Мы обнялись. Она молчала, плакала,  прижавшись ко мне, уткнувшись влажными от слез глазами в плечо. Я словно контуженный после семилетней потери сознания стоял телеграфным столбом, уставившись в стену комнаты. Семь лет прошло, а мировосприятие внутри, будто лет пятнадцать минуло с тех пор, когда меня посадили за решетку.

Кухня аппетитно пахла блинами. Фирменными блинчиками, мамиными тончайшими сквозь которые, если поднести блин к стеклу окна рассмотришь силуэты на улице деревьев, машин, прохожих. Волшебный вкус начинки клубничного  и вишневого варенья  помню с раннего детства. Мама традиционно по выходным баловала приготовленными по случаю пирогами, блинами или другими вкусностями.

Кипел подогреваемый чайник, свистом прося снять с газовой плиты. Беспородная кошка Маруся старательно терлась о мою правую ногу. Марусю я подобрал слепым котенком около двери своей квартиры лет десять назад. Кошку пожизненно  приютила мама.  Я и мама напротив друг друга за старым кухонным столом. Сколько же видела поблекшая столешница, деревянные ножки за службу в этом доме! Ребенком я шибко ударился о боковину крышки  от того на лбу ношу еле заметный шрамик. В юношеский переходный возраст, истерил перед мамой переворачивая, то, что попадало под руку, «бедный» стол. А скольких веселых, шумных  праздников, дружественных родительских посиделок он засвителествовал, не перечесть за пару дней. Не раз предлагал матери выкинуть состарившийся предмет мебели и  купить современный, дизайнерский, она чрезвычайно противилась. Я никогда не допытывался, для чего она старательно бережет еле держащуюся на ногах рухлядь. Сейчас понимаю, вещи связанные с отцом мама хранит. Именно через предметы интерьера, старые фотографии, мы держимся за умерших любимых людей. За ценное былое, счастливое прошлое, теперь погруженное в глубокую могилу, засыпанное землей.

-- Как дальше?--немного успокоившись от нахлынувших эмоций, спрашивала мама.

-- Буду работать,-- твердо, не раздумывая, чтобы вселить уверенность в маму в моем будущем, отвечал я.

--Хорошо бы обзавестись семьей, нарожать детей,-- говорила чуть назидательно она.

 Я не противился, соглашался. Она предложила  пожить  у нее. Я кивнул. Нет конкретных далеко идущих жизненных планов,  нет собственного дома, нет даже прошлого, оно брошено по дороге из тюрьмы. Черта проведена, жизнь обнулилась теперь не ясно, куда и зачем.

В 98 году отрешенно выслушивая вердикт суда по делу о контрабанде героина, я стоял  поникший, чтобы не видеть плачущую мать. Сквозь пониженный голос судьи похожий на запись аудиапленки я слышал еле сдерживаемые всхлипы единственного родного человека в зале суда. Материнские рыдания пролетали стремительно моими нервными волокнами электрическими  разрядами.  Массово скапливаясь в районе сердца частицы до предела вместимости, потом взрывались атомным «грибом» набитым безысходностью. Одним словом невыносимое психическое состояние. Натянутые напряжением минуты заседания суда, чеканная речь судьи  зачитываемого приговора, убитая горем мать. Произносимые слова, исходящие звуки я, сопротивляясь, проглатывал, давясь собственным бессилием в клетке зала заседания суда. Прозвучавшая  цифра приговора 10 лет осуждения заставила поднять голову и взглянуть в зал заседания, где воцарилась гробовая тишина. Тогда я решил, что умер и меня провожают в последний путь  участники судебного процесса.

Я принял вердикт суда сдержанно.  Был психологически подготовлен к безнадежному исходу?! Вряд ли. Я всегда боролся и питал надежду до конца с первого взгляда провального дела. Спокойствие скорее реакция умышленно отключенного мозга или шок от приговора по делу. Панические психологические мучения проявятся позже. Старенький, дребезжащий автозак подпрыгивал на неровной дороге,  увозил меня в иную, тюремную реальность. Я словно перенес сложную хирургическую операцию,   медленно просыпаясь от сверхглубокого наркоза.

