Хотя и говорят в народе так[61], но дочь я все равно тебе отдам. Негоже ей у отчего порога век женский коротать. А сына оставляй у нас. Отныне он наш зять»[62]. На это Есухэй-батор отвечал: «Я сына, так и быть, тебе оставлю. Прошу, любезный сват, лишь об одном: собак боится сын мой, Тэмужин; не допусти, чтоб псы его пугали»[63]. И отдал Есухэй-батор свату Дэй сэцэну в подарок заводного коня своего и, оставив сына в зятьях, отправился восвояси. По пути в степи Цэгцэрской наехал Есухэй-батор на татарский стан и попал на татарский пир. И сошел с коня утолить жажду на пиру. И признали татары Есухэя из хиадского рода, и усадили, и потчевали его на пиру. А сами, отмщения жаждя, сговорились тайно и подмешали в еду ему яду. И на пути домой от стана татарского занемог Есухэй-батор и домой чуть живой воротился через три дня. «Мне плохо! Есть рядом кто-нибудь?» – вскричал Есухэй-батор. «Я подле вас», – ответил Мунлиг, сын старика Чарахи из племени Хонхотадай. Призвав его к себе, Есухэй-батор молвил: «Послушай, Мунлиг! Дети – малолетки у меня. А Тэмужина, старшего из них, оставил я у свата Дэй сэцэна. Но по пути домой в татарском стане я был отравлен. О, как же худо мне! Так позаботься ты, мой верный Мунлиг, о сиротах моих и о вдове. И сына, Тэмужина моего, немедля привези ко мне…» и, заповедав Мунлигу сие, он опочил. Мунлиг, выполняя волю Есухэй-батора, пришел к Дэй сэцэну и молвил: «Достопочтенный Есухэй по сыну своему истосковался, и я приехал, чтоб его забрать». И отвечал ему тогда Дэй сэцэн: «Коли скучает сват по сыну, мы Тэмужина тотчас же домой отправим. Но вскорости ему прибыть обратно надлежит». Отец Мунлиг[64][65] выслушал эти слова, забрал Тэмужина и привез в отчину. Рассказ о предательстве тайчудов В тот год весной[66], когда жены Амбагай-хана – Орбай и Сохатай – принесли дары к жертвеннику на могилах предков, Огэлун ужин запоздала, и ей не досталась ее доля поминальных кушаний. Приступив к Орбай и Сохатай, Огэлун ужин сказала: «Почто обделена я вами на поминальной трапезе сегодня? Не потому ли, что скончался Есухэй, а сыновья мои еще не повзрослели? Неужто даже и глаза в глаза Мы будем лишены почтенья, Неужто даже о перекочевках Не будете нас впредь предупреждать?!» Услышав сие, Орбай и Сохатай вознегодовали: «Ты приглашений, подношений ждешь? — К чему поспела, тем и рот набьешь. Прислуживать тебе? – Нужна ты больно!.. Что ухватила, тем и будь довольна. Не потому ли, что нет с нами хана Амбагая, осмеливается теперь глумиться даже Огэлун над нами?!» И стали они подбивать соплеменников: «Давайте откочуем все отсюда, а Огэлун здесь бросим вместе с сыновьями». Наутро следующего дня Таргудай хирилтуг и Тудугэн гиртэ, предводители тайчудов[67], во главе своего племени двинулись к реке Онон. Так соплеменники покинули Огэлун и ее сыновей. Тогда старик Чараха из племени Хонхотадай поскакал, и нагнал их, и стал уговаривать вернуться. И сказал ему Тудугэн гиртэ: «Пересохший род. Ни воды, ни травы, И потрескались белые камни, увы». И не вняли словам старца тайчуды и пошли дальше. А Тудугэн гиртэ ударил старика Чараху копьем в спину и прогнал прочь со словами: «Будешь знать, старик, как мне перечить!»
Возвратился старик Чараха раненым и лежал, страданиями мучимый, когда пришел к нему Тэмужин. И молвил старик Чараха из племени Хонхотадай: «Откочевав, тайчуды увели с собою весь народ, что собран был отцом твоим достойным; его нагнал я, воротить желая, да сам, как видишь, едва живым вернулся». И заплакал Тэмужин, и ушел от старика весьма опечаленным. Тогда Огэлун ужин сама поскакала вослед ушедшим, и держала она в руке знамя святое[68]. Воротила она иных из ушедших, но и они вскоре удалились вслед за тайчудами. Так братья-тайчуды покинули вдовицу Огэлун ужин и сыновей ее малолетних и отошли от родных пределов[69]. От рожденья премудрая, мать Огэлун Дэл свой поясом повязала, По теченью Онона то вверх, то вниз Все бродила она, кочевала. Что в степи съедобного было, Тем детей она и кормила. Дни в пути, в трудах проводила. От рожденья упорная мать Огэлун Шла не знающим устали шагом, С суковатой дубовою палкой в руках, По ложбинам да по оврагам, Вверх и вниз… Набравшись терпенья, Все искала, копала коренья. Было трудно ей, горько было, Но достойных сынов вскормила. От рожденья прекрасная, мать Огэлун Берегами речными бродила, Собирала по осени дикий лучок, Даже рыбу удою удила. Не жалела рук, не жалела ног И сынов державных взрастила. Был характер тверд, был порядок строг — Вот что в жизни детей укрепило. Ясноликая ханша-мать, Ты сумела детей поднять, От щедрот питая степных. Сыновей научила мать Званье, долг свой осознавать, Гордость ты заронила в них. С берегов Онона-реки Стали дети кидать крючки, Сами стали рыбу ловить, Чтобы мать Огэлун накормить. Строгих правил держится мать — Сыновьям державными стать. Тот рыбак и этот рыбак — Год за годом мужали так. Наловчились рыбу ловить— Могут братья мать прокормить. Предание об убиении Бэгтэра И вот однажды Тэмужин, Хасар, Бэгтэр и Бэлгудэй[70] ловили рыбу, и попалась на крючок