Сержант несколько секунд смотрел на майора взглядом, от которого Кларенсу стало неуютно. Взгляд был не злой, не сумасшедший, а скорей какой-то… пустой. Потом, видимо, вошедшая в кровь и плоть дисциплина взяла верх, сержант очнулся, подтянулся, козырнул:

– Да, сэр, так точно, сэр.

– Какие новости?

Сержант посмотрел на майора снова – на этот раз вполне человеческим взглядом, как на сумасшедшего. Потом улыбнулся и пожал плечами:

– Никаких, сэр. Какие могут быть новости? Скоро мы умрем, наверное.

– Ну, все не так плохо… – начал майор ободряющим тоном, но сержант отдал честь и перебил его:

– Простите, сэр, вы не поняли, сэр. Я говорю конкретно о нас, о нашей группе. Мы были на южной окраине Ставрополя, когда начали падать наши ракеты и город сгорел. – Сержант сделал резкий жест рукой. – Фух! Как спичка, сэр. Я сам не видел, те, кто видел, они ослепли, человеку не надо видеть такое, Бог наказал… Мне так сказали. Смешно, мы столько там сражались, столько наших погибло, а тут фух – и как спичка… Когда прошла волна, лейтенант Паттеридж собрал всех, кого можно было, даже трупы, и мы поехали сюда. Лейтенант по дороге застрелился, когда мы посмотрели с горного склона туда… на север. Там все горит. Была ночь, и было очень красиво – там все горит. До самого горизонта. Потом лейтенант застрелился… Я уже говорил?

Майор не перебивал сержанта и не сводил с него глаз. А тот продолжал:

– У русских тоже ведь есть ракеты? Много ракет? Наверное, и мой город тоже так горит. Красиво. А меня час назад очень сильно тошнило кровью. Мы умрем, но это не страшно, потому что все горит… – Он снова отдал честь и, четко повернувшись, совершенно обычной походкой двинулся к БМП.

Майор сел обратно в машину и снова захлопнул дверь.

– Папа, что с ними? – Голос Тома звучал требовательно и резко. Мальчик по-прежнему был бледен, но на этот раз не отвел глаз от отцовского взгляда.

– Они были в бою. – Майор снова повернул ключ, «Лада» завелась и тронулась с места – послушно, и внутри салона мир снова сделался привычным хотя бы на время. – В неудачном бою.

– Их разбили? Русские идут сюда? – спросил Том, и Кларенс увидел в зеркало заднего обзора, как Джессика округлила глаза и приоткрыла рот.

– Нет… – медленно проговорил майор, глядя, как по дороге навстречу на бешеной скорости проскочил красный автомобиль, крыша которого была нагружена сверх всяких пределов. – Подожди, Томас. Пока ничего не спрашивай. Нам надо как можно скорей добраться до базы.

Может быть, надо было послушаться сержанта с аэродрома и остаться тут? – подумал майор, увеличивая скорость. Но тут слишком большая площадь и слишком мало людей для такой площади. Нет. Надо ехать.

Управляя одной рукой, он попытался вызвать штаб, не веря в успех. Радиосвязь, которую глушили с обеих сторон, последние два дня почти перестала работать. Том молча перехватил гарнитуру, стал вызывать сам, через минуту пожал плечами и положил аппарат на место. Ничего не сказал отцу – все и так ясно. Кларенс спросил сына:

– Ты не пробовал планшетку?

– Бесполезно, – ответил мальчик. – Я утром еще пробовал, когда проснулся. Как повисло все позавчера, так и висит… Па, неужели Интернету крышка?

В голосе Тома звучало искреннее потрясение – такое, что майор с трудом удержался от совершенно неуместного смеха. Джессику между тем волновало совсем другое. Она подала голос сзади:

– Пап, заедем к дяде Джорджу за мороженым?

– Что? Да. Может быть. Да, – ответил Кларенс, пытаясь понять, было бы ему лучше, если бы сын и дочь сейчас летели в Германию. Про Германию тоже ходили нехорошие слухи – вплоть до того, что там начались массовые вооруженные столкновения на этнической почве. Но, с другой стороны, там все-таки нет войны, а база ВВС США – не такое место, которое могут легко захватить даже вооруженные люди… Впрочем, что теперь про это. Дети с ним. Он за них в ответе. И он уж точно сможет позаботиться о них лучше, чем бывшая.

