– Но вы её ужасно обидели! – вырвалось у меня. – Наверняка быть вот так вот отвергнутой – ужасная рана.

– Она потом мне в этом как раз призналась.

– Вы её встретили?

– Через двадцать семь лет в московском метро. Еду в вагоне, а напротив меня сидит грузная такая, побитая жизнью незнакомая женщина, смотрит на меня не отрываясь и плачет. Слёзы текут ручьями. Потом поезд остановился, она поднялась. Мне тоже нужно было выходить. Мы пошли друг за другом в одну сторону, к эскалатору. Двинулись через ступеньку, рядом: она выше, а я за ней. И тут она оборачивается и молча обнимает меня. Так мы до самого верха и простояли.

– Это была Маша?

– Да, по сравнению со мной она очень сильно изменилась. Мы завернули в кофейню и долго болтали. Она рассказала, что стала встречаться со своим женихом, и тот меня ненавидел. Пока не обнаружил после свадьбы, что жена девственница. Он же был, как и все, уверен, что я с ней гулял. Зауважал меня за сбережённую невесту. Поминал, оказывается, добрым словом. Но жизнь у Маши сложилась нехорошо. Ни любви, ни радостей. Тяжёлая работа, хозяйство. Муж запил. А вот если бы у бедняжки была та ночь, если бы я тогда поддался, она, кто знает, была бы счастливее.

Пока я слушала старика и ела, мне думалось, что он, конечно, преувеличивает. Пускает пыль в глаза. Что, кстати, довольно странно, учитывая его роль дедушки-свата. И где же в конце концов внук или племянник? Но никто не появлялся.

– Сколько вам лет? – спросил вдруг старик.

– Двадцать пять.

– Очень жаль, очень жаль. – Он изменился в лице, опуская глаза в тарелку. – Я хотел познакомить вас с внуком, но вы старше него.

Я ощутила едкую досаду не то на неделикатного старика, не то на брата, который не прояснил эту деталь гораздо раньше.

– И вообще, внук давно живёт с подружкой. Мне это не нравится, вот я и решил вмешаться. Но вы, к сожалению, на целых два года его старше. Засиделись в девушках.

Когда я на следующий день рассказала об этом брату, тот и сам на меня напустился:

– Конечно, он прав! Скоро на тебя никто не посмотрит!

– Не надо копировать свою маму, – вмешалась Люся.

Люся – это русская жена брата, отчего мои родители до сих пор на нервах. Перед свадьбой до самого последнего момента выжидали, не рассылали приглашения – вдруг сын передумает. Маме всё время чудится, что от чужих женщин добра не жди. Что её любимого сына бросят, облапошат, высосут из него кровь, вытянут жилы. К тому же Люся никак не рожала. Они с братом объездили всевозможных врачей, те хором твердили, что оба супруга в совершенном порядке, но забеременеть Люся всё равно не могла. Папина мама, моя бабушка, звонившая по этому поводу из нашего посёлка, заключила, что царя небесного нужно как-нибудь умилостивить, съездить за амулетом-сабабом[1] к шейху и тогда, может быть, он соблаговолит… Брат только посмеялся.

Электричка затормозила на нужной нам станции, у влажного лесочка с одинокой платформой. Дождь уже прошёл. Мы спустились с платформы на дорожку, соображая, куда свернуть. Из-под дерева за нами внимательно наблюдал мужчина лет пятидесяти ничем, кроме зелёного плаща, не примечательный. Марина заметила его и закричала:

– Простите, пожалуйста, а дачный кооператив в какую сторону?

– Дачный? Сейчас объясню, – добродушно откликнулся мужчина и похлюпал по травке навстречу. – Идите прямо по дорожке, потом сверните налево и у шлагбаума, не доходя до забора, снова сверните, только направо. Запомнили?

– Прямо, налево, направо, – затараторил Артур.

– А вино у меня не купите? Домашнее, сам делаю.

Мужчина вытащил из непонятно откуда взявшейся старой авоськи большую бутылку с самодельной этикеткой, на которой виднелась буква «Икс», а дальше неразборчиво.

– Нет, спасибо, конечно, но мы у незнакомцев вино не берём, – отрезала Марина.

– А почему нет? – заартачился Артур. – Давайте купим, я заплачу.

