Протопав сто метров, он сунул руку в карман и вытащил из него небольшой кусочек черной материи, сложенный вчетверо. Еще недавно он верил в его магическую силу, считая, что тот приносит ему удачу. «Подвел, не уберег от беды», – с горечью подумал Феоктистов и без сожаления швырнул провинившийся талисман в темный зев урны.

Вот теперь все должно пойти по-другому.

Дома его встретила Надежда – участливая, мягкая. Она буквально растопила его душевную боль, окружила мужа заботой и старалась предугадать малейшее его желание. В какой-то момент Потап Викторович даже поймал себя на том, что чашка хорошо заваренного кофе, поданная руками любимой женушки, его интересует куда больше, чем сокровища, накопленные за тридцать лет жизни. Он даже научился равнодушно посматривать на публикации, посвященные ограблению его квартиры (а их набралось в последнее время предостаточно), и спокойно отнесся к передаче о его коллекции, где эксперт Эрмитажа взволнованно и очень эмоционально рассказывал о пропавших полотнах.

Выключил телевизор и лег спать. Вот только уснуть ему в эту ночь так и не удалось. Прозвеневший в полночь звонок принес в израненную душу тревожное смятение.

– Потап? – услышал Феоктистов взволнованный голос.

– Он самый. Кто это?

– Это тебя Петр Лопухин-Татищев беспокоит, – продолжал все тот же взволнованный голос.

– Слушаю тебя, Петр.

– Даже не представляю, как ты все это пережил. Не знаю, чем тебя утешить. Это надо же такому случиться!

Первая мысль, посетившая Феоктистова, – шарахнуть тяжеленную трубку о край мраморного стола, чтобы она разлетелась на кусочки. Но уже в следующую секунду он решил не горячиться: антикварная утварь к его душевному состоянию отношения не имеет, так что следует держать себя в руках.

– Успокаивать не нужно… Я уже как-то адаптировался к своему нынешнему положению… Надеюсь, что коллекция все-таки будет найдена. Поисками очень активно занимается полиция.

В ответ раздался громкий хохот, показавшийся Феоктистову в какой-то момент оскорбительным.

– Потап! – отсмеявшись, произнес Петр. – Ты всерьез в это веришь? Полиция просто ничего делать не станет. Ее нужно заинтересовать. Не обижайся на меня, но даже английская полиция не оторвет задницу от стула, если им это не будет выгодно. Я уже не говорю о российской!

– И что ты предлагаешь? Самому заняться поисками коллекции, так, что ли?

– Именно это я и предлагаю. Пройдись по антикварным лавкам и лично убедись, что твоих вещей там нет.

Петра Лопухина-Татищева Феоктистов знал без малого десять лет. Он был такой же страстный коллекционер, как и он сам. Собственно, на этой почве они познакомились и плотно сошлись в последние годы.

В действительности настоящая фамилия Петра – Лопушков, но, войдя в совершеннолетие, он поменял ее на звучную Лопухин и теперь представлялся не иначе как отпрыском светлейшего князя, даже держался с соответствующим размахом. Вторая его фамилия была Татищев, доставшаяся от приемных родителей, проживавших в Великобритании.

Вот здесь сыграл свою роль счастливый случай…

Бездетные состарившиеся аристократы на склоне лет решили усыновить русского мальчика из России. Их выбор пал на голубоглазого сироту с дурной наследственностью – оба его родителя отбывали срок за мошенничество. Оформив в кратчайший срок документы, они увезли его в роскошный особняк в пригороде Лондона. Получив хорошее образование в Оксфорде, Лопушков не проработал и дня – к чему же напрягаться, когда покойные родители оставили богатое наследство с многочисленной недвижимостью по всему миру. В чем он действительно преуспел, так это в коллекционировании, так же, как и покойный приемный батюшка, Лопухин-Татищев всерьез интересовался фламандцами, превратив один из своих загородных замков в настоящий музей живописи. Но если приемный родитель, в силу природного аристократизма, собирал картины, чтобы соответствовать духу времени, и нередко являлся щедрым меценатом, то Петр, исходя из природной авантюрной наклонности, сумел сделать из картин хороший бизнес, преумножая и без того немалое состояние.

