Но бездельничать поляку он не дал.

Новицкий набрал себе человек тридцать, и жили они как «большевики», проводя строевые занятия, уча устав и охраняя песчаную площадку, постепенно наполнявшуюся тяжёлыми ящиками с боеприпасами.

Склад находился в небольшом лесном массиве, что неподалеку от деревни Скверики. Рядом – шоссе и железная дорога, так что возить груз труда не составляло. А где-то рядом гремели выстрелы орудий. В двух километрах южнее – окружной артполигон.

Пан Александр с изумлением узнал, как просто у русских обделывать дела и насколько наглым и беспринципным может быть Арнимов, казалось способный изымать имущество большевиков вагонами. Вот это масштабы!

У двух нянек дитя без глаза. Штаб армии за снабжение войск не отвечал, а лишь писал заявки. А выполнял их Наркомат обороны, отправив в каждую армию по человеку из Главного интендантского управления, и не одного, а с целой командой, управлявшей собственными автобазами, топливными базами и различными складами[57].

Благодаря своему «канцелярскому» набору, пишущей машинке и ряду средств, купленных в аптеке, Максим до совершенства довёл технологию подделки накладных, вписывая то, что считал нужным, или меняя цифры в ту или иную сторону. Засветить Сашу могла лишь тщательная, начатая одновременно у всех вольных и не вольных участников проверка или опытный, в смысле вооружённый хорошей оптикой, взгляд криминалиста.

Но Брест был перегружен боеприпасами, и пока всё сходило с рук. К множеству военных складов добавился ещё один. И всё логично, никакой самодеятельности. В УРе могли быть и артиллерийские дивизионы, так что никто не удивился заявкам на осколочно-фугасные выстрелы к пушке-гаубице[58].

Недовольных не было. Даже среди тех, кто разгружал ящики с грузовиков, принадлежащих армейской автобазе. Пан поручик сразу установил железный порядок, где даже самый зачуханный боец ходил с отменной офицерской выправкой.

Максим сожалел лишь об одном: больше чем полтора боекомплекта он «украсть» не мог. Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным, вот и здесь превышение нормы сразу ставило склад на особый учёт, и неминуемая проверка могла бы сразу испортить замысел.

Была, правда, ещё одна отдушина. Полноценный батальон Ненашева должен был насчитывать полторы тысячи бойцов, вот и брал капитан всё, что положено по штату, заранее зная, что придётся вооружать ещё и саперов.

– Вы знаете, что ваша дама работает на ОГПУ? – Новицкий пристально посмотрел на Арнимова.

– На погранохрану НКВД, – машинально уточнил Максим.

– Даже так? – Что-то, усеянное зубами, хорошо клацнуло рядом.

– Что вас удивляет? Если хотите судить человека по его друзьям, то знайте – у Иуды они были безупречны.

– Хочу попросить вас быть осторожнее. Последние дни вы плохо выглядите.

– Думаю, не ошибусь, если не стану вам возражать.

Пан Александр умолк. То, что человек работает против Советов, не вызывало никаких сомнений. Но чистый прагматизм капитана постоянно заставлял поляка злиться. Контрразведчик чувствовал себя уязвлённым. Почему-то местной обстановкой Арнимов владел гораздо лучше, постоянно делая убийственно точные прогнозы.

Директивы правительства Сикорского предписывали ждать удобного момента. Когда большевики и немцы обескровят друг друга во взаимной бойне, они восстанут и вернут себе всё, и даже больше. Тактика, сработавшая на благо Речи Посполитой после Первой мировой войны, должна повториться и сейчас.

Арнимов вздохнул и спросил, как будет выглядеть новое «чудо над Вислой», когда армия коммунистов встанет на Одере и Рейне?

– Но вы же сами уверены, что красных выбьют из Бреста.

– Ну и что? Они могут отступать хоть до Урала, но всё равно сломают Гитлеру хребет.

– Вы симпатизируете азиатам?

– Я думаю, что вам скоро придётся подружиться с русскими.

– Англия нас предаст? – вырвалось у Новицкого.

