Литмир - Электронная Библиотека

У него дома это называлось «маунт-энд-бейли», то есть «холм-и-двор». Несколько домов окружали высокой изгородью и поелику возможно глубоким рвом. Внутрь ограды снаружи вела только одна дорога, проходившая через мост над рвом, и укрепленные ворота. С противоположной стороны через точно такие же ворота можно было попасть на деревянный помост, уводивший вверх, на рукотворный или естественный холм, на вершине которого располагался донжон, или главная башня, последний и основной оплот обороны для тех, кто жил в подобной крепости и подвергался осаде. Англичан искусству постройки маунт-энд-бейли научили норманны. До их прихода холм с донжоном находились внутри общей стены, и при удачном штурме укрывшиеся там люди бывали почти всегда обречены. В норманнской конструкции сам холм тоже окружал отдельный ров, а деревянный помост наверху упирался в очередные ворота. В случае вторжения в первый ярус укреплений, где находились казармы для воинов, склады и конюшни, и при попытке взять штурмом холм, защитники последнего легко разрушали помост, и задача нападавших значительно усложнялась.

Не слишком разбиравшийся в фортификационных сооружениях Уил тем не менее сразу заметил основное отличие: у него дома крепости такого рода возводились без всяких излишеств, чаще всего в открытом поле. Здесь же повсюду росли деревья, отчего создавалось впечатление, будто крепость построена прямо среди леса. Собственно, так оно и было. Кроме того, о существовании рва Уил мог только догадываться. Он видел забор из бревен в три человеческих роста с галереей по всему периметру, по которой прохаживались вооруженные люди, то и дело выглядывая наружу через маленькие окошки.

Окликнул Граки тот самый юноша, благодаря которому Уила вчера ночью накормили. Он сбегал по помосту от донжона и приветливо махал рукой. Миновав ворота, он перешел на шаг и попытался придать себе степенный вид, насколько позволяла широкая улыбка.

На нем была полотняная рубаха до колен, перехваченная на талии кожаным ремнем, и мягкая кожаная обувь, делавшая его шаги почти бесшумными. Граки что-то сказал ему, но юноша только отмахнулся и сосредоточил все внимание на Уиле.

— Ходить по заставе без кольчуги опасно, — заметил Граки. — Стрелы шеважа бьют наповал.

— Надеюсь, среди нас шеважа нет. А тех, что приблизятся к стенам на расстояние выстрела, ждет достойная встреча. Разве не так?

Локлан упреждающе поднял руку, как бы защищаясь от возражений Граки, и подошел к новому знакомцу, назвавшемуся накануне Вилом. Тот стоял с видом человека, привыкшего вести себя с достоинством, однако оказавшегося в чужой для него обстановке и потому внутренне напряженного.

— Привет, Вил! Долго же ты спишь, однако, — сказал Локлан, нарочно укорачивая слова, чтобы, как ему казалось, собеседнику было понятней. — Завтракал?

— Не, — замотал головой лысый парень. — Граки говорит, до полудня еды нету.

Бровь Локлана подозрительно поднялась. Слушавший их странную беседу Граки пожал плечами.

— Завтрак я давно раздал моим людям, а обед еще не готов. У нас осталось не так много провизии, чтобы разбазаривать ее направо и налево.

— Я думаю, что гостям не должно быть дела до твоих забот.

— За последнее время ты — мой единственный гость, — буркнул Граки.

— И тем не менее для меня у тебя всегда что-нибудь да найдется, — подмигнул ему Локлан, делая вид, будто не замечает хмурого взгляда собеседника.

Еще бы у меня не нашлось, чем угостить сына Ракли, подумал про себя Граки, а вслух произнес:

— Да, Локлан.

— Идем ко мне, — сказал юноша, дружески обнимая Вила за плечи. Вил поежился, но не отстранился. — У меня еще остался кувшин доброго старого вина. А заодно выясним, каким ветром тебя занесло в наши земли, — добавил он тише, однако Граки показалось, что он сделал ударение на слове «наши».