Вокруг Лопухина всегда вертелись какие-то темные личности, в том числе и весьма одаренные художники, в силу каких-то жизненных причин и творческих обстоятельств не сумевшие отыскать в искусстве свою нишу. Некоторые из них писали для него копии известных картин, которые Петр с успехом выдавал за подлинники. Он придумывал картинам шикарные легенды со многими действующими лицами, чтобы выгодно продать состряпанный «новодел» заезжему богачу. Пользуясь особым расположением аукционного дома «Сотбис», Лопухин-Татищев выставлял в нем «новоделы» и картины, в недалеком прошлом украденные из частных коллекций. Правда, об этой темной стороне его биографии знали далеко не все…

Самое разумное в нынешнем положении Феоктистова – держаться от Петра подальше (не тот случай, чтобы получить в его лице опору), однако в мире искусства, буквально граничащем с откровенным криминалом, он имел немало приятелей и мог что-то знать об ограблении.

– Возможно, ты и прав… Знаешь, некоторое время я был нездоров…

– Немудрено, после всего того, что ты пережил, – охотно согласился Лопухин-Татищев. – Я бы, наверное, вообще копыта откинул!

– Так вот, как только восстановлюсь, пройдусь по всем антикварным магазинам. Петр, у меня к тебе тоже есть одна просьба…

– Говори, что тебя беспокоит, – с живостью отозвался Лопухин-Татищев, – сделаю все, что в моих силах.

– Может, попробуешь узнать о коллекции по своим источникам? Она не могла пропасть бесследно! Сам понимаешь, наш мир очень узкий, мы все друг друга знаем. В Великобритании тоже наслышаны о моей коллекции, она напечатана во всех каталогах. Следы могут привести туда… Я же тебе говорил, мне не однажды предлагали выставить картины на аукционе «Сотбис» за хорошие деньги.

– Лучше бы ты так и сделал, – глубоко вздохнул Петр.

– Теперь я это понимаю.

– Хорошо, я поспрашиваю. У меня есть в Англии кое-какие связи. Обещать, конечно, что-то конкретное в подобной ситуации трудновато, но буду держать тебя в курсе.

Потап Викторович положил трубку. Облегчение не наступило, но он почувствовал, что часть груза переложил на другие плечи. Осталось только дождаться полного выздоровления. Подумав, он набрал номер Хабакова.

– Арсений Юрьевич, это вас Феоктистов беспокоит.

– Да, слушаю вас, Потап Викторович.

– Какие-нибудь подвижки в моем деле намечаются?

– Мы работаем, но ничего конкретного пока нет.

– И как же вы так работаете, если еще ничего не нашли? – не скрывая раздражения, спросил Феоктистов. – Пропала такая огромная коллекция, а у вас даже зацепок нет!

На том конце провода образовалась затяжная пауза. Похоже, майор Хабаков очень тщательно обдумывал ответ.

– Вам рассказать всю методику оперативной работы? – наконец раздался его спокойный голос.

– Не надо, – невесело буркнул Феоктистов и положил трубку.

На следующий день Потап Викторович проснулся в хорошем настроении, хотя, если вдуматься, откуда ему было взяться: коллекцию украли, да и сам он находился далеко не в лучшей физической форме. Однако неоправданный оптимизм продолжал раздирать щеки в глуповатой улыбке и заставлял верить, что находишься где-то на переломном моменте, после которого все непременно образуется.

Выпив традиционную чашку кофе с небольшим бутербродом с сыром, Феоктистов отправился в ближайший антикварный магазин, расположенный на соседней улице. Хозяином этого магазина был его старинный приятель, которого он знал без малого лет двадцать. Пользуясь особой доверительностью, Феоктистов всегда покупал здесь нечто особо ценное: фарфоровую посуду, ордена царского времени, старинное оружие. А в прошлом месяце приобрел небольшую гравюру, которая, к его немалому удивлению, оказалась работой самого Дюрера.

В антикварном магазине было безлюдно – только у противоположного стеллажа со старинной медной посудой стоял седой мужичок (по всему видать, случайный прохожий) и уважительно качал головой, посматривая на цены.