— Не моторист — труха, — заявил старший механик Карташов, с интересом слушавший Кренкеля.

— Труха тоже среди нас была, — заметил Эрнст Теодорович, — только в малой пропорции, не то не выдержали бы.

— Как же вы без резервного дизеля? — спросил старший механик «Седова».

— На аккумуляторах аварийную связь наладили. Сообщил не только то, что, мол, тонем, а и как выгрузка идет на лед. Правда, сам я в замерзшее стекло ни черта не видел, да мне через открытую дверь кричали, что происходит. Тонул «Челюскин» рывками. Льдина пропорола ему борт и вошла внутрь судна. Так он на ней и висел, как шашлык на шампуре. Временами корабль весь содрогался. И опускался носом под лед. Покатились по моему столу карандаши. «Ну, — думаю, — амба, закрывай лавочку» Тут принялись мы (славная у меня аварийная команда была, загляденье!) наше радистское хозяйство на лед выгружать. Я скорее боялся потерять какую-нибудь малость, чем утонуть... На палубе сами собой бочки прыгают, а аккумуляторы чертовски тяжелые. И когда изобретатели в них свинец заменят?

Ну а дальше уже не морская, а скорее воздушная героическая эпопея пошла. Работали мы на льду с допотопной искровой радиостанцией, от которой в эфире вроде одни помехи. Так на этих «помехах» связь и держали, пока летчики в течение месяца не вывезли более ста человек из лагеря Шмидта. Радистам привелось последними улетать с дрейфующей льдины вместе с доставленными туда на всякий случай собаками. Славные были собаченции! Мы о них грелись. Печки живые!

— Эх, завидую я вам, Эрнст Теодорович! Дюже завидую, — крякнул Денисюк и поднялся. — Как-то мы выгрузимся завтра?

Наутро у острова Визе, где Денисюк должен был работать аэрологом, разгулялся страшный прибой. Из-за позднего времени года «Георгий Седов» не мог здесь задерживаться. Льды грозили преградить ему обратный путь. Капитан Борис Ефимович и Эрнст Теодорович, посовещавшись, решили изменить своей обычной осторожности и начать выгрузку во время прибоя.

Что делалось на берегу, я не знал. Я лишь видел людей, возвращавшихся на пустых кунгасах. На моряках не было сухой нитки, а вода ледяная. Они грелись разбавленным спиртом. Некоторые ящики им пришлось вылавливать у берега из воды. Выгрузка велась и днем и ночью.

Капитан не знал, удастся ли ему выбросить на берег все грузы для полярной станции Визе, и установил очередность. Сначала — продовольствие и топливо. В последнюю очередь — водородные баллоны.

Вот тут и начались неприятности для аэролога Денисюка. Баллоны казались ему самым важным грузом. Без них он не сможет наполнять водородом шарики, чтобы выпускать их в небо. Наблюдая за их полетом на разной высоте, он должен определять скорость и направление ветра.

Денисюк категорически отказался съехать на берег без баллонов. Я видел, как он, огромный, неуклюжий, мрачно слонялся по палубе, глядя на далекий остров, пустынный и плоский, с одиноким домиком, который уже начало заносить снегом. На широком лице аэролога застыло выражение страдания.

Отправлялся Денисюк на остров с последним рейсом катера, буксировавшего кунгас с его «драгоценными» баллонами.

Повел катер третий штурман Иван Васильевич Нетаев. Вместо измученного моториста, работавшего двое суток без сна, с Нетаевым в этот рейс отправился старший механик корабля Карташов.

Я понял, какое значение придает капитан этому рейсу, послав своих помощников.

Когда катер, буксируя кунгас с водородными баллонами, отошел от корабля, налетел снежный заряд. Незаметно он перешел в пургу. Катер исчез в пелене. У всех худо стало на душе. Видимость кончалась прямо у борта корабля. Даже вершины мачт скрылись. Остров пропал. Все тревожно прислушивались к замиравшему стуку дизелька катера.

Наконец стук замер.

И вот уже полтора часа не слышно катера ни на корабле, ни на острове, с которым установлена радиосвязь. Катер не дошел до берега и не вернулся обратно. Как выяснилось позднее, дизель на катере заглох, когда Иван Васильевич уже видел ориентир — костер, разложенный на берегу.

