Оно, как кровь моя, горит,
Что в сердце у меня бежит.
Дезире обернулась к школьникам и поманила их. Мальчики облепили окна, высунулись наружу и замерли от удивления и восхищения. Прямо к окнам шла колонна учеников светской школы с улицы Ренн. Они несли на длинных шестах плакат, на котором было написано:
МЫ НЕ ВЕРИМ БОЛЬШЕ НИ В БОГА, НИ В САТАНУ1 ПУСТЬ СВЯЩЕННИКИ ЗАБРОСЯТ СВОИ РЯСЫ В КРАПИВУ, ЗАСУЧАТ РУКАВА И ЧЕСТНО ВОЗЬМУТСЯ ЗА ПЛУГ И МОТЫГУ1
Впереди всех шёл Поль Роже. Ученики светской школы с улицы Ренн провожали его в школу, из которой его выгнали церковники.
Поравнявшись со школой, Поль приветливо кивнул своим товарищам и бодро затянул:
Я ненавижу злых людей,
Кто бьёт ребят и мучит.
И я всегда для всех детей Товарищ самый лучший.
Мы дружно, весело живём И песни радостно поём!
Вся колонна вторила:
Да здравствует Коммуна!
Ребята,
Да здравствует Коммуна!
Поль продолжал:
Коммуна!.. Слушайте, друзья,
Вот что она такое, —
Хочу сказать об этом я
Всем маленьким героям:
Коммуна значит — братски жить,
А вырастем, тиранов бить.
И снова дружный хор подхватил:
Да здравствует Коммуна!
Ребята,
Да здравствует Коммуна!
Поль подошёл под самое окно и, весело улыбаясь товарищам, запел:
Чтоб нам Республики своей Крепить закон и право,
Нам нужно свергнуть королей С их подлою оравой…
И, как один человек, весь класс повторил вместе со своими гостями:
Да здравствует Коммуна!
Ребята,
Да здравствует Коммуна!
ВАНДОМСКАЯ КОЛОННА
Прошло два месяца с тех пор, как в Париже была провозглашена Коммуна и хозяевами города стали рабочие.
Лето бурно вступало в свои права. Лучи майского солнца не скупясь золотили мостовые и тротуары. Бело-розовые цветы каштанов начали тускнеть и уже не выглядели так нарядно среди длинных листьев с вырезными краями.
Много перемен в жизни французской столицы Произошло со дня 18 марта.
По-иному сложилась при Коммуне и жизнь Поля Роже. Он опять работал накладчиком в типографии, в той самой, порог которой впервые переступил пять лет назад. Но по-иному выглядела теперь типография. Когда Поль пришёл сюда в начале апреля, он не нашёл у входа прежней вывески:
Жак Пере ТИПОГРАФИЯ
На том месте, где она прежде висела, Поль увидел другую:
ПЕРВАЯ РАБОЧАЯ ТИПОГРАФИЯ «ЗАРЯ СВОБОДЫ»
Жаку Пере не понравились порядки Коммуны. Не по вкусу пришёлся ему новый закон, устанавливающий равные права для всех граждан. Но больше всего возненавидел Пере Коммуну за то, что она сократила долгий рабочий день и увеличила плату за труд. Уложил Пере в чемодан деньги, драгоценности и перебрался с семьёй в Версаль. Здесь укрылись прежние министры во главе с Адольфом Тьером, изменившие родине.
Враги рабочего класса готовили здесь большую армию для разгрома революционного Парижа. Прусское правительство помогало им и предоставило в распоряжение Тьера сто тысяч французов, которые были в плену после окончания франко-прусской войны.
Теперь версальские войска безуспешно пытались прорваться в революционный Париж, отрезанный от всей остальной Франции.
Вот уже шестую неделю гул орудий не прекращался ни днём, ни ночью.
Париж мужественно сопротивлялся. Коммунары поклялись умереть, но не пропустить врага в Париж. «Коммуна или смерть!» — написали защитники Парижа на своих знамёнах.
Одни сражались на крепостном валу, другие взялись за переустройство всей жизни города. Фабрики и заводы, брошенные бежавшими в Версаль хозяевами, Коммуна передавала в руки рабочих. Недолго оставалась без хозяина и типография Жака Пере.
На смену Пере пришли те, кому типография и должна была принадлежать. Рабочие управляли всем Парижем, рабочие стали управлять и типографией «Заря свободы».