Граки следил, как они поднимаются по деревянному помосту к главной башне заставы, во время частых визитов служившей Локлану и домом, и крепостью, и наблюдательным постом. Будь он просто парнем, а не сыном Ракли, Локлан нравился бы Граки куда больше. Храбрый до безрассудства, добрый и справедливый, он чем-то неуловимым напоминал Граки его собственного старшего брата, Кедика. Тот возглавлял гарнизон заставы до того самого дня, когда рука предателя сняла засовы с наружных ворот, и разбуженным среди ночи защитникам пришлось сражаться с превосходящими силами шеважа прямо здесь, на своей территории. Тогда вабоны продемонстрировали чудеса мужества и выстояли, не подпустили врага к башне, где укрылись их жены и дети. Кедик храбро сражался в первых рядах и пал в неравном бою сразу с тремя шеважа. Услышав шум разгоравшейся битвы, он так поспешил, что позабыл о кольчуге, и в решительный момент это сыграло с ним злую шутку. Совсем еще молодой тогда Граки попытался помочь брату и избавить его хотя бы от одного из нападавших. Положившись на меткость своего верного лука, он выпустил подряд две стрелы с зазубренными наконечниками и оба раза промахнулся: первая лишь оцарапала рыжему дикарю небритую щеку, зато вторая впилась Кедику под лопатку, и он рухнул замертво, сопровождаемый яростными ударами двух вражеских дубинок.

Расплатой за чудовищную ошибку стала вся последующая жизнь Граки. Особенно по ночам, когда он оставался один на один с собой, неуемная совесть во всех красках рисовала перед ним страшные мгновения той кровавой бойни. Граки убеждал себя, что, если б знал об отсутствии кольчуги, стрелял бы куда осторожнее, а то и вообще не взялся бы за лук, хотя считал его своим лучшим оружием. Тем более горько было ему думать о гибели Кедика, что истинной ее причины так никто никогда и не узнал: в то время Граки пользовался стрелами, которые они с братом захватили в качестве трофеев при удачном набеге на соседнее поселение шеважа. Когда застава была наконец отбита и труп Кедика обнаружили вместе с рыдающим над ним Граки, все решили, что он героически пал от руки метких дикарей. Граки в честь брата даже предложили стать проповедником его культа, который неминуемо должен был возникнуть, если учесть обстоятельства той злосчастной битвы и неравенство сил. Граки отказался, что было воспринято как проявление скорби и достойной скромности. Проповедником сделался давнишний друг Кедика, Шиган. Кроме того, с тех пор по всем заставам был разослан приказ Ракли, строго-настрого запрещавший женам и детям воинов селиться вместе с мужьями и отцами, чтобы не подвергать их жизни напрасному риску. Хотя при том ночном штурме погибла и мать Граки, сам он теперь, по прошествии многих зим, считал, что застава наверняка пала бы, не думай ее защитники о своих родных, судьба которых зависела от их мастерства и отваги. К счастью, проверить эту его догадку до сих пор не представлялось возможным, поскольку умелое расположение новых застав и активные действия войск Ракли, то и дело прочесывавших Пограничье, привели к тому, что силы шеважа оказались разрозненны и уже не представляли серьезной угрозы для хорошо укрепленных лесных крепостей вабонов. Вернее, пока не представляли.

Граки бросил последний взгляд вслед удаляющимся фигурам и направился к узкой деревянной лестнице, одной из трех, по которым защитники заставы, называемые здесь линт’эльгяр, поднимались на оборонительные галереи, или ранты. Отсюда через узкие бойницы открывался хороший вид на опушку окружавшего заставу со всех сторон леса. Раньше, когда отрядов шеважа в этих местах не водилось и первое укрепление строилось главным образом для защиты жителей от диких зверей, лес начинался от самой стены. Но человек оказался умнее и страшнее любых хищников. При отце Ракли, когда Граки еще не было на свете, тогдашняя застава пала при первом же штурме: дикари забирались на деревья и с них беспрепятственно спрыгивали на ранты. В результате на несколько долгих зим застава отошла во владение шеважа, которые, к счастью, не додумались ее переделать и хоть как-то укрепить. В конце концов молодой Ракли отбил ее и первым делом приказал на много шагов вокруг вырубить деревья, а вместо них выкопать глубокий ров.

10
{"b":"252339","o":1}