Пишет неразборчиво, как все врачи. А она ещё и главная, так

тем более не понять. Какие она ставит мне диагнозы, я не по-

нимаю. Меня всё спрашивают, спрашивают добрые люди, а я

говорю, что не знаю. Всё равно точного диагноза ещё нет. Всё

равно. Недавно заподозрила что-то, что-то похуже, чем есть на

самом деле, так мне надо было две недели чего-то тут делать,

то кровь, то обследование, ходить по больнице. По поликлини-

ке. Ещё пальто в гардероб сдавала, а теперь лёгкую курточку.

Подозрения не подтвердились, мне же лучше, всё обошлось. Но

в больницу пришлось снова топать, топтать ноги. И вот она го-

ворит: подожди в коридоре. Жду. Как-то быстро все врачи пе-

реходят на «ты», я прямо удивляюсь. Стоит им заглянуть тебе в

горло или в ухо, а то и ещё куда, так сразу: придёшь завтра, жди

в коридоре, Наташа, Люся, Даша. Медсёстры такие же. Какая я

им Люся? Один доктор, вообще, сидит всё время с перевязан-

ной рукой — четыре пальца перевязал, только большой вы-

ставляется, и так сидит. Хорошо, что это левая рука, а то как бы

он держал свои инструменты? Я много повидала врачей, а этот

всегда, вот всегда с перевязанной рукой. Знающие люди гово-

рят, что у него там палец или два на одну фалангу короче, а он

стесняется и перевязывает. У самого бородавка на подбородке

сиреневая, а он руку перевязывает. И этот доктор, он сразу, как

меня увидел, так сказал: «Слушай меня внимательно и всё за-

поминай. А то не вылечишься». Я достала ручку с блокнотом. А

то не вылечусь. Он как-то поморщился, а потом покраснел. Сра-

зу видно, не преподаёт, смущается. Потом он привык, что я за-

писываю, ничего. Все привыкают, рано или поздно.

Но сейчас-то я пришла к другому врачу. К королевишне.

Принесла ей заключение, что со мной делать дальше. Посидела

в коридоре, она кричит: «Войдите!». Я вошла. Она заключение

прочитала, все анализы подклеила, результаты анализов, я

имею в виду, правда, перед этим успела меня запугать так по-

королевски: где анализы, где, как ты себя чувствуешь? А потом

отправила ещё что-то сдавать, правда, надо было ехать в город,

в центр, то есть. Ничего запоминать не пришлось, она дала мне

схему, как эту лабораторию найти. Вот. Пригодились бахилы, в

кабинет зайти, просто здорово. Когда я вышла от неё, кто-то у

кабинета снимал обувь. Не все ещё у нас покупают бахилы, не-

которые просто разуваются.

Автобус то ехал, то стоял. Размяться он решил, что ли?

Стоял дольше, чем ехал. Постоит-постоит, потом для разнооб-

разия поедет. Прекрасно. Автобусы — универсальное город-

ское зло. Просто прекрасно. Чтобы не расслаблялись. А то при-

выкли уже все: если сели в транспорт, так уже и на месте. Все

остановки тебе объявят, сколько денег положено — соберут.

Сиди, отдыхай. Я знаю, кто у них про эти остановки рассказы-

вает, один парень, он работает на радио, его голос все хотя бы

раз да слышали. Да вот, если окажешься среди дня на главной

площади, на Театральной, там всё время это радио на всю пло-

щадь говорит. На всю её территорию. И дальше немного слыш-

но, если тихий день. И его голос. Я всё думаю, не понимаю: он

там целыми днями, что ли, трудится, этот парень? Бывал бы

дома хоть из приличия, там жена молодая, ангельское лицо,

кудри. Он женился на дочке хозяина одной фирмы-

перевозчика. Вот откуда ноги. Эти перевозчики ноют и ноют

без перерыва, что цены на билеты низкие, что им на бензин

даже не хватает. Ещё бы сказали, что им приходится родствен-

ников своих эксплуатировать — вон, зятьёв. Эти молодожёны,

как только поженились, погнали отдыхать куда-то на Ямайку,

что ли. Я не понимаю, на свадьбах так устают, что ли, что при-

ходится в какую даль забираться. Ладно, это я шучу. Я просто к

тому, чтобы не жаловались уж на бедность свою, никто не по-

верит.