светлая рыбешка. Но Бэгтэр и Бэлгудэй себе ее забрали. И приступили тогда Тэмужин и Хасар к матери и с обидой говорили: «Сейчас поймали мы рыбешку, но братья Бэгтэр и Бэлгудэй себе ее забрали». На это мать им отвечала: «Что за охота вам, братьям, так препираться?! Иль вам неведомо, что ныне Нет у вас друга, кроме вашей тени, Как нет и плети, кроме конского хвоста. вернутьсяПо-видимому, это было связано с традиционным ритуалом сватовства у монголов, в соответствии с которым согласие отца выдать свою дочь замуж не могло быть получено по первой же просьбе свата; традиционно сватам приходилось «долго уговаривать» родителей невесты, после чего те соглашались. вернутьсяПо установившейся в то время традиции, после сватовства зять оставался в семье будущей жены, чтобы показать свою состоятельность как работника. вернутьсяЕсли учесть злобное отношение хозяйских псов к чужакам, появляющимся в стойбище, просьба Есухэй-батора по-житейски вполне понятна и отнюдь не характеризует негативно будущего Властелина мира; кроме того, Есухэй-батор мог предчувствовать те нелегкие испытания, которые вскоре обрушились на его семью и его малолетнего сына, и поэтому его предостережение было не чем иным, как просьбой к Дэй сэцэну не оставить их без внимания и поддержки. вернутьсяПлемя Хонхотан, к которому относился старик Чарахи и его сын Мунлиг, одна из трех ветвей (хонхотан, арулад, уряут-хилингуд) племени уряут (уриагуд (?). – A. M.), входило в состав улуса «Все Монголы». Есухэй-батор, находясь на смертном одре, завещал Мунлигу позаботиться о своей семье; очевидно, Мунлиг выполнил завещание Есухэй-батора, привез домой его старшего сына, Тэмужина, и какое-то время вместе со своим отцом, стариком Чарахи, пытался сохранить собранный Есухэй-батором улус, но, когда это сделать не удалось, Мунлиг также покинул семью Есухэй-батора. Несмотря на это, как свидетельствует Рашид ад-Дин, этот Мунлиг «всегда при тяжелых и благоприятных, при страшных и обнадеживающих обстоятельствах был заодно с Чингисханом» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. М.: Ладомир. Т. 1. Кн. 1. С. 167). Очевидно, здесь идет речь и о заслугах Мунлига перед Чингисханом в последующие годы, поэтому благодарный Тэмужин (Чингисхан) величал его не иначе, как Мунлиг-эцэг, отец Мунлиг, а летописцы засвидетельствовали этот факт в своих хрониках. вернутьсяОчевидно, эти события относятся к 1171 г. вернутьсяТайчуды произошли от Чарахай линху, сына Хайду-хана; таким образом, род Чингисхана, хиад-боржигин, и тайчуды были кровными сородичами. Китайский ученый Сайшал утверждает, что Тудугэн гиртэ, как и Таргудай хирилтуг, оба были сыновьями Амбагай-хана, некоторое время возглавлявшего улус Хамаг Монгол («Все Монголы»). вернутьсяВождь племени имел свое духовное знамя, в которое, как считали монголы, после его смерти вселялась его душа; она становилась гением-хранителем всего племени; монгольское знамя того времени – это древко, верхушка которого обрамлена закрепленными на ней особым способом конскими хвостами. вернутьсяАвторы «Сокровенного сказания монголов» подробно описали отчаянные, но безуспешные попытки вдовы Есухэй-батора, Огэлун, и горстки людей из свиты ее мужа возвратить непокорных под свое знамя. Вслед за тайчудами ушли большинство не только дальних, но и близких сородичей Есухэй-батора, которые, по образному выражению Рашид ад-Дина, оказались «скорпионами», которые «по причине злобы и ненависти, порожденных и внедренных в [самой] их природе, завидовали [Есухэй-батору], а так как они не имели достаточной силы и мощи для сопротивления, то до конца его жизни сеяли в сердце (своем) семена мести и вражды». Даже при таком отношении к предводителю улуса тайчуды и другие соплеменники были вынуждены повиноваться ему; без его, прежде всего, таланта воина, непоколебимой воли и стремления к объединению всех монгольских родов и племен им ни за что бы не удалось сдержать натиск ворогов-татар и цзиньцев. Но после его смерти они не признали наследственное право Огэлун и ее старшего сына Тэмужина стать преемниками его великого дела и просто-напросто бросили их на произвол судьбы. С тем, что предводительство в улусе и ратные подвиги – это не женское дело, и тем более не под силу неопытному юнцу, – еще можно было бы согласиться или понять. Но их демонстративный исход был постыдным предательством, которое, как свидетельствуют древние источники, ни Огэлун, ни воспитанный ею Тэмужин всем им никогда не простили. Следует отметить, что не все роды и племена, входившие в улус «Все Монголы», последовали за тайчудами. Родовая монгольская знать вместе со своими подданными-сородичами, а также недавние подданные отца Тэмужина примкнули к предводителю племени жадаран Жамухе сэцэну, тем самым в тот момент отдавая ему предпочтение среди прочих возможных претендентов на ханский престол предводителя улуса «Все Монголы». вернутьсяПо свидетельству древних источников, от второй жены по имени Сочигэл Есухэй-батор имел двух сыновей – Бэгтэра и Бэлгудэя; описываемые события относятся к 1173 г. |