Фил глядел на него с перекошенным от ужаса лицом. Он развернулся и обрушил кулак на бампер машины.
– Думаешь, я не знаю? Я со вторника ни о чем другом думать не могу!
Джеймс стоял молча. Он слышал биение своего сердца, он чувствовал ярость, которая обуревала Филиппа, и боль в его руке. Лишь после долгой паузы он смог продолжить их словесную дуэль.
– И ты считаешь, что это лучше того, что предлагаю ей я?
– Это отвратительно, это дурно пахнет, но да, это лучше, чем превращаться в чудище, которое охотится на людей… Которое использует людей. Поэтому у тебя столько подружек, да?
И снова Джеймс не смог сразу ответить на вопрос Фила. «Его беда в том, что он слишком умен, – думал Джеймс, – слишком умен, и это ему мешает. Фил слишком много думает…»
– Да. Именно поэтому у меня столько подружек, – произнес он устало, стараясь не думать о том, какие чувства вызовет его признание в душе Фила.
– Скажи мне только одно, Расмуссен, – Фил выпрямился и смотрел теперь Джеймсу Прямо в глаза, – ты когда-нибудь… – тут он запнулся и судорожно сглотнул, – ты когда-нибудь делал это с Поппи до ее болезни?
– Нет.
Фил облегченно вздохнул.
– Тебе повезло. Потому что, если бы ты пил ее кровь, я бы тебя убил.
Джеймс верил ему. Он был сильнее Фила и бегал быстрее. Раньше он никогда не боялся смертных. Но сейчас он ни на минуту не сомневался, что Фил нашел бы способ выполнить свое обещание.
– Послушай, ты кое-чего не понимаешь. Поппи хотела этого, и мы уже начали… Она только начала изменяться. Если она умрет теперь, она не превратится в вампира. Но она может и вовсе не умереть. Она станет живым трупом, зомби. Понимаешь? Лишенным рассудка зомби. Разлагающимся, но бессмертным телом.
Губы Фила дрожали от отвращения.
– Ты говоришь это, чтобы напугать меня. Джеймс посмотрел куда-то вдаль.
– Я видел, как это бывает.
– Я тебе не верю.
– Я видел это собственными глазами. – Джеймс смутно осознавал, что кричит.
Он схватил Филиппа за ворот рубашки. Он не владел собой, но уже не думал об этом.
– Я видел, как это случилось с близким мне существом, понимаешь?!
Но Филипп по-прежнему недоверчиво качал головой. Джеймс продолжил:
– Мне было всего четыре года, и у меня была няня. У всех богатых детей в Сан-Франциско есть няни. Она была смертной.
– Отпусти, – пробормотал Фил, пытаясь освободиться из крепко сжимавших его рук. Он тяжело дышал: он не желал слушать эту историю.
– Я ее обожал. Она давала мне все, чего я не получал от собственной матери. Любовь, заботу и ласку.
У нее всегда находилось для меня время, она никогда не была слишком занята. Я звал ее мисс Эмма.
– Отпусти.
– Но мои родители сочли, что я слишком к ней привязался. Поэтому они взяли меня с собой на выходные и не давали мне питаться. И когда мы приехали домой, я умирал от голода… Они попросили мисс Эмму уложить меня спать.
Фил замер. Он перестал вырываться и стоял, наклонив голову и отведя глаза, чтобы не смотреть на Джеймса. Джеймс кричал ему в лицо:
– Мне тогда было всего четыре года. Я не мог остановиться. Я хотел и не мог. Я скорее умер бы сам, чем умертвил мисс Эмму. Но когда умираешь от голода, то теряешь контроль над собой. И я не мог сдержаться, и пил кровь, я плакал, хотел прекратить, но продолжал пить. Когда я наконец смог остановиться, было уже поздно.
Последовала долгая пауза. Джеймс только сейчас понял, что все это время крепко держал Фила за грудки. Он медленно отпустил воротник Фила. Фил молчал.
– Она лежала на полу. Я думал, что дам ей своей крови, она станет вампиром, и все будет хорошо.
Джеймс уже не кричал. Он смотрел на темную стоянку для машин.
– Я перерезал себе вены и вымазал ей губы кровью. Она глотнула немного, но тут пришли мои родители и остановили меня. Мисс Эмме не хватило того количества крови, которое она проглотила.
Джеймс замолчал, потом вдруг встрепенулся, словно вспомнил, зачем он рассказывает все это Филиппу.