Автобус остановился у мясокомбината, и этот радийщик

начал рассказывать что-то про мясокомбинат. Это у них такой

бонус для пассажиров, они просвещают, где что раньше было,

но как-то, на мой вкус, неправильно. Они говорят: «Областной

дом народного творчества! Ах! Славен своими народными

творцами. Как часто мы приходим на выставку “Чудо лоскут-

ное”! Народные мастера — поистине национальное богатство».

Или вдруг между остановками как зарядят стихи о городе, в

автобусе у всех на лицах какая-то растерянность, потому что

слышно, что стихи плохие, и такого, о чём там в них говорится,

в городе нет, вот этой нежной любви к дворам и дворикам, а

диджей надрывается так, будто застрял задом в какой-то боч-

ке, и теперь выковыривается оттуда, а попутно читает стихи.

На это без слёз смотреть невозможно, а слушать — неловко, но

куда денешься, если на все автобусы этой фирмы поставлены

такие волынки, а динамики в новых машинах громкие до ужа-

са. По уму, этому зятю надо было сказать вот что: «Областной

дом народного творчества. Раньше это место было кладбищем

на задворках города. Вы и теперь можете видеть одну могилу

революционеру Горбачёву. А лоскутные чудеса в этом бывшем

доме культуры бывшего завода имени 1 мая показывают каж-

дый месяц, приходите и смотрите, если вас от них ещё не тош-

нит». Вот что надо говорить. Через две остановки мы встали

как-то совсем надолго. Водитель даже двигатель выключил.

Полусонные пассажиры начали выходить из анабиоза и удив-

лённо оглядываться. Ещё бы — пейзаж за окнами не менялся

третий день. Я не вытерпела и через весь салон прошла к води-

телю. Он задумчиво смотрел на дорогу и курил. Весна, что ли,

так действует? Я постучала ему в стекло: «Дядя! Мы поедем се-

годня? Эй!». «Иди нах!» — сказал он и начал поворачивать ключ

зажигания. «Сука», — ответила я. Почему в мире столько агрес-

сии?

Вдруг зазвонил телефон, я сначала думала, что это с ра-

боты беспокоят, но нет, какой-то мужчина приятным голосом

спрашивал, не Татьяна Ивановна ли я? Нет, нет, не Татьяна

Ивановна. Он ещё удивился, почему ему дали этот номер, но

понял, что я-то уж про это ничего не знаю, раз я не Татьяна

Ивановна, быстро свернулся. Я даже пожалела, что не Татьяна

Ивановна, такой приятный голос. Зря он так скоро положил

трубку, я бы придумала, почему ему дали этот номер. Надо бы-

ло наврать, что я Татьяна Ивановна. Он бы спросил меня,

например: «Ну, как там наш проект? Объект на связь не выхо-

дил?». Я бы ответила: «Он нигде не засветился. Но надежда ещё

есть, сегодня в областной научной публичной библиотеке со-

стоится открытие выставки “Книга года”. Не исключено, что

объект появится там». «Хорошо, — ответил бы мне мужчина

незабываемым голосом, — с вами приятно работать, всё по

своим местам, всё разложено по полочкам. Надо будет как-

нибудь встретиться, выпить по чашечке кофе». О, тут уж я не

упустила бы случая! «В кафе областного художественного му-

зея имени братьев-художников, говорят, варят отличный кофе!

Предлагаю встретиться там, в понедельник, когда посещение

выставок закрыто, — так бы и сказала ему, — к тому же, там

очень бдительные сотрудники. Несколько лет назад наш объ-

ект был задержан в музее, билетёр подозревала, что он пытает-

ся купить билет за фальшивые деньги». Так бы я сказала. А он

бы ещё ответил: «Спасибо за предупреждение, я перезвоню ве-

чером», — и тогда бы уж повесил свою трубку. Жаль, жаль, что

я не догадалась немного побыть Татьяной Ивановной. Как

медленно едет автобус!