Сметана и Серый держались по отношению к «Дромиту», в общем, лояльно. Арабову несколько раз предлагали московскую прописку. Но все как бы между прочим.

Произошли какие-то события. Рэмбо хотел удостовериться в том, что верно понял.

— Лучше курицу да со своей улицы?

— Вместе с другом можно получить и его головную боль, и геморрой! А кому это нужно… А то потом — ни в голове, ни в жопе!

Взятие заложником старика родственника было жестким испытанием.

Серый предпочел объясниться шутливо. Политики из бандитов, типа Сметаны и Серого, обычно хорошо обдумывали подобные шаги. Сметана с неожиданной прямотой пояснил:

—Война идет по всему периметру христианского мира. Москва скоро станет мусульманским городом… — Это была идея, высказанная кем-то и им усвоенная.

Рэмбо вторично недвусмысленно предложили немедленно выйти из игры.

Лестница была по-ночному пустынной. Из туалета на площадку у окна падал рассеянный мертвый свет. Они стояли одни. Разбитой бровью или синяком было не отделаться.

По Москве каждое утро шли кровавые разборки.

Армавирский авторитет ускорил течение событий:

—Дочка твоя все на Ульяновскую ходит, в компьютерные классы? Мне говорили… — И пристальный взгляд с вытянутого худого лица. — Обучение там поставлено — высший класс… Хоть сразу в Штаты! Но ты поглядывай! Знаешь, что творится…

Схема действий бандитов оставалась стандартной — вымогательство под видом предупреждения об опасности, обещание поддержки, снятия головной боли. Предложение охранных услуг. Прибегавший к их содействию не успевал оглянуться, как они уже сидели у него в доле. Несложным этим путем бандиты подмяли под себя чуть ли не большую часть московских коммерческих банков, различных товариществ с ограниченной ответственностью, акционерных обществ. Дело простое: «Вход — рубль, за выход — два!»

Оба — и Сметана и Серый — имели собственные фирмы — в Солнцеве, в Химках, в Орехове-Борисове… Бригада Сметаны насчитывала не менее восьмидесяти активных бойцов, спортсменов и уголовников. В отличие от них, боевики Серого сплошь были людьми приезжими, дикими, беспределыциками. Серый держал еще часть Калининского проспекта. Бойцы его вышибали деньги по самым «мертвым» делам. Достаточно было порой одного имени Серого, чтобы клиент потерял волю и способность к сопротивлению.

Визитеры решали судьбу фирмы могущественной группировки бухарских воров в российской столице — фонда «Дромит».

—И неудобство: обучение в две смены. Поздно заканчивают.

Армавирский авторитет зашел по козырям.

Ему уже напрямую предлагали сдать Нисана Арабова.

От главы «Лайнса» ожидался ответный ход. Рэмбо должен был указать свое место в иерархии охранного бизнеса, которое он реально мог защитить. Решать приходилось быстро.

—Смотри, Серый!

Рэмбо указал на окно. Прямо напротив, в чердаке, на крыше соседнего дома, был хорошо виден человек в черной, с капюшоном, куртке и направленный в их сторону ствол. Там находился снайпер. Он уже достаточно долго наблюдал за ними сквозь лазерное прицельное устройство.

У бандитского «джипа» внизу стояли вооруженные секьюрити.

Увидев, что на него смотрят, снайпер с крыши в знак приветствия несильно махнул рукой.

Это и был ответ.

Рэмбо выехал тотчас вслед за бандитами.

Встречного движения по Хорошевке не было. За комфортными стеклянными витражами на остановках дрыхли приезжие бомжи. В тишине слышался перестук колесных пар — по Белорусскому направлению в Москву шел ранний скорый.

К вопросу о бухарском Фонде больше не возвращались. Спустились той же парадной лестницей. К Рэмбо присоединился независимого вида худощавый юноша — телохранитель. Сметана при плохой игре сохранял хорошую мину.

—Мы приезжали как соседи и друзья. Подумай над нашим предложением… Оно остается в силе.

Серый поправил выложенный на пуловер воротник тончайшей сорочки.

—Два слова… — Перед тем как закрыть дверцу «джипа», Сметана дал понять, что хочет говорить наедине.

Рэмбо сделал знак секьюрити.

— Наш разговор у тебя записывается?

— Сейчас не пишу.

— Наше дело предупредить. Держись дальше от них… Каждому своя кепка дороже. Она единственная.

