ли, сами доставали братиков из земли. Сами унесли в деревню.

А тех всё нет и нет. И в последний день они вышли к нам, по-

просили чаю. Пейте. Оказалось, всё это время, все дни они хо-

дили своей болотистой мокрой землёй, искали нас, и нашли

только в конце этого весеннего труда. Как странно.

Иногда пойдёшь в деревню, купишь чаю и хлеба. Хлеб

принесёшь, а чая где-то нет, пропал по дороге. Был — и не ста-

ло, необъяснимо. Приходится пить бруснику, завариваешь и

пьёшь. В другой раз можно бы и посмеяться, но сейчас как-то

не хочется.

Хотя смешного бывает много.

16. Не каждый заметит братика. Не у каждого есть этот дар.

Кто-то пойдёт, запнётся за что-нибудь, решит поискать в этом

месте, смотришь — и появляется солдат. Никто бы не нашёл, а

этот вот запнулся и заметил, надо же. А если бы не запнулся,

думаем мы, и ответ напрашивается сам собою. А другой, наобо-

рот, никак не может найти. Пусть и запинается, и не запинает-

ся, и со щупом, но не получатся разгадать, где останки. Ходит с

металлоискателем. Но это бесполезно — вся земля набита же-

лезом и пулями, вся земля ржавая — и прибор пищит на каж-

дом шагу.

Некоторые братики пролежали в земле несколько десят-

ков лет, и никто даже не думал, что они тут есть. Подмоет вода,

расширит ручей — и видно солдат. Пройдут животные, потол-

кают землю — и вот брат-солдат. Каждую среднюю весну мож-

но найти братика на тропе. Сколько лет ходят грибники по ней,

а одного не знают — идут по костям. Ну и что? — скажет какой-

нибудь грибник, — все мы из праха, и прахом станем. Вот и они

лежат в прахе, вот и они прах.

Это так. И трава растёт из праха, и деревья, вот все эти

берёзы — они все растут из праха. Пока прах не устанет, всё бу-

дет расти. Кому-то жалко, он говорит — я не хочу, чтобы так

всё закончилось. Ему отвечают — так не заканчивается, так,

может быть, начинается, что ты, не бойся. Вспомни, откуда

произошёл человек, из чего его сделали, и что внутрь, в душу

вдохнули, и кто сердце в руках держал. А он всё не успокаива-

ется и не успокаивается. Ему бывает плохо, всё мутит, напри-

мер. С таким тяжело в средние вёсны в болотистой местности,

и самому ему тяжело. Может быть, проще на природе в другое

время, в другом месте. Кто ж проверял.

Ничто не помогает от сомнений. Так и будет этот братец

копать и всё думать и думать о том, как это плохо — лежать в

земле, становиться землёй, из тебя будет расти трава, деревья,

будут рядом возиться жуки, совсем как в стихах: теперь вам

братья — корни, муравьи, травинки, вздохи, столбики из пыли.

Что делать с этим? Оказывается, не всякий согласен быть

прахом, вспомнить хоть классику: и что, у Александра был вот

такой же вид в земле?

Снятся братцу сны. Ворочается, когда спит в палатке, а

надо помнить, что он не один, рядом лежат такие же его бра-

тья. Например, снится, как будто лежит он в земле, и надо бы

повернуться с одного бока на другой, а не может, то есть, мо-

жет, но с трудом. Пойди-ка перевернись в земле. Трудно. А ря-

дом с ним брат-солдаты лежат, много, и их тоже можно задеть.

И так становится нехорошо, встал бы, вышел бы из палатки, но

пойди так просто вылези из земли вон. Из праха. Утром он про-

сыпается и идёт искать солдат. Находит, а ночью снова они

снятся. Может быть, когда закончится средняя весна, начнётся

поздняя — он и забудет о том, что ему плохо, его мутит. А мо-

жет быть, забудет раньше, а потом вспомнит.

17. Одному человеку всё слышались голоса. Он думал, самое

тяжёлое — эти голоса. Он шёл по болоту — вдруг кричат: «Эва!

