Прием копирования подлинника возможен, разумеет­ся, в тех случаях, когда в ПЯ имеются полные эквивален­ты-фразеологизмы, позволяющие калькировать словосо­четание, передавая максимально близко к оригиналу и отдельные компоненты. Но бывает и иначе. Попробуем перевести следующий текст: «А вы слыхали, как поют дрозды? Вот послушайте. Только подпевать не надо.. Ты так поешь, что у птиц уши вянут. Ушей нет? Увяли, значит, уже. Это они тебя издали услышали.² (Разрядка наша—авт.) Предпосылкой полноценного пе­ревода является, как было сказано, наличие в ПЯ фра­зеологического эквивалента или аналога рус. уши вянут или хотя бы близкой по значению и построенной на той

формации, приводит к изменению и смысловой его стороны. А от­сюда следует, что 1) если нельзя изменить форму фразеологизма, не изменив и содержания, то 2) и возникновение каламбура не может быть обусловлено, как правило, только модификацией.

'Устинов   М.    Кривой закон. — «Неделя», 1977, № 47, с. 15.

² ЛГ, 4.VI.1975.                                                                                      :

310

же образной основе ФЕ, наподобие, например, фр. avoir les oreilles rebattues (что соответствует приблизительно

•прожужжать уши). Тем не менее, полноценный перевод

•иногда возможен и без наличия фразеологической осно­вы. Так, на болгарский язык можно перевести почти бук­вально: «..Така пееш, че на птиците ще им ока пят ушите [букв.«отвалятся уши»]. Нямат уши ли? Вече са окапали, значи. Чули са те отдалеч».

Но это, конечно, исключение. Большей же частью бук­вальный перевод без необходимой метафорической осно­вы невозможен. По радио передавали в болгарском пере­воде песню «Где эта улица, где этот дом», в которой ока­залась следующая смутившая слушателей реплика: «Както казват, животът бие с ключ и все по глава-та». Смущения не было бы, если бы по-болгарски дейст­вительно так говорили («както казват»), но слово ключ у нас не имеет омонима в значении «родник», поэтому не может быть и фразеологизма бить ключом, часто связы-.ваемого с «жизнью» и не менее часто обыгрываемого до­бавлением «по голове», оживляющим слово ключ в его омонимическом значении; буквальный перевод такого ка­ламбура действительно может вызвать только недо­умение.

Повторить авторский прием обыгрывания, опять-таки при наличии подходящей фразеологической основы, мож­но, например, в каламбуре, постренном на антонимии, как это сделано у В. Пановой: «Сереже все понятно — по-своему. Например: «конь стал как вкопанный» (разрядка наша — авт.), а потом поскакал, — ну, значит, его откопали»'. На других языках есть достаточно удоб­ные для подобного обыгрывания аналоги этого устойчи­вого сравнения: болг. и фр. «закован» — «отковали са го», cloue — on Га decloue, англ, и нем. — путем «искорене­ния» (rooted — uprooted; angewurzelt — ausgewurzelt).

Вообще замена образа, точнее попытка подогнать под каламбур новый образ, довольно часто применяется при переводе каламбуров. Вот «развернутый» английский ка­ламбур, перестроенный на основе русского аналогичного образа: «..вы вправе спросить, почему мои рисунки воз­вращали. Не знаю. Я даже проверял их с помощью ку­рицы. Я часто слышал выражение «курам на смех», поэтому я разложил все свои рисунки на полу и пустил на них курицу. Она, во всяком случае, долго кудахтала.

Панова В. Ф.  Сережа, с. 79.

Был ли это смех — не знаю, тем не менее она вскоре околела» '. В оригинале автор проверял «смехотворность» своих рисунков, конечно, с помощью не курицы, а, веро­ятнее всего, кошки (или, если он американец, то, может быть, лошади): enough to make a cat или a horse laugh; курица подошла бы для перевода на немецкий: da lachen ja die Huhner; в болгарском для такого эксперимента по­дошла бы собака: смеят ми се и кучетата; а для перевода на те языки, где животные не смеются, можно взять лю­бое из них (человека жалко) и уморить со смеху — разу­меется, если есть выражение «умирать со смеху».