— Что случилось? — крикнул из рубки Нетаев, наклонившись к переговорной трубе.

— Сейчас запущу, — отозвался механик. Был Карташов пожилым и удивительно спокойным моряком. В тесном машинном отделении он склонился над дизелем.

Дизель запускают не заводной ручкой, а сжатым воздухом, впуская его в цилиндры. Баллон со сжатым воздухом лежал на специальной подставке, чтобы не перекатываться при крене катера. Катер потерял ход. Его валило с боку на бок, било волнами.

Механик соединил шлангом баллон с дизелем и повернул кран дроссельного клапана, снижающего давление сжатого воздуха. Стрелка манометра на баллоне дрогнула. Сжатый воздух ринулся в цилиндры.

Карташов дал топливо — вспышка! Еще вспышка! Дизель застучал. Перестал. Опять застучал... И заглох.

— Форсунка засорилась! Надо прочистить! — уверенно крикнул Карташов в переговорную трубу.

Штурман тщетно старался поставить катер против волны. Огонь на берегу быстро удалялся. Ветер и течение несли катер в открытое море. Иван Васильевич посмотрел на компас, стараясь хоть приблизительно определить направление своего вынужденного курса. Цепляясь за поручни на машинной надстройке, штурман прошел на корму. Карташова он не торопил. Он во всем доверялся этому опытному человеку. Вспомнил рассказ Кренкеля о молившемся мотористе и мысленно усмехнулся.

С кормы катера сквозь летящую снежную стену уходил в полумрак буксирный канат. Кунгас казался темным расплывчатым пятном.

Снег, липкий, мокрый, бил в лицо, залепляя глаза.

Осветился квадрат люка. Из него показалась голова механика в сдвинутой на затылок кепке.

— Сейчас запустим! — ободряюще крикнул он.

Успокоенный штурман вернулся в рубку и взялся за штурвал. Но на душе у него было нехорошо. Механик запустит дизель... А куда идти?

Нелегко в море найти остров. «Седов» его трое суток искал. На катере не было ни радиопеленга, ни лага, ни карт с нанесенным на них курсом. Дизель не работал.

— Что там у тебя? — небрежно крикнул Нетаев в переговорную трубу.

В машинном отделении молчали.

С тяжелым предчувствием штурман снова выбрался из рубки и заглянул в люк машинного отделения.

Электрическая лампочка тускло освещала широкую спину приземистого старшего механика. Карташов обернулся. Нетаев не узнал его. Всегда спокойное лицо его перекосило, как от мучительной боли. Он указал на стрелку манометра.

— Все стравил, — упавшим голосом сказал он.

В баллоне воздуха не было... Стрелка манометра застряла...

Нетаев увидел капельки пота на морщинистом лбу Карташова. Тот продолжал чужим, незнакомым Нетаеву голосом:

— Дизеля не запустить. Моя вина. Выходит, труха!..

С неожиданным спокойствием Нетаев сказал:

— Пассажир ведь на кунгасе... Надо его на катер взять. Кунгас скоро затонет.

Механик взглянул на штурмана, со злостью пнул ногой пустой баллон и полез следом за Нетаевым по трапу. Они выбрались на корму. Липкий снег и брызги летели отовсюду. Через голенища в сапоги заливалась вода.

Моряки ухватились за буксирный трос и с трудом стали тянуть его. Скоро из мглы появилась пляшущая тень. Это был кунгас. На носу его маячила фигура человека.

Нетаев крикнул:

— Прыгайте, Денисюк! Трос обрубим!

— Как же так — обрубим? — послышался голос. — Так ведь тут баллоны с водородом!

— Какие там баллоны? — с раздражением сказал Карташов.— Кунгас ко дну пойдет. Разве не понятно?

— То ж понятно, — отозвался Денисюк. — Вполне понятно. Только как же баллоны бросать?

Он выкрикивал слова, то поднимаясь над кормой, то проваливаясь куда-то вниз.

— Прыгайте! — начал сердиться Карташов.

— Так ведь без баллонов ни единого шара не выпустить. То ж не дело! — хрипло протестовал Денисюк.