Сметана показал симпатичнейшие ямочки на щеках.

— Припозднились у тебя. Сколько сейчас? — вопрос задан был не без умысла.

— Четыре. Без пяти.

— Поехали… На Серого не обижайся. У него проблемы трудней наших. Хотя с новым этим заказом ты обеспечен ими до конца жизни…

Рэмбо протянул руку к магнитоле, нажал на клавишу. Водитель-секьюрити знал его пристрастия, готовил кассеты. Блатная песня началась с середины. Менты и воры любили одни и те же песни. Специально написанные шлягеры о советской милиции, снискавшие награды официальных конкурсов, не прижились. Никто их не пел.

«Мы и они!..»

Поединок ментов и бандитов. Стремный военный труд, игра взрослых, уважающих себя мужчин.

«…Небо в клетку — родословная моя-а…»

В чем-то было очень похоже.

Были смелость, авторитеты, кураж. Строгий суд товарищей. В обоих станах было важным, как человек себя вел в деле. Было одинаково позорным: менту — положить в карман что-нибудь во время обыска и вору — присвоить с кражи хотя бы малость. Менты ставили на карту быт и благополучие своих семей, близких… Здоровье. И время от времени свои жизни. Воры всегда — судьбу. И их личная ставка была постоянно выше. Но менты чаше гибли: За людей, которых никогда не знали. За чужое добро. Рискуя. Выполняя приказ. В них вбивали сознание камикадзе — ежечасную готовность к самопожертвованию.

«Это плач по мало-о-летке, это прошлое мое-о…»

Заказ оставался.

Принять ультиматум бандитов для мента всегда было западло.

Нисан Арабов не был обычным заказчиком.

Они познакомились еще во время известных августовских событий. Ночью в метро на рекламе безвестной фирмы «Сарта» бухарский банкир жирным фломастером вывел крупно:

«Все — к парламенту!»

Надпись стала исторической. Ей по праву нашлось бы место в музее.

Рэмбо тоже направлялся к Белому дому всей командой.

Многое в ту ночь казалось единственно верным.

Тому прошла добрая сотня лет.

У Нисана была собственная служба безопасности. Кроме бухарских авторитетов, крышу в Москве предоставлял ему московский авторитет Савон, личность известная…

Когда старик — родственник Нисана, приехавший в Москву, в ЦИТО — Институт травматологии и ортопедии, — вышел из дому в магазин и не вернулся, он обратился к Рэмбо. Савон, который обязан был элементарно предупредить случившееся, не пошевелил и пальцем…

Был холодный мир с азиатской группировкой «Белая чайхана», и вдруг этот наезд на Фонд, находящийся под ее покровительством. Тенденцию к перемене политики авторитетов в отношении «Дромита» нельзя было не заметить.

На Хорошевских проездах просыпались.

Рация заработала неожиданно:

—Срочно позвоните на базу…

Информация была важной. Не для эфира. Телефон „ «Лайнса» был защищен мощным скремблером.

Рэмбо вырубил кассету, набрал номер дежурного. Сообщение было кратким:

—Убит Нисан Арабов… Несколько минут назад!

Нисана Арабова расстреляли в собственном подъезде.

Водитель «мерседеса» Ниндзя видел обоих киллеров. Едва отгремели выстрелы, двое — в темных костюмах, высокие, в вязаных шапках-чулках, надвинутых на глаза, — пробежали от подъезда за угол, к машине, которая тут же отъехала. Один из бандитов держал изготовленный на заказ стальной «Джеймс Бонд» Арабова.

Все произошло мгновенно.

Многоэтажный, в центре старой Москвы дом еще спал.

Было светло и безлюдно. Дворовый, со скошенной по-кошачьи мордой пес кропил межевые знаки. Он даже не успел залаять.

На заднем сиденье «мерседеса» дремала жена нового секьюрити — хрупкая, в облегающем, как купальник, коротком топике. Она всегда по утрам сопровождала мужа.

Как только опасность миновала, Ниндзя рванул в подъезд.

Нисан лежал недалеко от лифта — молодой, тяжелый, корпусной; глаза его были открыты, черный неподвижный зрачок косил в потолок. В ногах приткнулся новый секьюрити. На нем была легкая, низшего уровня зашиты, «кираса» с полной экипировкой охранника на поясе. Пуля угодила телохранителю в висок, напрочь снесла большую часть темени. Под головой на кафельных плитках расплывалась кровавая лужица.