Первые размышления о моем физическом возрасте. Меня освободят, когда мне будет 34 года. Отчего-то четко представилось, как немощный, постаревший  никому не нужный выхожу из тюрьмы. Десять лет мерещились  вечностью. Тюряга началом жизненного конца. В народе сказывают, человек привыкает ко всему. Это не так, man!  С безжизненным существованием в заключении лично я не свыкся.

Реальная будущая действительность мне после освобождения из тюрьмы виделась  различными  моделями адаптации в обществе. Я как мог, цеплялся за еле различимые выступы и края вариантов законопослушного устройства по ту сторону колючего забора. Работать на «дядю», заняться бизнесом, или вообще свалить из страны. Туманные перспективы как-то приспособиться  в  людской, нормальной  среде вне тюремной решетки избегая криминала, рисовались  радужными красками, вероятно, смахивали на мечтания? Я не унывал, бубнил себе под нос песню Боба Дилана «Достучаться до небес», строчил на швейной машинке варежки с кепками и ждал, надеясь на лучшее.

Мама вот моя звезда

Я здесь больше не шериф

Опустилась темнота

Что-то холодно в груди

И осталось наконец

Достучаться до небес

Достучаться до небес

Достучаться до небес

Закопай мой револьвер

Я, похоже, не жилец

Ах достало б только сил

Достучаться до небес

Мама, сними с меня эту ношу

Я не могу её больше нести

Становится темно, слишком темно, чтобы видеть;

Чувствую, я стучусь в небесную дверь

Стучусь, стучусь, стучусь в небесную дверь

Стучусь, стучусь, стучусь в дверь небес

Стучусь, стучусь, стучусь в небесную дверь

Стучусь, стучусь, стучусь в дверь небес

Мама, сложи моё оружие на землю

Я не могу больше стрелять им

То длинное чёрное облако снижается

Я чувствую, что я стучусь в дверь небес

(Перевод взят с сайта http://jooov.net/text/6701218/bob_dilan-dostuchatsya_do_nebes.htmls)

Конкретных, воплотимых идей деятельности на воле не посещало. Всякого рода непродуманные задумки приходили на ум. Слишком отдаленной, чужеродной представлялась жизнь обывателей по ту сторону окна тюрьмы камеры, житье бытье, которое скрывалась за синей линией горизонта, подпертой высоким забором с колючей проволокой.   Апосля разберусь с дальнейшими  шагами по выбору профессионального поприща и бытового обустройства. По выходу из тюряге для начала осмотрюсь на , выдержу паузу, а там будет видно, как станет.

Я неспешно жевал пирожки с капустой, пил заваренный грузинский чай с наикислейшим лимоном  под рассказы мамы обо всем.

Мама старалась вести естественно. Держалась  радостно, но я подмечал  каких непомерных усилий ей стоит  не заплакать.  Она как любая мать переживала о сыновнем завтрашнем дне. Как простому парню, отсидевшему тюремный срок устроить благополучно судьбу, не загреметь вновь на зону? Волновалась  о здоровье расшатоном за годы заключения.   В ответ я успокаивал маму, что здоровье крепкое как у молодого бычка. Ссылался на мирное состояние обычной людской жизни, до которой считал драгоценные дни тюрьмы, к которой не могу пока привыкнуть. Трудно одним днем перейти, переметнуться  из неволи в свободу. Я несколько растерян, временное состояние. Трудности с обустройством в нынешнем обществе отнюдь не пугают. Тяжелые дни остались  позади. Мама гладила меня теплой ладонью по руке. Мама верила,  сын выберется, выкоробкается какие бы великие, непроходимые  препятствия не стали на его пути.