– Дело не в деньгах, – нахмурилась Марина, но мужчина в зелёном плаще уже передавал, улыбаясь, бутылку Артуру.

Весь оставшийся путь, пока не дошли до нужного дома, мы молчали и ёжились, как будто после ссоры. На крыльце курили несколько человек в фетровых котелках и с пирсингованными губами. Артур остался с ними, а мы вошли по скрипучим доскам на деревянную веранду с большим, заставленным стопками кухонным столом, старой плитой, приземистым холодильником и непонятными рогожами, беспорядочно сваленными на пол. На рогожах маленькими кучками сидели или лежали гости и увлечённо общались, не обращая на нас никакого внимания. Я уже думала, куда бы мне притулиться, как к Марине подлетел огромный рыжий детина, поднял её в воздух и закричал:

– Пилорама приехала!

Я удивилась и только хотела спросить, что это за кличка, как Марина начала меня представлять как свою подругу.

– Она чеченка! – заорал ворвавшийся Артур.

– Я не чеченка, – решила я уточнить.

– Черкешенка? – манерно поинтересовался худющий, как молоток, брюнет в бесформенном вязаном свитере.

– Юрий, известный общественный деятель, – представил его рыжий детина.

– Но там, где Терек протекает, Черкешенку я увидал, / Взор девы сердце приковал… – продекламировал Юрий.

– Можно сказать, почти угадали, – махнула я рукой. – Я из тех краёв.

– А я воевал на Кавказе. И даже был ранен, – так же манерно заявил Юрий.

Мы неожиданно оторвались от Марины и рыжего и оказались, как и прочие гости, сидящими на рогоже.

– Это было в девяностые… Вы не поверите, я был русский офицер, но я сочувствовал горцам, их свободолюбию.

– Кажется, вы путаете девяностые с девятнадцатым веком, – засмеялась я, видя, как он завирается.

Брюнета это задело. Он поднёс рюмку с брусничной, кажется, настойкой к красным губам и глянул искоса.

– Вот вы хихикаете, а сейчас у вас есть реальный шанс донести до российской элиты, чего хочет Кавказ, – прогудел он томно и глухо, явно имея в виду под элитой себя самого.

– Вы такие громкие слова произносите. В смысле, чего хочет? Того же, чего и остальные, наверное. Работающей системы.

– Законов?

– Ну, в том числе. Правда, идеальные законы у всех свои…

– А вы знаете, в вас есть что-то аристократическое… – Он взял мою руку и неожиданно поцеловал её. – Представляете, какой будет фурор, если мы заключим брак.

– Почему фурор?

– Известный общественный деятель и чеченка.

– Дагестанка.

– Тем более! Но вы, наверное, невинны…

Я засмеялась его прямолинейности.

– Вас опекают, контролируют? Каждый месяц на проверку к гинекологу? – продолжал он дознание.

Я чуть было не фыркнула: «С чего вы взяли?», но потом осеклась, решив для безопасности согласиться.

– Да, вообще-то проверяют.

– И братья строгие?

– Строгие, – отозвалась я эхом, вспомнив, как легко брат отпустил меня с Мариной.

Юрий со вздохом откинулся назад. Я озиралась вокруг. Народ собрался молодой, но разномастный. Прямо на кухонном столе, болтая ногами и чокаясь банками энергетика, сидели двое полумальчиков в лёгких льняных пиджачках. Рядом, зажав между ногами бутыль, ту самую, купленную у случайного виноторговца, жестикулировал Артур. Марина сидела поодаль с рыжим детиной и неподвижной шатенкой в старомодной пышной юбке и с кукольным лицом. Какие-то люди вбегали и выбегали, а к нам, переступая через расставленные на полу блюда с закуской, подбирался мужчина с лысой макушкой и тоненьким хвостиком.

– Юрий, Юрий, – зашептал он, опускаясь на колени и хватая худого Юрия обеими руками за плечи, – представляешь, говорят, здесь этот, Кичин.

– Ну и что же? – причмокнул тот.

– Да он же нерукопожатный. Ему же весь мыслящий интернет мечтает морду набить. Продажная скотина. Лебезит, прогибается перед центральной линией, хоругви носит. На меня донос написал, что у меня гражданство двойное. А я, между прочим, и так бы отчитался признательным заявлением, как положено, – стрекотал хвостатый.