Дэвид с полминуты пристально рассматривал ее лицо, силясь отыскать в нем признаки слабоумия. Наконец он спросил, все еще не веря:

— Ты что, решила, что ВОТ ЭТО, — он обвел камеру глазами, — ВОТ ЭТО — мой дом?

— А разве нет?

Дэвид засмеялся.

— Когда твой папа привел тебя сюда, — заговорил он, отсмеявшись, — он разве не говорил, как называется это место? Он не говорил тебе, что работает в тюрьме? В «тюрь-ме». Знаешь такое слово?

— Да.

Дэвид удовлетворенно кивнул.

— Но мой папа не работает в тюрьме. — Лайла, видимо, решила пояснить, на какой именно вопрос она ответила «да». — Он работает у нас дома, в своем кабинете. И он меня сюда не приводил.

— Вот как? — Дэвид скептически приподнял правую бровь. — Откуда же тогда ты здесь взялась?

— Я сама пришла.

— Через дверь?

Лайла кивнула, довольная его догадливостью:

— Ага.

— О, Господи… — Дэвид застонал и закрыл глаза.

Вскоре он вынужден был их открыть. Маленькое чудовище настойчиво теребило его за разорванный рукав.

— Что еще?

— Сэр, если это тюрьма, значит, вы преступник?

Дэвид не ответил. Не знал, что ответить. Преступник ли он? Это вопрос сложный. Сам себя он преступником не считал. Десять лет назад любой человек, неважно — европеец, негр, русский, араб или урожденный винландец — мог встать посреди Центральной улицы и громко сказать: «Срать я хотел на президента Винланда и все его сраное правительство». И полицейские… ничего бы с ним не сделали. В крайнем случае, пришлось бы заплатить штраф или посидеть пару дней в участке. В который, кстати сказать, его провели бы хоть и настойчиво, но вежливо. Вежливо! Потому что в противном случае тот же самый гипотетический человек, живший десять лет назад, мог запросто подать в суд на избивших его копов в частности и на всю полицию в целом.

Да, такое могло быть. Пока президентом Винланда неожиданно не стал Роберт Каннинхейм. Пока все страны внезапно не решили объединиться в одно целое. Пока все потенциальные соперники Каннинхейма, севшие вместе с ним за стол Совета Наций, скоропостижно не надумали требовать — да, требовать! — чтобы Совет возглавил именно президент Винланда. И никто иной! Пока Совет не превратился в декорацию для солирующего Роберта, а его самого впервые, как-то вдруг, не назвали в прессе Правителем Мира…

Подать на полицейского в суд… Сейчас это кажется почти небылицей.

…Голос маленькой девочки в синем платье, в который уже раз, вернул Дэвида к реальности:

— Сэр, а что вы сделали? За что вас посадили в тюрьму?

Дэвид закрыл лицо ладонями. Господи, как он устал… Поскорее бы кто-нибудь пришел и увел ее отсюда…

— Сэр, вы кого-нибудь убили?

Поскольку он продолжал молчать, она доверительно добавила:

— Я никому не скажу.

Дэвид отнял руки от лица.

— Я никого не убивал. Я никакой не «сэр». Меня зовут Дэвид Брендом.

— Привет, Дэвид.

Он вздохнул:

— Привет, Лайла.

Если он надеялся, что после этого она замолчит, то крупно ошибся. Лайла присела рядом с ним на корточки:

— А за что тебя посадили в тюрьму?

Он решил, что проще будет ответить. Если он промолчит, интересно, сколько раз она повторит этот вопрос, прежде чем поймет, что он не хочет на него отвечать?

— Я сказал, что Роберт Каннинхейм — нехороший человек.

По лицу Лайлы было видно, что она ждет продолжения. Когда продолжения не последовало, она спросила:

— И это все?

— Ну, допустим, я высказался… слегка иначе, но, по сути — верно.

— И все?

— Все.

— И за это тебя посадили в тюрьму?

Дэвид тоскливо посмотрел ей в глаза. Видимо, его взгляд был достаточно красноречив, потому что маленькое чудовище не стало повторять вопроса. Вместо этого она воскликнула:

— Но ведь это несправедливо!

Дэвид кивнул.

— Я тоже так думаю. Только вот копы думают иначе.

Он думал, что она спросит, кто такие копы. Если учесть ее более чем тепличное воспитание, она вполне могла и не знать такого слова. Но она задала другой вопрос:

— А кто такой Роберт Каннинхейм?

