Мужчина плавно опустил руку с пистолетом вниз, упер ствол Антону в пах и пьяно улыбнулся:
-А если нажму?
-Лучше не надо, - через силу, как можно спокойней сказал Ильин. - ОН мне еще пригодиться.
-Я - мент, ОМОН, пряча за спину пистолет, пояснил пьяный. - Еду из командировки домой. Пошли выпьем!
Проводник безучастно смотрел в черное окно. "Шутник" вынул из-за пазухи плоскую бутылку водки и ловко разлил по стаканам. Молча чокнулись, выпили, и Антон подумал: "Слава Богу! Кажется, пронесло".
31
…Как мог такой огромный океанский лайнер войти в нашу Волгу? Его нос вознесен на высоту десятиэтажного дома, и золотом сияют гордые буквы "SANTA MARIA". У трапа стоит маленькая, черная собачка, но она не лает и даже хвостом не виляет, пораженная громадой корабля. Антон Сергеевич неожиданно для собеседника перешел с безукоризненного английского на русский, и американец удивленно приподнял брови.
По трапу элегантно - опасливо спускаются три пожилых дамы, по виду англичанки. Ильин уже знает, что это его тетушки. Они в летних платьях из яркого ситца, в легкомысленных шляпках и, как положено иностранкам, выглядят лет на двадцать моложе. Через мгновение Антон Сергеевич держит в своей руке маленькую, суховатую, почти девичью руку одной из тетушек, и замечает что ее васильковые глаза наполнены слезами. Она что-то ему говорит, и Антон вслушивается в позабытый, милый, петербургский выговор, почти не понимая смысла, наслаждаясь неподражаемой музыкой русской речи…
- Отчего вы плачете? - невпопад спрашивает Ильин. - Это же ваша родина. Посмотрите, какое небо! А воздух какой! Чувствуете горьковатый запах полыни? Посмотрите вокруг, это ваша родина!
Тетушки с признательностью и обожанием смотрят на Антона и он неожиданно для себя читает редкие свои стихи, наполненные есенинским духом:
Пьет из лужи луну беспородная сука,
А над Русью висит непроглядная мгла.
И опять мы ругаем евреев и скуку,
Как всегда не хватает в стаканах вина…
…-Странный сон! - подумал Антон Сергеевич. - Какие иностранки? Какие тетушки? Чушь какая-то!.. И вдруг вспомнил! Давно, лет двадцать назад, когда отцу было уже за семьдесят, он как-то за обедом, вскользь заметил: "А ведь у меня где-то в Англии должны быть родственники". Мы, его дети со своими семьями, с удивлением посмотрели на старика. В то время было опасно вспоминать о родственниках за границей. "Мне было десять лет, - спокойно продолжал отец, - Шел восемнадцатый год. И до Астрахани докатилась революция. По кремлю били из пушек, по улицам бегали вооруженные люди, раздавались выстрелы. Страшно было выйти из дому. Моя тетка по отцу была женой состоятельного англичанина владельца холодильников на рыбзаводах. У них была дочь - изумительно красивая Варенька, лет семнадцати. Ее застрелили. Она шла в дорогой шубе, и ее застрелили за то, что она "буржуйка". Через какое-то время тетка с мужем уехала из России. А в тридцать седьмом меня посадили.
32
Ледяной ноябрьский ветер гнал клочья низкосортной ваты облаков, рябил свинцовую Волгу, остервенело тряс черные ветви деревьев, подхватывая с грязных тротуаров затоптанный бумажный хлам предвыборного абсурда. Стояла та короткая пора, когда природа не засыпала, а, казалось, беспощадно умерщвлялась недалеким Севером и злым бесснежьем.
Ильин уже подходил к крыльцу университетской библиотеки, как увидел шедшего навстречу иностранца. В том, что это иностранец, сомнений не было: пожилой человек не по сезону был одет в легкий светлый плащ, из ворота которого виднелась белоснежная рубашка с дорогим, хорошо завязанным галстуком. На груди в потертом черном футляре с металлическими буквами "CANON" висел фотоаппарат. "Наверное немец,"- подумал Антон, и, как только турист с ним поравнялся поздоровался:
- Guten Tag!
Старик удивленно вскинул глаза и ответил:
- Guten Tag!
- "Кэнон" выпуска семидесятых годов? - по-немецки спросил Ильин.
- Да!- еще больше удивился турист и охотно открыл футляр.
- У меня такой-же, только серии "QL". Надежная камера и оптика отличная. Я брал ее в Бразилию и сделал великолепные снимки.
-О! Я был в Бразилии, в Рио, в шестидесятом году. Мы ходили туда на русском корабле!
Турист оказался немцем, юристом из Дюссельдорфа, и был похож на знаменитого австрийского писателя Макса Фриша. Антон не без гордости сообщил, что и дед и прадед его были известными адвокатами в дореволюционой России. Рассказал, что в детстве жил под Потсдамом, что был в Сан-Суси, в Берлине, в Дрезденской галерее. Немец тоже принялся перечислять города и страны в которых побывал.
А ледяной ветер все дул и дул, и пожилой турист в сердцах сказал: "До чего же у вас холодно!" И что-то добавил про Волгу. Антон не выдержал и, вызвав удивленно-искреннюю улыбку немца, запел, соблюдая тональность, ритм и размер знаменитой русской песни:
…Wolga, Wolga, Mutter Wolga,
Wolga, Wolga, russlands Fluss…
Становилось все холоднее. Старик по-детски шмыгал, и Ильин заметил прозрачную каплю влаги на конце его носа.
-Простите, я должен идти, - сказал Антон и протянул руку. Немец порывисто обхватил ее двумя ледяными ладонями и запричитал:
-Какие у вас горячие руки! Какие горячие руки!
-У меня горячее сердце и горячая кровь, - рассмеялся Ильин, и старик, совершенно обалдев от театральной фразы ненормального русского, стал желать доброго здоровья и долгих лет. Они расстались, и Антон подумал: " Может ВОТ ТАК и надо общаться с людьми из другого мира?
Ильин несколько дней был под впечатлением этой неожиданной встречи. Однажды, проснувшись в три часа утра, стал перебирать в памяти все ее детали. И снова предстал перед ним восьмидесятилетний старик со скрюченными от холода пальцами, со слезящимися от ветра голубыми глазами, такими же, как у наших стариков. И Антон Сергеевич зачем-то стал строить простые немецкие фразы, устроив себе что-то вроде Kinderspiel:
- Вы были на Восточном фронте?
- Вы были под Сталинградом?
- Вы стреляли в русских солдат?
Ильин задавал вопросы несуществующему собеседнику и не чувствовал ни боли, ни злобы, ни всей нелепости этой игры, но он точно знал, что в тот ненастный день он видел перед собой не бывшего завоевателя, а просто замерзшего старика, шмыгаюшего носом на высоком волжском берегу.
"…Какие у вас горячие руки! Какие горячие руки!.." Антону Сергеевичу почему-то стало жаль немца из Дюссельдорфа, и одновременно, подспудно росло позабытое, почти мальчишеское чувство гордости за то, что несмотря на ледяной ветер, у него были горячие руки. За то, что он русский, который живет в сумасшедшей, непостижимой, и прекрасной России.
Средневолжск - Рио-де-Жанейро - Средневолжск.
2004 год, февраль.