Пере увёз с собой разные дорогие безделушки, увёз любимую собачку Кадо и голосистого попугая. Но он не мог захватить с собой печатные машины, ящики со шрифтами и краски, которых было много в типографских кладовых.
Теперь рабочие трудились для процветания Коммуны. Поэтому работа спорилась в их руках, и никогда типография Жака Пере не печатала за день столько, сколько теперь успевала рабочая «Заря свободы».
Поль стоял у небольшого станка и пристально всматривался в каждую букву текста, отпечатанного на белой бумаге. Это был первый пробный оттиск, снятый с машины. По краям небольшого листа плотной бумаги размером в половину школьной тетради было два рисунка: флаг Французской республики и фригийский колпак1, который в древние времена надевали на освобождённых рабов в Греции и Риме,
1 Во Франции фригийский колпак считается знаком свободы.
Так выглядел пригласительный билет на торжество, которого парижане дожидались уже больше месяца. Текст его гласил:
ФРАНЦУЗСКАЯ РЕСПУБЛИКА ВАНДОМСКАЯ ПЛОЩАДЬ
Свобода. Равенство. Братство.
Разрешается пройти и свободно передвигаться по Вандомской
площади гражданину _________
Подпись _ Комендант Вандомской площади
Париж 1871 года.
Можно печатать, всё в порядке, — раздался голос, и в дверях показался заведующий типографией, рабочий-печатник Анри Прото. — Надо торопиться, Поль. Я обещал приготовить билеты к пяти часам. За ними придут от коменданта Вандомской площади.
Прото взялся за рычаг и пустил в ход машину. Это был ручной станок. Поль одной рукой накладывал листок, другой — снимал готовый билет.
— Смешно было бы, — заговорил Поль, — если бы нам не дали билетов.
— А мы ими и не запаслись, — отозвался Прото, — надо будет попросить!
— Вам-то у кого просить! Сами печатаете — и возьмите себе по билету, только и дела, — вмешался старый Грибон, уборщик и сторож типографии.
Шестидесятилетний старик выглядел ещё совсем крепким. В нём сказывался старый солдат. Не отвечали бравой выправке только мутные, слезящиеся, старческие глаза да багровые щёки. Когда старик сердился, они ещё больше багровели.
— Не так-то это просто, — сказал Анри. - Без подписи и печати майора Майера, коменданта Вандомской площади, билет недействителен.
— А как ты думаешь, даст он нам билеты? — поинтересовался Поль.
— Не знаю. Всем хочется побывать там сегодня, а площадь невелика. К тому же дело предстоит опасное, легко может случиться несчастье. В колонне, если считать и фигуры императора на самой верхушке, почти сорок метров. Повалить её не так-то легко. Можно натворить больших бед: и народ передавить и соседние строения разрушить. За это хитрое дело бралось несколько специалистов, и ни один не мог предложить ничего путного. Но вот нашёлся инженер Абади. Говорят, он продумал всё как следует. Во вторник увидим, серьёзный ли он человек.
— Не могу я в толк взять, — снова отозвался сторож, — зачем понадобилась вся эта канитель с колонной? Стоит она уже много лет, пусть стоит и дальше. Кому она мешает?
— Мне мешает, если на то пошло… Вот гляди: сюда идёт мой сынишка. ПосХушай только, как он рассуждает…
В типографию вошёл восьмилетний Нико. Он ежедневно приносил отцу завтрак: горячий картофель в котелке. Кудрявый, темноволосый, с большими карими глазами, мальчик очень походил на отца.
Наборщики побросали работу:
— Нико для нас как самые точные часы: если желудок не подскажет, что пора обедать, — Нико тут как тут!
Ну-ка, сынок! — Анри положил свою большую ладонь на голову Нико. — Ты бывал на Вандомской площади. Какой там памятник стоит?
Нико оживился:
— Памятник Наполеону Первому, который добыл славу Франции.
Слышали, какую он чушь городит? — обра-
тился Анри к сторожу. И снова заговорил с сыном: —з Глупый ты, глупый! Уж сколько раз я тебе объяснял: этот памятник не славит, а позорит Францию. Наполеон обманул народ и ради своего тщеславия затеял кровопролитные войны, погубил сотни тысяч молодых французов, русских, немцев, испанцев. — И Анри добавил в сердцах: — Ну, теперь и вы, друзья, видите, как эта колонна отравляет мозги детям!