– Аккуратнее выбирайте слова. Страна, которую вы назвали, – лишь маленькое государство, правда, с огромным чувством величия! А у Британской империи, над которой никогда не заходит солнце, нет постоянных друзей, но всегда есть постоянные интересы. Её судьба решится в России. На континенте больше не осталось сил, способных остановить вермахт. И не надо скрипеть зубами. Лучше хмурое лицо друга, чем улыбка врага.

«A friend’s frown is better than a foe’s smile», – машинально перевёл Новицкий и поджал губы. Нельзя же быть настолько циничным.

– Не обижайтесь, поручик. «Германизация», «украинизация», «полонизация» хороша для туземцев, живущих где-то далеко. Обыватель, читая газеты, обязан восхищаться солдатами, наконец-то научившими дикарей пользоваться зубной щёткой. А вы что, действительно считали белорусов в Войске польском солдатами второго сорта?

– То наша проблема! – Поручик выдал вековой убийственный аргумент.

– От можа до можа? Как эти? – Ненашев щёлкнул каблуками, поднял правую руку вверх с распрямленной ладонью под выверенным углом в сорок пять градусов. Сокрушенно посмотрел и пробормотал: «Mit Adolf Hitler in ein neues Europa!»[59] Затем брезгливо стряхнул с нее нечто невидимое, но очень отвратительное и иронично посмотрел на поручика.

– Что вы себе позволяете?

– Да всё гадаю, почему у вас нет заморских территорий?

Поручик сжал губы, вспоминая, как по Варшаве ходили длинные колонны людей с плакатами морской колониальной лиги «Почему нас там нет?», требуя своей доли в африканских колониях у Англии, Франции и почему-то Португалии[60]. Как им хотелось дешёвого сырья и слуг с далеких континентов!

– Пан Александр, представьте, что будет, если такая штука взорвётся на спиртозаводе в Бресте?

– Решились на диверсию против Советов?

– Зачем ещё другим оккупантам пить вашу водку?

– Неужели узнали дату?

– Даже время. Двадцать второго, в три пятнадцать по берлинскому времени.

– В три часа пятнадцать минут? – Новицкого пора зила не дата, а точность, вплоть до минуты.

– Что вас удивляет? Хотите пари?

В ответ поляк просветлел и улыбнулся: вот оно! Событие, которое униженная Речь Посполитая ждёт уже почти два года. Две главные силы зла сойдутся в смертельной битве, истребят друг друга, а потом…

– Ещё одна новость. – Арнимов демонстративно зевнул. – В час ночи ОГПУ отправит последний эшелон в Сибирь. Конвой – тридцать человек[61].

– Но там почти нет поляков! – возразил пан Александр, понимая, к чему клонит Ненашев.

– Да, в вагонах будут ещё евреи, белорусы. Все, кто признан неблагонадёжным. В случае успеха о вас, как об истинных освободителях от ига большевизма, будут говорить примерно год.

– Почему год?

– Сначала немцы исполнят вашу голубую мечту: отомстят евреям за поддержку большевиков. Постепенно убьют всех: мужчин, женщин, детей. Впрочем, к чему жалеть жидов? Но далее начнется «ассимиляция» белорусов и «украинизация» поляков. Все станут очень заняты и сердиты друг на друга.

Саша знал, что на самом деле события сложатся не так. Хуже. Даже демократически избранный президент Польши потом заявит, что нельзя дальше, как страус, прятать голову в песок.

После ухода сильной власти решать национальный вопрос начали «патриоты» с дубьём в руках. Причём так, что даже у евреев вырывался искренний вопль облегчения, когда застучал на порогах кованый сапог немецкого солдата. Их уже нельзя было запросто убивать на улицах.

А что? В местечке Едвабне Белостокской области вдохновлённый общей идеей коллектив граждан одной очень европейской национальности скинулся на керосин и инициативно загнал жидов в сарай. Они никому даже пальцем не позволили тронуть своих евреев. Всё обошлось без пролития крови. Немцы всё равно их убьют, так не пропадать же добру рядом?[62]