Зонса Соликовский встретил на улице и еще издали закричал, взмахнув в воздухе списком арестованных ночью молодогвардейцев:

– Сидят, сидят, голубчики! Всех накрыли! Теперь они у меня попляшут! С живых три шкуры спущу! Я им теперь покажу, как бунтовать!

От возбуждения Соликовский даже забыл поприветствовать своего шефа, как полагалось по форме. Но Зонс простил ему эту вольность. Весть об аресте членов «Молодой гвардии» его тоже взволновала. Коротко расспросив Соликовского о подробностях вчерашней ночи, он приказал ему:

– Ждите меня в полиции. Я скоро приду… – и кинулся в жандармерию. Подняв по тревоге жандармский взвод, он почти бегом погнал его к центральным мастерским. Скорее, скорее… Теперь он мог доказать Швейде, что пригревшиеся под его крылышком коммунисты превратили мастерские в гнездо заговорщиков. Только бы не успели они скрыться, узнав о ночных арестах…

Расставив охрану, Зонс ворвался в мастерские. Он облегченно вздохнул, когда в глубине цеха увидел сутулую фигуру Лютикова, спокойно склонившегося над чертежом. Рядом с ним, горячо жестикулируя, Бараков спорил с каким-то подростком.

– Арестовать… всех! – коротко бросил Зонс жандармам.

Минут через сорок колонна арестованных рабочих центральных мастерских подошла к серому бараку. Зонс решил задержать всех, кто находился в цехе, не проверяя документов, не сличая списков – все это можно было сделать потом, в камерах. Сейчас главное – изолировать этих коммунистов, не дать им возможности связаться с городом. Зонс успокоился только тогда, когда все задержанные были загнаны в пустой подвал городской полиции. Поставив у двери жандарма, он прошел в кабинет Соликовского.

– Теперь рассказывайте все подробно.

Соликовский снова, захлебываясь от восторга, изложил события вчерашнего дня: как он схватил Почепцова и заставил его признаться во всем, как ночью ловко и смело действовали полицаи и, не дав никому опомниться, арестовали всех названных Почепцовым.

– Вы поступили разумно, – благосклонно сказал Зонс, пожав руку начальнику полиции. – Я доложу о вас господину полковнику, похлопочу о награде.

Соликовский вытянулся.

– Рад стараться, господин гауптвахтмейстер! Я готов…

– Какое оружие вы нашли на складе подпольщиков? – нетерпеливо перебил его Зонс.

Соликовский замялся. В спешке он не расспросил Почепцова о складе, а потом, занятый арестами, и вовсе забыл об этом.

– Болван! – сердито взглянул на него Зонс. – Тащите сюда немедленно вашего Почепцова.

– Он… он дома…

– Идиот! – прошипел Зонс. – Пошлите за ним!

Через несколько минут украшенные ковром сани – личный выезд начальника полиции – подкатили к дому №12 на улице Чкалова. А еще через полчаса жандармы и полицаи простукивали стены, перебирали каждый кирпич обгорелого остова городской бани… Но оружия найти им не удалось. В ворохе гнилой соломы, небрежно брошенном в дальнем углу, они подобрали лишь несколько десятков винтовочных патронов.

– Здесь было оружие, – растерянно бормотал Почепцов. – Ей-богу, я не вру… И автоматы, и винтовки, и гранаты… Я сам видел… Не знаю, куда оно делось…

– Ладно, – буркнул Зонс, выслушав сообщение Соликовского. – Приступим к делу. Вы говорите, Почепцов назвал главным руководителем всей организации Третьякевича? Зовите его.

Полицаи втолкнули Виктора в кабинет. Лицо его было неузнаваемо – неестественно вздулось и посинело от побоев, на лбу и щеках кровоточили багровые рубцы от ударов плетью. Захаров постарался добросовестно выполнить указание своего начальника.

– Ну-с, теперь мы с тобой поговорим по-другому… – ехидно процедил Соликовский, доставая из ящика листок бумаги. – Читай…

Виктор через плечо взглянул на бумагу. Это был список членов подпольной организации «Молодая гвардия». Первой стояла фамилия Третьякевича…

Почерк был не знаком Виктору. Пока он лихорадочно соображал, как этот список мог оказаться в полиции, Зонс с подчеркнутым хладнокровием выбрал из кучи плетей, предусмотрительно заготовленных Соликовским, одну, помахал ею в воздухе, проверяя, достаточно ли она гибка, затем подошел к Виктору, раскачиваясь на носках, насмешливо посмотрел ему в глаза:

– Итак, «комиссар», сейчас ты нам расскажешь, куда вы спрятали оружие.