– Она умерла той ночью. Это была тяжелая смерть. В ней боролись два вида крови. И вот к утру она снова ходила по дому, но это уже не была мисс Эмма. Ее черты заострились, кожа стала серой, глаза – плоскими, как у трупа. А когда она начала… разлагаться, отец отвез ее в Инвернес и похоронил. Но сначала убил.
Почти шепотом он добавил:
– Я надеюсь, что сначала убил.
Фил медленно обернулся и посмотрел на него. Впервые за этот вечер в его глазах Джеймс увидел не ужас и отвращение, а некое другое чувство. Это похоже на жалость, угадал Джеймс.
Он глубоко вздохнул: после тринадцати лет молчания он наконец рассказал эту историю, и кому! Филиппу Норту! Но сейчас не было времени размышлять над абсурдностью ситуации. Нужно было добиться своего.
– Так что советую тебе, если не уговоришь Поппи повидаться со мной, убедись, по крайней мере, что ей после смерти не будут делать вскрытие и бальзамирование. Ты же не хочешь, чтобы она разгуливала без внутренних органов. А еще приготовь осиновый кол на тот случай, если не сможешь больше выносить ее вида.
Жалость исчезла из глаз Фила. Его губы вытянулись в тонкую дрожащую линию.
– Мы не допустим, чтобы она превратилась в… ходячий труп. Или в вампира. Я понимаю, что тебе жаль твоей мисс Эммы, но это ничего не меняет.
– Речь идет о жизни и смерти Поппи, ей и решать. Но терпение Фила иссякло. Он лишь качал головой.
– Держись подальше от моей сестры, – сказал он. – Это все, о чем я тебя прошу. Сделаешь, как я говорю, я оставлю тебя в покое, если нет…
– Что тогда?
– Тогда я расскажу всем в Эль Камино, кто ты на самом деле. Я подниму на ноги полицию, мэра, я буду кричать об этом на всех углах.
Джеймс почувствовал, как у него холодеют руки. Фил не понимал, что теперь он просто обязан убить его. Любой смертный, проникший в тайны Царства Ночи, должен умереть, а смертный, который угрожает рассказать о них всем и каждому, должен погибнуть немедленно. Здесь нет места сомнениям, нет места милосердию.
Джеймс вдруг почувствовал сильную усталость, мысли у него в голове путались.
– Убирайся отсюда, Фил, – произнес он вялым бесцветным голосом. – Да поживее. Если ты действительно хочешь защитить Поппи, то никому ничего не скажешь, потому что они расследуют это дело и поймут, что Поппи тоже знает о существовании Царства Ночи. Они убьют ее… после допроса. Как видишь, ничего хорошего.
– Кто «они»? Твои родители?
– Люди ночи. Они живут рядом с нами, Фил. Любой из тех, кого ты знаешь, может оказаться в их числе. Любой. И мэр тоже. Так что держи рот на замке.
Филипп посмотрел на него прищурившись, затем развернулся и направился к своей машине.
Никогда еще Джеймс не чувствовал себя таким опустошенным. Все, что он задумал, обернулось против него. Поппи грозила теперь еще большая опасность, чем раньше. А Филипп Норт считал его выродком и злодеем. Фил не знал только одного: Джеймс был с ним полностью согласен.
По дороге домой Фил вспомнил, что выронил сумку с клюквенным соком и консервированной дикой вишней, которые попросила Поппи. За последние два дня Поппи почти не притрагивалась к еде. А когда она все же соглашалась что-то съесть, то это всегда было нечто странное. Хотя, нет, – это всегда было что-то красное. Фил осознал это, когда во второй раз оказался у кассы в супермаркете. Он.почувствовал спазм в желудке. Все, чего она хотела в последнее время, было красного цвета и неизменно полужидкое. Понимала ли сама Поппи, что с ней происходит?
Войдя в спальню сестры, он изучающе посмотрел на нее. Теперь Поппи почти все время лежала в кровати. Она была бледной и очень спокойной. Одни только глаза жили на ее лице своей особой, беспокойной жизнью. Они словно светились диким огнем.
Клифф и мама говорили о необходимости нанять сиделку, которая постоянно присматривала бы за Поппи.
Поппи с отвращением смотрела на принесенные им лакомства. Она сделала маленький глоток и поморщилась. Фил наблюдал за ней.
