– Серый? Ты выиграл?

– Тот смеется, выворачивает наизнанку карманы брюк. Только связка ключиков и отмычек падает с лязгом на пол. Серый поддевает ее носком сапожка, подбрасывает и ловит на лету.

– А взять неоткуда? Серый пожимает плечами:

– Может, и дадут. А под что?

– Как под что?

– Ну, что у тебя есть? Учебники? – Он смеется. – Ну, под часы, хочешь, Студент?

Он хорошо знает, что у Димки нет часов. Мама; передавала ему со знакомой какой-то старенький «Мозер», но, увы, знакомая исчезла с часами.

– А на «американку» пойдешь?

– Какую «американку»?

– Как в споре. На желание. Проиграешь – деньги можешь не возвращать, но желание выполни. Димка мнется:

– Мало ли какое желание?

Серый пританцовывает.

– А это уж какое будет. Не я деньги дам, у меня нету. Кто-нибудь из этих… Может, заставят под столом кукарекать или на лекции тряпку в профессора бросить – я не знаю. Тут народ знаешь какой! Не деньги ценят, а шутку. Игра есть игра: если будешь только богатеть, голову проломят свои же.

– А ты обещаешь, что без позора?

– Без позора – это точно. А хулиганство какое – вполне возможная история.

– Давай!

– «Давай»! – дразнит Серый. – Я не банк. Тут еще заинтересовать человека надо. Он смотрит на Димку, изучая его.

– Есть, пожалуй, маза. Погоди…

Он исчезает в двери. Через несколько томительных, ужасных минут, когда рядом дышит игра, кто то невнятно смеется, кто-то приглушенно ругается и кто-то, отошедший от стола, роняет мелкие деньги из зажатого в горсти кома, Серый возвращается, а следом за ним мягко, неслышно ступает человек, с щелочками-глазами, внимательный и вкрадчивый. В улыбке его – ножевой, металлический всплеск отраженного фиксами света. На шее белый шарф.

Это Чекарь!

Чекарь разглядывает Димку. Разводит руками.

– Надо же – Студент! – Он поворачивается к Серому, говорит строго: – Что же ты не объясни толком кто?

– А я знал, что ты его знаешь? Чекарь трясет Димку за плечи. Говорит своим мягким акающим и приветливым говорком:

– Здорово, Студент! Рад видеть. Новое что-нибудь написал?

– Нет еще.

– Зря. Зря. Пиши. И мою просьбу не забудь. Он ловко стихи тискает, – объясняет Чекарь Серому. – Сам причем, свои.

Серый с уважением смотрит теперь на Димку – так, во всяком случае, кажется. Да и как еще он может смотреть – Студент с Чекарем знаком, тот его за талант ценит. Не фуфлы-муфлы. И девчонка улыбается, видя, как Чекарь трясет Димку.

– Ладно, о чем тут говорить. – Чекарь вынимает из кармана деньги, ровно сложенные, аккуратными пачками, пересчитанные. – На, Студент, побалуйся.

– А сколько тут?

– Выиграешь – отдашь, – уклоняется от ответа Чекарь. – Ну, а не выиграешь… – он смеется, щуря голубенькие острые глазки, – заставлю тебя на «американку»… рассказать чего-нибудь, сочинить… делать ничего не заставлю. Вот, при Сером обещаю и при ней. – Он кивает в сторону девчонки. – Слов потребую, только слов.

Димка знает, что Чекарь блатной, но знает также, что обязательность у них ценится. Впрочем, что бы то ни было, на этот раз Димка выиграет. Нечего и сомневаться. Он сует деньги в карман – не пересчитывать же. Это не стипендия.

– Погоди, – останавливает его Чекарь. Димка холодеет: неужели передумал?

– Ты из-за выигрыша будешь или из-за игры?

– Из-за игры.

– Молодец – расцветает Чекарь. – Настоящий парень, не только стихи тискает. Играй!…