Дэвид крякнул. Засмеялся, было, но, на сей раз, смех получился натянутым, неестественным. Он пристально посмотрел на Лайлу: она что, не шутит?..

— Не пудри мне мозги, малышка. Даже если ты не знаешь, что такое Остров Мира, ты не могла не слышать о великом Роберте Каннинхейме. Разве твои учителя не рассказывали тебе о нем? Он же самый главный человек в истории!.. Тьфу!.. — Дэвид сплюнул.

Лайла на пару секунд задумалась.

— Нет. Мне никто про него ничего не рассказывал…

— Не верю.

— Я правду говорю! — возмутилась девочка.

Дэвид посмотрел на нее, посмотрел — да и поверил. Дети не умеют притворяться, по крайней мере, такие, как эта Лайла.

— Где ты росла? В теплице? В бомбоубежище? На необитаемом острове?

— Я жила в Тинуэте, — сообщила она.

— У тебя есть папа и мама…

Она замотала головой так, что каштановые кудри разлетелись во все стороны:

— Мамы у меня нет. Только папа. Мама умерла, когда я была совсем маленькая. Я ее и не помню.

— Ну, хорошо. — Дэвид вздохнул. — У тебя есть отец. И брат… этот… как ты сказала его зовут?

— Лэйкил.

— Он старше тебя?

Лайла кивнула.

— Отец и брат. Неужели никто из них ни разу не говорил тебе о добром правителе мира, великом Роберте Каннинхейме?

Опять отрицательное мотание головой.

— Ты счастливый ребенок, — безнадежно заключил Дэвид Брендом. — Ты сама не представляешь, какой же ты счастливый ребенок… По крайней мере, тебе не забивали голову всей той чушью, которой нас кормят вот уже десять лет. И кем бы ни был твой отец, я бы хотел пожать ему руку.

— Я бы тоже хотела. — Лайла как-то враз погрустнела. — Но два года назад он исчез. Он и раньше исчезал. Но только потом он появлялся. Или давал о себе знать. Мы ждали его, а его все не было. Лэйкил искал его, но не нашел.

— Бедняга, — посочувствовал ее отцу Дэвид. — Хорошим людям в наше время живется нелегко… Вы с братом не пытались обратиться в участок вашего района? Если копы отправили его на Остров Мира, вас должны были известить об этом.

Лайла усомнилась:

— Не думаю, что копы могли отправить его куда-нибудь. Я ведь тебе уже говорила: мой папа — волшебник! Он за одну секунду может поднять в воздух и перевернуть вверх тормашками сто тысяч копов.

Дэвид усмехнулся. Грустно усмехнулся, с сожалением.

— Ты действительно веришь в то, что только что мне сказала? — спросил он негромко.

Лайла потупила глаза.

— Ну, может быть, не сто тысяч, — призналась она. — Но десять-двадцать копов — наверняка.

Они сидели у закрытой железной двери и думали каждый о своем: Дэвид — о том, что бы он сказал своему ребенку о Правителе Каннинхейме (если бы таковой ребенок у него был); Лайла — о количестве копов. Но мышление ребенка куда как более живо, чем мышление взрослого. Лайла успела подумать о полудюжине самых разных вещей, пока Дэвид додумывал все ту же мысль о Правителе Каннинхейме.

— Знаешь… — нарушила молчание Лайла. — Я думаю, что ты был прав, назвав вашего правителя нехорошим человеком. Вряд ли добрый правитель станет приказывать сажать в тюрьму тех, кто не считает его добрым.

— Спасибо за поддержку, — усмехнувшись, поблагодарил Дэвид. — Буду сидеть здесь и думать: как здорово, что я был прав. Буду гнить на Острове Мира, и наслаждаться собственной правотой.

— А, теперь я понимаю!.. Остров Мира — это что-то вроде каторги?

— Вроде.

Лайла задумалась. Встала. Сцепив руки за спиной, прошлась по камере. Дэвид наблюдал за ней. Девочка была чем-то обеспокоена. Колебалась.

Наконец она приняла решение.

— А хочешь, я приглашу тебя в гости? — спросила она.

Дэвид улыбнулся. Назойливая, как все дети. Но сердце у нее доброе. Он решил сделать ей приятное. Сыграть в ее игру.

— Да, хочу. Конечно, хочу.

Она вздохнула. Повесила голову.

— Только я не смогу оставить тебя у нас. Тебе придется вернуться до того, как придет Лэйкил.