Эва, эва!». И так несколько дней — всё из одного места звук. В

первый раз, как услышал, он вспомнил молитву одну, а может

быть, сам придумал. Так испугался. Крик прекратился, к тому

же брат ускорил шаги и быстро выбрался к своим, ему зачем-то

нужно было уходить, может быть, из деревни с покупками воз-

вращался, может быть, с хлебом.

Но потом он услышал «Эва!», когда лежал и спал в своей

палатке. Вдруг среди ночи ему приснился лес, как будто он

стоит на земле рядом с деревом — у дерева корни вывернуты

из земли, оно упало, а корни вывернуты, он стоит и слышит,

как кто-то говорит ему: «Братец, тут». Он смотрит, а под кор-

нями перевёрнутая каска, он поднял её, а там, а под ней полно

патронов. Как будто кто-то нёс их в каске, в него попала пуля, и

он упал, каска с патронами перевернулась. Получается, не донёс.

И каждое утро, как встанет, слышит одно и то же, со сто-

роны того болота. Кто-то будто зовёт всё время.

Однажды утром он проснулся, пока завтракал, в голове

его что-то будто стучало. Встал, повело, упал. Все забегали, суе-

тятся — человеку плохо! Говорят: что? Что случилось? Ты не ел

пьяную клюкву? А он лежит, и лёжа заговорил: все искали меня

под горой, а я у ржавой воды. А у самого глаза пустые и стран-

ные, будто бы не свои. Встал, взял инструмент и пошёл, смот-

рит чужими глазами. Все за ним. Пришли к болоту, вода старая,

пахнет нехорошо, остановились у берёзы — она упала, лежит,

корни вывернуты. Рядом на земле перевёрнутая каска, подня-

ли каску, а под ней патронов полно. Стали копать рядом —

подняли бойца, роста обыкновенного, никакой не великан и не

богатырь, медальон нашли — пустой. Не хотел, значит, запол-

нять, боялся накликать смерть. Рядом ещё пять солдат лежали

— ни про кого не известно, как зовут.

Когда всех подняли, когда откопали всех, кости сложили

в пакет из-под сахара, слышат, как кто-то кричит радостно:

«Это мы! Мы!».

18. Один братец всё хотел тишины, её тут полно, как воды в

земле, а ему всё было мало, всё говорил — у меня в голове зве-

нит, и хочется пореветь. Он ходил молча по лесу, искал брати-

ков, всё думал — как бы найти их, как бы? А наткнулся на па-

поротник выходящий. Клубочки папоротника сидят в земле до

весны, а средними вёснами, да, средними вёснами начинают

раскручиваться, выходить из-под сухих прошлогодних листьев.

Они разворачиваются, как сухое прессованное полотенце в во-

де, они разворачиваются, становятся листьями. И вот перед

нами папоротник. Братец загляделся на весну, сел на лежащее

дерево и так сидел. Смотрел, как растение разворачивается, как

клубки становятся полотенцами, как лапищи папоротника уве-

личиваются — сразу зелёные. Потом просыпаются все жуки,

подснежники закрываются до следующей средней весны, при-

ходит лето, проходит несколько лет, а он наблюдает жизнь,

снег, осенние листья, жуков, солнечный свет через лес, кабанов,

лосей, вот кто-то перекликается, шумит на реке моторка, то

одна, то другая, спеет брусника, растут деревья, стареют.

И сидел так, все проходили мимо, дорога в ста метрах, ни-

кто не мог заметить — оброс зелёным мхом, как пни во всяких

лесах, не только в той болотистой области, ноги стояли на ме-

сте, через длинные болотные сапоги проросла трава сныть, бе-

лые подснежники подобрались к правой стопе. Всё видел сам,

всё знал. Однажды дошли до того места братья, ходят, разгова-

ривают между собой, ищут братиков, зовут. И вдруг он стал,

братец, большой братовей, встал с дерева, сказал: тут! И сказал

ещё, что нельзя остыть. И ушёл себе в лес, сам во мхе, сныть

торчит из резинового сапога.

И правда, на том месте нашлось потом много братьев-

солдат. И нашей страны, и не нашей. Достали всех из земли, по-