- Отвали, – я показал ему неприличный жест и повернулся спиной. В ответ раздалось хихиканье, на фигуры из пальцев Хью не обижался.
Я зашел в свою комнату, захватил куртку и отправился на Страйт.
Мастерская Фила располагалась на границе Страйта, в одном из длинных, приземистых строений промышленной зоны, растянувшемся на целый квартал и разделенном внутри кирпичными стенами на небольшие склады и мастерские. Главные входы располагались на 32-ой улице, а пожарные выходы вели на маленькую улочку без названия, по которой можно было добраться до Западной. Распихав по карманам запчасти и положив на стол биту, чтобы не забыть, я выпил кофе, и с удовольствием поболтал с парнями Фила, невольно завидуя им. Я с радостью поработал бы здесь, но, к моему великому сожалению, у Фила была огромная семья, и он никогда никого не нанимал со стороны, принимая на работу бесконечных племянников и кузенов, но, судя по тому, как шли дела в его мастерской, племянники и кузены были толковыми ребятами.
- Фил, выпустишь меня через пожарный выход, а то мне придется обходить весь квартал? – спросил я, бросив опустевший бумажный стаканчик в мусорное ведро и взяв биту.
- Конечно, – согласился Фил и попрощавшись с ребятами, я направился следом за ним в дальнюю часть мастерской.
Фил открыл ключом металлическую дверь и кивнул внутрь – Внешняя дверь не запирается, толкни ее хорошенько, когда будешь выходить и не забудь закрыть, как следует. Ну давай, был рад тебя повидать,– произнес Фил. Я кивнул, попрощался и пожал его правое запястье. Дверь за моей спиной захлопнулась, а щелчок замка прозвучал зловеще, в узком пространстве между двумя дверями были свалены пыльные покрышки, кучи сломанных запчастей и еще какой-то мусор, пованивало мочой и старой смазкой. Дверь на улицу находилась в паре метров от меня, радуя пробивающимися сквозь щели лучиками света. Я сделал пару шагов, стараясь не споткнуться, и толкнув створку, выглянул наружу. Со стороны Страйта по улице бежала девчонка лет двадцати, поминутно оборачиваясь назад, за ней гнались трое взрослых мужиков. Я прикрыл дверь, решив пока не выходить, все-таки это Страйт и просто так тут люди друг за другом не гоняются, кроме того здесь очень не любят лишних свидетелей. Девушка резко затормозила прямо напротив выхода из гаража, трое нагнали ее и остановились в паре метров. Я услышал мужской голос, и, стараясь не шуметь, прильнул к самой большой щели пытаясь рассмотреть, как будут развиваться события на улице. Судя по всему, у девочки сегодня тоже день не задался. Со стороны Западной к ней подошел еще один мужик, что-то говоря ей, она в ответ выкрикнула несколько фраз на незнакомом языке и замолчала. Черт, на этом Страйте кто только не живет, сразу и не сообразишь какого племени человек. Кем бы они ни были, но намерения у парней были отчетливо недружелюбные. Девушка не была похожа на обитательниц Страйта, этих я различал с первого взгляда, видимо она попала сюда случайно и, скорее всего, не по своей воле. Ее преследователи могли быть сутенерами, продавцами наркоты или гопниками и мне совсем не хотелось с ними связываться, благородные порывы для вмешавшегося часто заканчивались ножом в брюхе, но и бросать девушку на произвол судьбы не дело.
