И Он сказал:

– Я хотел поднять всех людей, включая нищих, обездоленных, обиженных, поднять их до Царства Божьего. Бесконечно расширить слой людей с Живой Душой, способных к Вхождению к Господу. А большевики могли только опускать людей. Они уничтожали и почти уничтожили целый слой нации, когда-то нации блистательной, процветающей и талантливой, – слой Носителей Её Души.

15. – Не так все просто. Я ведь был ранен в битве при Стиклстаде. Я лежал со вспоротым животом. Меня подобрала простая крестьянка. Это был 1030-й год, XI век. Крестьянка знала травы, она меня выходила. И не надо этих сцен ревности! Как в ту эпоху я мог ее отблагодарить? Перевести сумму на банковский счет? Не было тогда ни счетов, ни банков!

– Но я же тебя ждала! Ты же не сразу после крестьянки своей вернулся! Ты еще где-то шлялся целых одиннадцать лет!

Грэя говорила довольно резко. Мужчина, сидевший в кафе за соседним столиком, наверняка наш разговор слышал. Иначе смог бы есть. Но он сидел, открыв рот, а котлета перед ним остывала.

– Я ушел в Константинополь. Служил там у монарха. Викинги были лучшими воинами той эпохи.

– А я каждое утро выходила на фиорд, ждала, когда же мелькнет полосатый парус. Паруса мелькали, другие воины возвращались, а ты…

– Если б я вернулся раньше, да без дружины, твои же брательники меня бы убили. Если б я сам на них напал, я бы легко один шестерых перерезал, ты об этом прекрасно знаешь, но я-то не хотел вражды!

Мужик за соседним столиком поперхнулся. Грэя еще повозмущалась моим поведением, но со времени тех событий прошла уже почти тысяча лет. Грэя была отходчива. А с крестьянкой той у меня действительно не было иного средства расплатиться, я просто улучшил ее породу в последующих поколениях. Каждая из них о таком мечтала, не всем удавалось, но эта заслужила. По понятиям той эпохи мои поступки были совершенно нормальными поступками викинга-воина.

Сожалел я совсем о другом. Много позже, шел уже XIV век, когда Грэю осудили за колдовство и отправили на костер, я ведь был среди тех поганых судей. Ни оправдания, ни прощения я себе не находил. Но Грэя великодушно умалчивала об этом эпизоде. Хотя, возможно, женщина скорее простит то, что я отправил ее на костер, чем то, что почти тысячу лет назад я где-то одиннадцать лет шатался, перебирая красоток Восточной Европы и Ближней Азии.

16. Когда у Виктора Михайловича Баранова заканчивался запой, он усиленно, активно зарабатывал. Проработавший много лет шофером, он имел обширные связи в автомобильном мире, и долго не кончавшаяся эпоха социалистических дефицитов открывала для него простор для неплохого заработка. Не надо было подслушивать его разговоры по телефону – голос у него был такой, что его телефонный разговор с лестницы слышишь, а то и со двора. «Карбюратор, генератор, термостат, резина с шипами» – громко, будто в рупор перечислял он хорошо знакомые ему автомобильные термины, что-то кому-то доставал.

Потом он выходил на кухню и гордо показывал всем, кто там был, пачку стодолларовых купюр. Мы невольно вздыхали с облегчением: скоро у нас будет новый сосед – уж с такими деньгами Виктор Михайлович запросто из коммуналки выберется.

Но Виктор Михайлович находил более достойное применение своим деньгам. В квартире появлялись мужчины с сизыми от выпивки лицами, разгар застолья у них приходился часа на два ночи, мощный рупор Баранова от выпитого становился еще мощней, спать никто из окружающих не мог, в районе трех приезжала милиция, снова уезжала, застолье шло часов до шести утра. И так – каждый день.

По телефону звонили мужские голоса, спрашивали про карбюратор, про термостат, про Виктора Михайловича, но тот был не в состоянии что-либо внятное ответить: он был занят кое-чем несоизмеримо более важным, чем карбюратор или шипованная резина.

Когда деньги заканчивались, резина и карбюратор обретали свою былую значимость, и Баранов повисал на телефоне ровно до следующего поступления денег. Потом снова ребята с сизыми лицами становились роднее и ближе, чем покупатели запчастей к автомобилям. И так – без конца.

17. Ульрике не сразу поняла, что с ней делают. В принципе, любая из них, из женщин, не сразу понимает, что с ней делают. Но сколько бы с ней этого ни делали, сейчас все было по-другому.

Видела Его только она. Для миллионов телезрителей Он оставался невидим. Да и для нее, для Ульрике, Он возник из пространства неожиданно, мгновенно, будто сверхускоренный проявитель сработал. О Его появлении Ульрике могла догадаться по реакции в зале. Будто коллективный оргазм охватил этих вопящих, мечущихся людей – ее зрителей, ее слушателей. Пронзающий, обжигающий оргазм.

Большую часть своей жизни Ульрике провела тихо, скромно. Она любила вязать на спицах. Хорошо получалось, изысканно. Тихо напевала она, перебирая петли, завязывая едва различимые узелки. Она и не думала, не предполагала, мечтать не могла о большой сцене, об ошеломляющем успехе, но все в ее жизни пошло по-другому, когда на теле у нее, на левом боку появились три незаживающие точки…

Их появление трудно было связать с каким-то воздействием материального характера. Она ни на что не натыкалась своим левым боком, рядом никого не было. Тем не менее, Ульрике сразу помазала эти точки йодом. Она только что проводила в аэропорт того самого «совка», союз с которым предсказала ее мать. Он был художником, но каким-то непонятным. Многое в нем было странным для Ульрике, настораживающим.

До самого прощания в аэропорту он не смел к ней прикоснуться. Лишь в самый последний момент приложил к ее щеке свои теплые губы. Странный человек. Загадочная русская душа? Или просто тот тип художника, пребывающий в разных состояниях, разных плоскостях, разных мирах одновременно?

Самолет улетел. От Осло до Санкт-Петербурга два часа полета. Плюс два часа разницы поясного времени. В полдень он вылетел, этот человек, этот «совок», в четыре после полудня он уже дома, на своей земле. А норвежским вечером, когда у «совка» уже ночь, появились эти три точки.

Потом ее пение нечаянно услышал известный продюсер, потом выход дисков, телевидение, гастроли. Все, как в фильме, как в сказке. Ульрике тоже приложила немало усилий к собственному успеху, но все это было без напряжения, с удовольствием. Сотни тысяч поклонников писали ей письма. Ее забрасывали цветами, подарками. Все довольно банально. А она просила продюсера устроить гастроли в России.