Виктор пожал плечами:

– Не понимаю, о чем вы спрашиваете…

– Я спрашиваю об оружии, которое вы заготовили для нападения на солдат фюрера! – повысил голос Зонс. – Мы знаем, что вы хранили его в старой бане. Где оно сейчас?

Всю ночь в камере вместе с Ваней Земнуховым Виктор пытался угадать причину необычного оживления полицаев. Увидев в руках Соликовского список молодогвардейцев, он подумал, что все кончено. Но Зонс проговорился: оружие исчезло из старой бани. Значит, не всех выловили гитлеровцы, значит, организация еще действует!

С трудом улыбнувшись распухшими потрескавшимися губами, Виктор хитро взглянул на Зонса:

– У русских есть такая поговорка: «Что с воза упало, то пропало». И еще говорят: «Ищи ветра в поле». Ясно, господин начальник?

Зонс понимающе протянул:

– Ах, вот оно что…

Круто замахнувшись, будто в руках у него была не плеть, а сабля, он несколько раз хлестнул крест-накрест по лицу Виктора. Виктор стоял молча, зажмурив глаза, и только плечи вздрагивали после каждого удара.

Наконец, тяжело дыша, Зонс остановился, вытер ладонью пот с лица. С ненавистью взглянув на Виктора, он отбросил плеть в сторону.

Тогда за дело взялся Соликовский. Старательно снял френч, засучил рукава расшитой украинской сорочки.

Одним ударом пудового кулачища он свалил Виктора на пол и принялся бить его ногами.

– Хватит. Он, кажется, не дышит… – наконец остановил его Зонс.

Соликовский подошел к форточке, распахнул ее. Отдышавшись, зачерпнул из ведра кружку воды и плеснул в превратившееся в кровавый сгусток изуродованное лицо Виктора. Виктор шевельнулся, застонал.

– Живой… – пробормотал Соликовский. В голосе его звучало сожаление. – Они живучи… – И, наклонившись над Виктором, спросил:

– Ну что, вошел в разум?

Виктор молчал.

– Врешь, заговоришь… – снова рассвирепел Соликовский. – Ты у меня сейчас запоешь…

Он схватил моток телефонного шнура, быстро соорудил из него петлю и, накинув ее на шею Виктора, взревел:

– Перед смертью скажешь?

Виктор усмехнулся одними глазами, устало опустил голову…

Вошедший с очередным докладом Подтынный остановился в дверях и смотрел, как Соликовский, намотав на руку конец провода, пропущенного сквозь оконную ручку, размеренно тянул на себя. Другой конец был обмотан вокруг шеи Третьякевича. Тело Виктора уже почти висело в воздухе. По лицу его лились слезы.

Повернувшись на стук двери, Соликовский выпустил из рук провод, и Виктор свалился на пол.

Следующим допрашивали Земнухова.

Ваня Земнухов не мог похвастаться своей силой. Выйдя из мальчишеского возраста, он никогда ни с кем не дрался, не боролся. Часто, с сомнением ощупывая свои слабые мускулы, он раздумывал: как бы он поступил, если бы кто-то его сильно оскорбил, ударил? Рассчитывать на то, что он может дать сдачи обидчику, не приходилось. А как поступить?

Когда Соликовский при первой встрече ударил его в лицо, Ваня потерял сознание. А придя в себя, вспомнил мучивший его вопрос. И решение пришло само собой: «Если нельзя дать сдачи, нужно победить врага железной выдержкой и презрением».

Войдя в кабинет, Ваня близоруко прищурился, остановился на пороге.

– Подойди поближе, – услыхал он голос Зонса. – Сюда, к столу. Может быть, ты скажешь, где спрятано оружие?

Ваня рассеянно потер переносицу и вдруг широко улыбнулся, блеснув зубами. Он уже был готов ко всему.

– Нет, этого я вам не скажу, – почти весело мотнул он головой, бесстрашно глядя на Зонса.

– А что ты нам скажешь? – приняв тот же тон, спросил Зонс.

– Та вряд ли вам доставит удовольствие то, что я скажу. Хорошего не услышите! – непосредственно сказал Ваня и снова открыто и дерзко улыбнулся.