В памяти всплыло воспоминание детства о том, как мы с матерью жили в паре кварталов отсюда и однажды ее на улице избила банда молодых обдолбаных отморозков, просто так, ни за что, и никто не вмешался, глядя на то, как трое парней пинают ногами женщину. Ведь это Страйт, раз бьют, значит за дело, может, она им денег должна. Обнаружила ее наша соседка Рози, которая случайно проходила мимо помойки, где и валялась мама с кровавым месивом вместо лица и сломанными ногами, опознав только по платью, которое сама ей подарила за несколько дней до произошедшего. Рози, всю жизнь прожившая на Страйте, не растерялась и развила бурную деятельность: вызвала скорую, поехала с мамой в больницу, оформила все документы в приемном покое и полиции, так как мать была без сознания, и не дала полицейским забрать меня в приют, назвавшись теткой со стороны отца. Офицеры даже не спросили у нее подтверждающих родство документов, поверив на слово, и задав еще несколько вопросов, вскоре оставили нас в покое. Я жил у Рози пару месяцев, помогал ей, как мог, чтобы не быть обузой, сидел с ее крикливыми близнецами, когда она работала в ночную смену, и зажимал им рты, когда она скандалила со своим сожителем, алкоголиком Маком, потому что, услышь он их скулеж, досталось бы всем нам, а когда Мак уходил, обрабатывал синяки и ссадины Рози. После очередной их ссоры, когда Мак, пнув пару раз лежащую на полу Рози, вытащив деньги из ее кошелька и пригрозив в следующий раз убить, хлопнул дверью и отправился в ближайший бар, я с трудом привел ее в чувство и помог подняться. У нее были разбиты губы, ссажена скула, по подбородку текла кровь, а правый глаз заплывал огромным синяком. Под вопли испуганных детей, я помог Рози дойти до кухни и усадил ее на стул. Сбегав в соседнюю комнату, я кое-как успокоил перепуганных мальчишек, затолкал их в кровать, угостив каждого шоколадкой из личных запасов, и вернулся на кухню. Аптечка в доме Рози всегда была наготове, я, взгромоздившись на стул, достал ее из верхнего кухонного ящика, куда ее тщательно прятали от любопытных близнецов. Рози скорчилась на стуле, качаясь взад-вперед, а по ее щекам текли слезы. Я привычно обработал ее ссадины, сел напротив и, подперев рукой голову, некоторое время смотрел на нее.
- Рози, почему ты не выгонишь Мака? – спросил я – Он дерется, орет на тебя и детей и отбирает деньги?
Рози долго молчала, а потом с трудом разлепив разбитые губы, ответила – Мак не злой, это выпивка делает его таким. Ник, ведь он без меня пропадет, как я могу его выгнать? – даже в том возрасте я понимал абсурдность подобного аргумента. Рози не стала дожидаться моего ответа, слегка прикоснулась к разбитой губе и ругнулась – Вот урод, опять завтра на работу с разбитой рожей пойду! – а потом неожиданно сказала - Ты еще маленький и ничего не понимаешь во взрослой жизни. Помоги мне, пожалуйста, дойти до кровати. – я послушно подставил ей плечо и мы кое-как доковыляли до соседней комнаты. Тогда я действительно ничего не понял, не понимаю ее и сейчас. После каждого своего запоя Мак приползал домой избитый, грязный, голодный и без денег. Сначала он стоял на коленях перед дверью в квартиру Рози и громогласно просил прощения, пока соседи, доведенные до белого каления его воплями, не начинали требовать у Рози, впустить его и дать покой всему подъезду, или грозили проломить мерзкому ублюдку череп, чтобы он, наконец, заткнулся. Рози, прекрасно зная своих соседей, запускала Мака внутрь и начиналась вторая серия мелодрамы. Едва переступив порог квартиры, он валился Рози в ноги, ревел белугой, прося прощения и размазывая слезы по щекам, хватал на руки орущих от страха близнецов и демонстрировал свою к ним любовь, клялся всем святым, что любит Рози и детей и не сможет без них жить. Каждый раз Рози прощала его, неделю Мак ходил как шелковый, а еще через две недели он уходил в новый запой, и все повторялось снова. В периоды просветления он был безобидным и, в общем-то, незлым мужиком, помогал Рози по хозяйству и вел себя смирно, но стоило ему опрокинуть рюмку-другую, как он превращался в агрессивное животное. Через несколько лет Мака посадили в тюрьму за непреднамеренное убийство в состоянии алкогольного опьянения, и Рози переехала поближе к исправительному заведению, где он отбывал срок, чтобы, как она выразилась, «морально его поддерживать».
В тот год, когда мать избили на Страйте, мне исполнилось двенадцать лет и тогда же кончилось мое детство. При выписке матери из больницы врачи сказали, что ей повезло, что ее страховки хватило на оплату лечения, иначе она стала бы инвалидом. Несмотря на это жизнерадостное утверждение, ходить без костыля она смогла только через полгода, а ноги на погоду у нее болят до сих пор. С тех пор я ненавижу Страйт, его обитателей и мужчин, избивающих женщин.