Может быть, и правда остановиться и купить мороженое?

Дядя Джордж на самом деле был Григорием, а его фамилию ни за что не смог бы выговорить и сам майор. Очень шумный, очень радушный, общавшийся с клиентами с баз на ломаном русском языке, который им легче было освоить, чем грузинский, он торговал в придорожном кафе, помимо прочего, козьим мороженым своего изготовления. Умопомрачительно вкусным! Кларенс и сам не мог отказать себе в удовольствии съесть порцию, он часто ездил этой дорогой. Грузин вел себя излишне раскованно, панибратски, но казался искренним и веселым, хоть и пожилой уже. Правда, некоторые его шуточки были… скажем так, неполиткорректны. Он обожал, например, юморить по поводу того, что не рекомендовано, а в официальных документах запрещено упоминать «мужчин» и «женщин», «мать» и «отца» и так далее. Майор Кларенс в таких случаях отмалчивался, хотя шуточки хозяина кафе вроде «э-э-э, прывэт, дарагой, ти сэгодня кито – мама или папа?!» (сказанные при детях!) или предложения открыть между туалетами с буквами «М» и «Ж» еще один, с буквой «А» («американцы»), его бесили. Но эти затеи политиков у него самого вызывали тошноту, и «крыть было нечем». Он временами спрашивал себя, откуда берутся законы, которые злят его самого, в демократической стране? Кто и как их принимает, если среди знакомых Кларенса не было ни единого, кто бы их одобрял? Но потом он отгонял эти мысли. Не дело военного заниматься политикой. Его так учили с Вест-Пойнта. И он в это верил.

А вообще, думал Кларенс, газуя по возможности, у грузин и правда нет причин любить американцев. Когда ООН начала операцию на территории РФ, к действиям на Кубани и в Предкавказье был привлечен сорокатысячный грузинский корпус – фактически все, что могла дать страна. СМИ сообщали о том, что корпус несет службу, приходили домой письма и даже видеообращения, но все чаще появлялись полные ужаса разоблачения: письма – подлог, обращения – монтаж, практически весь корпус уничтожен или русскими казаками и добровольцами из армии Бахмачева, или «пихнувшими» грузин вперед американцами; только в Астрахани под ударом американской ракеты погибли остатки корпуса, сразу более десяти тысяч грузинских солдат, в том числе почти три тысячи раненых в местном госпитале…

Не верить этому было трудно. На саму Грузию упало, по разным оценкам, от десяти до пятнадцати… бомб? Боеголовок? Разбираться уже было, можно сказать, некому – города и села почти повсеместно охватывала паника. Паника, которую некому было сдерживать – сил ООН в собственно Грузии осталось совсем немного, и в их рядах тоже царили или апатия и страх, или откровенный разброд. Многочисленные горные хребты, проклятье для любого дорожника, сейчас спасали людей, препятствуя расползанию радиоактивных осадков, – но все понимали, что и это ненадолго…

«Так. И что же нам-то теперь делать?» – подумал Кларенс. В этот миг он неожиданно понял – как будто в темной комнате на лист книги упал яркий луч фонарика, – что дела их плохи. Если они отрезаны от воздушного сообщения с миром, то остается лишь один путь – из Батуми морем. Надо будет узнать, как дела на Черном…

Машину подбросило. Швырнуло вверх – в сторону – вперед так, что, если бы не привязные ремни, и Кларенс, и Том выбили бы лобовое стекло. Джессика в ужасе завопила. «Лада» приземлилась на все четыре колеса, подвеска даже хрюкнула, а потом жалобно завизжала, но выдержала.

– Бомба! – крикнул Том. – Пап, нас бомбят!

– Замолчи! – Майор быстро проверил управление – машина послушно двинулась вперед. – Это не бомба, это… землетрясение, наверное. Ты же помнишь, почти сразу после вашего приезда было… Просто это сильный толчок. Том, нас некому тут бомбить. Джессика, не плачь, сейчас купим мороженое.

Толчков больше не ощущалось. Но что-то впереди – там, куда они ехали, – заставило майора насторожиться. Какая-то… пелена. Вроде тумана. И что-то странное в ландшафте. Что-то странное. Очень. Только он не мог сообразить, что именно… И еще этот яркий, но какой-то вечерний в то же время, странный солнечный свет…