Люди, склоненные плотной массой над столом, словно почувствовав, что Димка теперь снова в игре, легко подаются, расступаются, и он оказывается у рулетки. Никто не озирался, не наблюдал за Димкой, они как будто спинами, головами, плечами почувствовали увесистость Димкиного кармана и приняли его в свою среду. Их масса втянула Димку и сомкнулась. Кто-то выходил за это время, кто-то входил, но масса оставалась неизменной, с ее винно-табачным азартным неровным дыханием, колыханием, возгласами. Может, кто-то успел застрелиться, повеситься, утопиться, кто-то успел стать обладателем раздутого денежного кома?… Это не влияло на груду тел у стола. Кто они? – мелькнуло в Димкиной голове. – Оказавшиеся не у дел фронтовики, не знающие, как пристроиться в новой жизни, бандюги, спекулянты, рыночные торговцы, взяточники, обладатели честных, но живущих лишь мгновение зарплат? Мелькнуло – и исчезло. Здесь, видно, не принято рассматривать друг друга, разговаривать, здесь живут только в конусе света, падающем ровно на стол – и ни на метр дальше. Кто, как, откуда – за такие вопросы можно и поплатиться. Ну и ладно, и ладно. Главное, что он, Димка, вновь в конусе, он ощущает над своей макушкой тепло ослепительной двухсотсвечовки.

Он вытаскивает из кармана бумажки и со страхом замечает, что у него сплошные помятые слегка тридцатки. Боже ж мой, сколько у него денег?

Крупье, этот самый Драный Жорж, бросает на Димку быстрый • револьверный взгляд: ну? Димка швыряет на стол бумажку. Поехали, и да улыбнется нам удача. Димка получает заветные фишки и ставит их на цифру. Вперед!

Снова рывок в тоннель, вслед за брошенным Драным Жоржем шариком, – в зыбкую темноту. Через минуту Жорж отталкивает от себя кучу фишек в сторону Димки. Попал! У Димки ухает что-то в глубине живота. Всем существом он ощущает восторженную зависть соседей. Но она мимолетна и с новым броском шарика исчезает, уступая место волнению. Общий вдох и затаенность. Димка ощущает себя словно бы в атаке. Да, именно это смертное чувство – пронесет или нет. Похоже, то же испытывают и те, кто рядом с ним.

– Ну, держись, браток, – хрипит кто-то у плеча, должно быть – уже проигравшийся и перешедший в переживатели. Димку поддерживает его явное сочувствие, вдруг прорезавшееся в наполненном азартом и алчностью кругу. Какой-то клеточкой мозга, не вовлеченной в этот круг, студент успевает оценить так нужную ему поддержку, эту дружественную хрипотцу фронтовика, знающего дрожь атаки. Обыденность, рутина и нищета новой/ и так не похожей на мечты мирной жизни гонят таких, как он, к карточным столам, к рулеточной вертушке, к «железке», «двадцать одному», к веселой и дикой поездной игре «махнемся». Здесь они дышат ноздря в ноздрю с базарными спекулянтами или бандюгами, ну и не важно, игра знает лишь риск и азарт, не признает она честных или бесчестных, не ведает симпатий и вражды, чешет всех одной косилкой. Игра ловит фронтовиков, как портовая шлюха, ожидающая дальние суда. Ей что капитан, что матрос – был бы фартовым парнем, не жалеющим себя и близких. Ну, куда же ты, Димка, со своей жаждой удачи? Неужели ты думаешь одолеть вершину, которая сбросила не одного бывалого вояку, расчетливого или рискового, умного тактика или любителя лобовых ударов? Кого ты хочешь опередить, обойти? Но вот – обходит. Сузив прицел с комбинации на цифру, на столь памятную всем и пугающую дату 22 (назло судьбе), Димка ловит за хвост большую удачу, и вновь Жорж, скривив исполосованное багровыми рубцами лицо, подвигает к нему деньги. Фишек у водилы уже нет. Кто-то отходит от стола, с грохотом уронив костыль. Наверно, это его деньги в той кучке, что перешла к Димке, Не из воздуха же она взялась. Ни одно ухо не повернулось на стук. Да хоть подорвись на гранате. Игра!

Через полчаса Димка, уже ничего не соображая, отваливает из электрического ослепительного конуса в полутемный угол. Все, все загреб к себе этот Жорж с отвратительной драной рожей. Сколько там было – Димка и не представляет. Полстола занимал его выигрыш – фишки и деньги. И уже казалось, он не сможет улетучиться. Но выигрыш исчез. Мгновенно – как стог сена от пламени на ветру. Как это случилось? Что-то здесь нечестно, несправедливо, Димка был достоин крупного выигрыша, он действовал по прекрасному наитию новичка, он все соображал, он предугадывал каждую ставку. Это те, в куцых пиджачках, торопливые, матюкающиеся, пахнущие водкой, луком, бриолином, это те должны были проиграть, но не он, бедный студент, которому по всем законам – и в книгах о том не раз писано – должно бешено, дьявольски везти. Откуда-то возникает Серый. Димка, уставившийся в пол, видит только его шевровые сапожки со спущенными голенищами. Димка хватает его за руку, шепчет: