-- Врешь?--подожженной спичкой вспыхиваю.
--Поспрошай дружбана,-- язвительно советует он.--За Гаврюшенко проступков против закона наберется на полноценную уголовную статью. Трусоват к тому же Гавр. Уговаривать, возиться с напарником твоим долго не пришлось.
--Вы же меня чуть не прикончили! Скоты!-- ору срывая голос.
--Ну, ну Антон,--придерживает мои рвущиеся связки от крика,-- Гаврюшин косяк. Этому придурку сказано несколько раз было, сколько сыпать порошка. Задача ставилась элементарная. Сымитировать покушение. Убивать тебя никто не помышлял. Ты живым нужен!
--Бович пособничал с монтажом аудиопленки. Запись лоховская, левая, топорно сработанная. Но ты повелся,-- с сожалением удостоверивает Колошенко.
--Хороший ты Антош парень,-- ласково лечит опер.--Сколько лет рука об руку шествуем с тобой!—призадумывается несколько секунд он.--Поверь man! Желание естественно огромное помочь тебе! Коллеги отговаривали,--как то брезгливо роняет он,-- мол, борзый Кнутиков, аргументировали они. Кинуть на растерзание к Шмеловской братии предлагали.
--Наш диалог в больнице касаемо Шмелева я на пленку писанул на всякий случай,--словно извеняюще крякает Колошенко.--Ты же понятно дело в курсах, за Шмелева братва на ремни тебя порежет!
--Сука ты Андрюша,--процеживаю сквозь сжатые зубы.
--Спасибо Антош за благодарность,--кланяется головой он.--Только не забудь!!!—повышает тон.—Кто твою ребячью задницу прикрывал от наездов бандитов, ментов.
--Главное! Ты тут целкой не притворяйся!--сурово.-- На дружбу нашу не ссылайся. Мы на разных баррикадах. Я мент, ты преступник. Никто тебя за руку не тянул наркотой торговать. Даже отговаривали. Повспоминай,--просит он.
-- Но, ты хотел красивой жизни и преступной романтики,--напоминает Колошенко.—Получил?-- придирчиво.-- За преступления расплата приходит Антонио!-- Если ты в 24 года не усвоил закон жизни. Твои половые трудности,--устанавливает опер, словно собрав доказательства сего факта, теперь предъявляет мне конечный расклад.
-- Лично мне ничего плохого ты не сделал. Поэтому вредить тебе нет желания,--Колошенко осторожно заглядывает мне в глаза.--Ты затеял игру по неким правилам. Инструкцию для участника не до конца дочитал по малолетству. Чтож бывает! Молодость зелена! – с пониманием соглашается.--В конце инструкции для применения пункты важные вставлены. Если бы «дочитал», а точнее поспрашивал старших товарищей о последствиях,-- несколько призадумывается оперативник, видимо проецируя иную ситуацию на случай моей осведомленности о концовке игры.-- В опасных аферах три варианта завершения тюрьма, могила, или мы!—простецки доносит Колошенко эпилог остросюжетного романа.
--Время такое нынешнее Антош. Паскудное я бы назвал,--кривляется лицом он, будто съел очень кислое снадобье.--История переварит наши подлости. Мы же, в сегодняшнем дне сотрудничать обязаны. От коллективной работы обеим сторонам только плюсы.
--Отвечая о последствиях для тебя в случае отказа,--Колошенко сочувствующе глядит на меня.--Ты вправе уйти. Альтернатива всегда присутствует. Выход найти, возможно, из любого непростого положения. Тебе, например, на свободе остаться живым и невредимым.
--Каким образом? –засовываю изводящий меня вопрос в притчу Колошенко о несправедливом времени, выпавшем на нашу долю, предательстве….
--Весьма просто!--бодро включается оперативник. --Выйти навсегда из бизнеса «экстази» в России, странах СНГ. Короче, не продавать препараты,--он четко перечисляет требования, выполнив которые я буду свободен. --Передать контакты, касающиеся поставок товара Бовичу. Далее свести бывшего компаньона с партнерами в Европе. У тебя же эксклюзив покупки марочного европейского «экстази».
--Еще два важных условия,--ловит Колошенко недолгую словесную паузу.--Отдать заработанные деньги и покинуть просторы родины, сразу после сдачи дел, разумеется.
--Гарантирую. Сделаешь, как просим. Выполним обязательства с нашей стороны.
--Решай Тоша. Дорогой друг,--он вопрошающе всматривается в меня.
Колошенко просекает. Выбор действий имею не великий, чтобы выйти относительно сухим из ужасной передряги. Оперативник хладнокровен, ни один мускул не дергается на лице Колошенко. Понятно дело все козыри партии у него в руках.
--И еще!--акцентирует опер.-- Предупреждаю дружески,--печально.--Не рыпайся. Удрать не выйдет. Обложили со всех сторон света тебя. Мои люди начеку. Думай о маме!! Не угрожаю, советую,--подмигивает правым глазом мне.
-- Когда нужен ответ?--кратко отрезаю.
--До завтра поразмышляй. Вечером, часов в восемь позвони,--необдумывая назначает Колошенко.
Я не позвоню. Меня поднимает невероятная энергия ярости со стула.
--Не утруждай людей Андрюш! Сейчас отвечу,--в бешенстве рвусь я.
--Интересно, что?-- оперативник замирает нетерпением.
-- Иди ты на хрен. Коллегам своим передай, чтобы шли туда же. Я всегда был сам по себе. В услугах ваших не нуждаюсь. Чао. Друг.
29.
Бегу сломя голову ударяясь о дверные косяки. Дергаю хлипкую входную дверь.
-- Ты дурак Кнутиков. Вернись, --кричит вслед Колошенко.
Что есть силы, хлопаю за собой обтянутую дермонтином дверь. Встаю на грязной лестничной площадке пропахшей кошачий мочой. Наклонив голову вперед, упираюсь лбом о холодную стену. Ощущаю кожей мелкие колющиеся неровности поверхности. Так неподвижно едва стою на ногах, закрыв глаза. Я умер. Попал за тяжкие грехи на земле прямо в ад. Утратив ощущение течения времени, мне кажется, минует вечность. Цветные и черно белые художественные картинки отжитой без цельно жизни проносятся слайдами в закрытых глазах. Вот младенец, долгожданный ребенок в сильных, теплых руках отца. Батя забирает из родильного дома маму с кричащим в пеленках ребенком. Бережно передает ревущий сверток бабушке. Вот молодая, красивая мама ведет бойкого мальчишку за руку в детский сад. Первый класс звенит звонком. Я в многолосой толпе учеников, первоклассников. На школьной линейке посвященной первому сентября папа фотографирует меня с огромным разноцветным букетом гладиолусов.
Моя голова, придавленная к стене, побаливает. Резкая боль в обоих полушариях мозга заставляет очнуться. Достаю пачку сигарет, отрываю фильтр у сигареты, прикуриваю папиросу. Глубокие затяжки табачной палочки следуют одна за другой. На четвертой тяге едкий дым вызывает отхаркивающей кашель. Выпрямляюсь, бросаю не докуренную папиросу на половую плитку. Суетясь, жму кнопку вызова лифта. Лифт не подает признаков работоспособности. Спускаюсь вниз по тускло освещенной лестнице. Лечу, перепрыгивая широченными шагами по две-три лестничной ступеньки. Первый этаж узнаю по кромешной темноте из-за отсутствия лампочки, нещадному запаху кошачьих испражнений и скрежещем битому бутылочному стеклу под подошвами ботинок. Толкаю с ноги со всей дури подъездную дверь. Она, не сопротивляясь, распахивается, настежь вываливая меня на вечернюю придомовую территорию. Посещает чувство, ощущение будто пробыл на квартире целую вечность. Двор дома встречает немногочисленными снежинками, лениво падающими с пасмурных небес. Морозец игриво пощипывает лицо. Горят уличные фонари, освещая молоденькую мамашу с детской коляской идущей мимо. Быстро двигаю к машине. Бездомный, одинокий, лохматый пес копошащейся в помойке неохотно, скорее, для острастки лает мне вдогонку. Приветливо зову псину, в авто лежит кусок мяса купленного домой. Собака пугается незнакомца, убегает проч. Жигули «шестерка» коротко сигналит клаксоном настоятельной просьбой отойти с проезжей части. Наконец сажусь в автомобиль. Плавно поворачиваю ключ зажигания.
Пока автомобиль прогревается, обдумываю план дальнейших действий. Первое что настоятельно лезет в голову, выйти из машины, дойти до телефонного автомата, позвонить Колошенко. Пока не поздно, поезд не ушел развернуть обратно скоротечное решение. Договориться о желанном для ментов сотрудничестве. Затем дождаться нужного момента, спрыгнуть, подготовленному с поезда. Нет. Поступил, как поступил. Баста! Кумекай man, вслух призываю себя. Оперативник торопиться не станет с контрмерами. Как положено для таких делишек выждет день-два. Вдруг подопечный одумается, покается, вернется с извинениями. Не прибегу, упав с повинной, последует жесткая команда фас. Колошенко мастер создавать неприятности. Меня оперативно повяжут, словно беззащитного щенка. Один день запасной, чтобы активизироваться, предпринять действия точно есть. Дельных, продуктивных идей спасения нет на уме. Откуда взяться решению проблемы, когда недавний разговор с ментом, перевернувший мое бытие на стовосемьдесят градусов еще не осмыслен. Нужно часа два дабы хладнокровно, хорошенько обмозговать конфликт. Еду по наитию из города. Ленинградский проспект светится рекламными, неоновыми вывесками, одиночные прохожие возвращаются по домам. Автомагнитола играет «Placebo» «Come Home». Головная боль ощутимо усиливается. Назло таблетки обезболивающего нет под рукой. Круговорот мыслей гоняет анализ в поиске причин предательства Гаврюши и Бовича, ошибочной смерти Шмелева, веера угроз Колошенко.
