. Не знаю, что она рассказывает вам теперь. Я просто говорю, что у нее с ним все было точно так же, как и с вами. Любая женщина сделала бы то же на ее месте.

У него пылали уши. Он покраснел.

– Что вы, собственно, хотите сказать?

Рита сочувственно наклонила голову.

– Видно, она не все вам рассказала. Я всю жизнь встречала мужчин, подобных вам. Кто-то у них должен быть богиней, все остальные – шлюхи. Ирина спала с Максом. Он хвастался, какие штуки она выделывала.

Рита поманила пальцем поближе и зашептала еще тише.

– Я вам расскажу, а вы сравните.

Почувствовав, что ручка ослабла, Аркадий поднял парусиновую сумку.

– Можете стрелять, но в холсте будет дырка. Не думаю, что картина от этого застрахована, – сказал он.

– Ты, подонок!

Аркадий схватил Маргариту за руку, прежде чем она успела направить на него пистолет. Это была Борина машинка.

– Сучий потрох! – прорычала Рита, уткнувшись лицом в стол, когда Аркадий завел ей руку за спину.

Боря ее предал, бежал в Москву, оставив с почти игрушечным пистолетом. Аркадий вынул патроны из казенника и обоймы и бросил пустой пистолет ей на колени.

– Я тоже люблю тебя, – улыбаясь, ответил он.

В сувенирном киоске аэропорта Аркадий купил поднос для пива и хлопчатобумажный платок с рисунком, в который он завернул картину. Затем, обернув поднос в пузырчатый пластик, положил его в холщовую сумку Риты и вернулся к стоявшим в углу транзитного зала Петеру и Ирине.

– Представьте, сколько картин и рукописей, конфискованных у художников, писателей и поэтов за семьдесят лет, упрятано в запасниках Министерства внутренних дел и КГБ, – сказал Аркадий. – Ничего не выбрасывалось. Поэт мог получить пулю в затылок, а его стихи перевязывали шпагатом и отправляли в хранилище. Потом в один волшебный миг, когда Россия вдруг стала частью остального мира, все эти вещдоки начали представлять огромную ценность.

– Но они не смогут их продать, – возразила Ирина. – Произведения искусства более чем пятидесятилетней давности по закону не могут быть вывезены из Советского Союза.

– Но их можно вывезти тайком, – сказал Петер.

Аркадий продолжал:

– Достаточно взятки. Через границу переправляют танки, поезда, нефть. А уж вывезти картину сравнительно просто.

– Но даже при этом, – не сдавалась Ирина, – сделка недействительна, если нарушен советский закон. Коллекционеры и музеи не любят ввязываться в международные споры. Рита не могла бы продать «Красный квадрат», если бы его вывезли из России.

Петер сказал:

– Может быть, это немецкая подделка. В Восточном Берлине есть феноменальные фальсификаторы, и все они теперь без работы. Эту картину действительно проверяли?

– Проверяли, – ответила Ирина, – определяли время написания, просвечивали рентгеном, подвергали анализам. На ней даже отпечаток пальца Малевича.

– Все это можно подделать, – настаивал Петер.

– Верно, – согласилась Ирина, – но с подделками происходят любопытные вещи. Они могут быть самыми лучшими подделками на свете, и дерево, и краски, и техника исполнения подобраны абсолютно точно, но они не смотрятся, как оригинал.

Петер прокашлялся.

– Это уже переходит в область спиритизма.

Ирина ответила:

– Все равно что узнаешь человека. Со временем начинаешь отличать фальшивое от настоящего. В картине заложена идея художника, а идею подделать нельзя.

– Сколько, вы сказали, стоит эта картина? – переспросил Петер.

– Вероятно, пять миллионов долларов. Здесь это немного, – сказал Аркадий, – но в России это четыреста миллионов рублей.

– Если это не подделка, – поправил его Петер.

Аркадий сказал:

– «Красный квадрат» – это подлинник, и он из России.

– Но его обнаружили с обрешеткой Кнауэра, – возразила Ирина.

Аркадий ответил:

– Обрешетка подделана.

– Обрешетка? – выпрямился вдруг Петер. Аркадий видел, как он что-то обдумывает. – Мне уже приходила в голову эта мысль.

Аркадий сказал:

– Помните, Бенц интересовался произведениями искусства, сбором которых во время войны занимался ваш дед? Помните, он интересовался упаковкой, которую изготавливали столяры Кнауэра?

– Вот это верно, – одобрительно сказал Петер. – Очень верно.

Аркадий положил платок на колени Петеру. Петер еще больше напрягся.

– Что вы делаете?

– В данный момент обстановка в отношении культуры в Москве несколько неустойчивая.

– Мне она не нужна.

– Вы – единственный человек, которому я могу ее доверить, – сказал Аркадий.

– Откуда вы знаете, что я не скроюсь с ней?

– Есть своего рода справедливость в том, чтобы вы стали хранителем русского искусства. К тому же профессия, – Аркадий похлопал по карману, где лежали паспорт и виза, которые вернул ему Петер, а также билет, купленный на деньги Али.

Попасть на московский рейс Люфтганзы не составило труда. Ничто лучше путча в стране назначения не способствует сокращению списка пассажиров. Чего Аркадий до сих пор не мог понять, так это почему руководители Комитета по чрезвычайному положению вообще разрешают самолетам садиться.

С мюнхенского рейса приковылял Стас с магнитофоном и фотоаппаратом. Вопреки всему, он был в отличном настроении.

– Восхитительный идиотизм! ГКЧП не арестовал ни одного демократического лидера. Теперь ночь. Танки в Москве, но они всего лишь катаются по городу. К репрессиям теперь подходят с другими мерками.

– Откуда ты знаешь, что происходит? – спросил Аркадий.

– Так нам же звонят из Москвы, – ответил Стас.

Аркадий был поражен.

– И телефонная связь работает?

– Именно это я и имею в виду, говоря об идиотизме.

– Майкл знает, что ты едешь?

– Он пробовал меня задержать. Говорит, что рискованно с точки зрения его службы, да и станция попадет в затруднительное положение, если нас задержат. Он говорит, что Макс звонил из Москвы и сказал, что жизнь идет своим чередом и для меня там нет ничего сенсационного.

– Он знает, что едет Ирина?

– Не знает.

Хотя объявили посадку, Аркадий бросился к телефонной трубке. Запись на пленке без конца повторяла, что международные линии заняты. Единственная возможность пробиться – непрерывно набирать номер. Он уже собрался было отказаться от своего намерения, как увидел аппараты факса.

Полина говорила, что заберет аппарат Руди к себе. Подойдя к столику, он написал номер ее телефона и текст: «С нетерпением жду встречи. Если у тебя есть картина дяди Руди, возьми, пожалуйста, с собой. Поосторожнее води машину». Добавил номер рейса и время прилета и подписал: «Аркадий». Потом попросил справочник аппаратов факсимильной связи и написал второе послание – Федорову: «Совету последовал. Сообщите, пожалуйста, прокурору города Родионову о моем возвращении сегодня. Ренко».