Сравнительно легче передается (сознательно не гово­рим «переводится») каламбур как самостоятельная игра слов, напоминающая эпиграмму. Легче потому, что обыч­но о переводе в прямом смысле вообще не идет речь, а нужно составить свой каламбур по предложенному об­разцу. Возьмем, например, «Меню одной столовой: На первое — с гуся вода. На второе — ни рыба ни мясо. На третье — седьмая вода на киселе»². Вероятно, в любом языке найдутся ФЕ, содержащие про­дукты питания, которые можно было бы подобрать так, чтобы изобразить убогость кормежки, т. е. передать иро­нический заряд каламбура.

Намного труднее переводить каламбуры, составлен­ные из двух, а то и трех единиц, так называемые к о н т а-минированные ФЕ. Трудно потому, что для правиль­ного перевода оба фразеологизма должны иметь в ПЯ эк­виваленты или аналоги, а такое случается нечасто. Вот пример исключения: «Став у руля Ноева ковче-г а реваншизма, он усердно принялся за дело»³. Здесь объединены два фразеологизма, которые существуют во многих языках, и, следовательно, их нетрудно перевести: англ, having taken the helm of Noah's ark, болг. поел кор-милото на Ноевия ковчег, нем. das Steuer der Arche Noahs ergriefen. Но практически непереводим контаминирован-ный каламбур «Сухими выходили из самых мокрых дел», скомбинированный А. Вознесенским⁴ из фразеоло­гизмов выйти сухим из воды и мокрое дело, из-за отсутст­вия в других языках главным образом второго.

Наконец, несколько слов   о переводе   каламбуров с

¹ Кр., 1977, № 72, с. 15.

² Кр., 1966, № 9, с. 3.

³ И, ЗЛУ. 1975.

⁴ Цит. по: X о д а к о в а

Е. П.   О каламбуре, с. 69.

312

учетом их коннотаций. Уже не раз подчеркивалось, что большинство ФЕ обладают как эмоционально-экс­прессивной, так и национальной окраской. С. С. Кузьмин делит ФЕ в зависимости от их основных эмоциональных характеристик на «три группы: (1) положительные, (2) отрицательные и (3) двойственные»'. Первые вызы­вают только положительные эмоции (родиться в сороч­ке), вторые — только отрицательные (погреть руки) и третьи — положительные или отрицательные в зависимо­сти от контекста (задавать тон). Эта последняя груп­па ФЕ может стать основой для игры слов, которая, «при­мененная в положительном контексте, может дать юмо­ристический эффект, а в отрицательном контексте — эф­фект сарказма»".

Приведенные дальше примеры, на наш взгляд, не осо­бенно убедительно подтверждают мнение автора об этих видах ФЕ и юмористическом эффекте, но привлекательна уже сама возможность рассмотрения перевода фразеоло­гических каламбуров и под таким углом зрения, лишний раз подчеркнутая необходимость передавать и коннота­ции, а также «двойственность» многих ФЕ, требующих особого умения при переводе. Думается только, что рис­кованно выделять их в самостоятельную группу, посколь­ку даже самые с виду положительные фразеологизмы мо­гут под влиянием контекста приобрести отрицательную эмоциональную окраску и послужить строительным ма­териалом для каламбура.

В заключение вернемся к началу этой главы. Весь ли­тературный материал, все собранные нами примеры не позволяют безоговорочно присоединиться к слишком оп­тимистическому заявлению о том, что «непереводимой игры слов нет». Такое утверждение явилось бы, по сути дела, непринятием очевидного факта неповторимого свое­образия каждого языка: если нормальный перевод, пере­дача содержания данной языковой или речевой еди­ницы ИЯ средствами ПЯ, т. е. при помощи другой фор­мы,— дело вполне осуществимое, то возможность перенесения в ПЯ и исходной формы (чего обычно тре­бует перевод каламбура) несомненно является исключе­нием; полноценное осуществление такого перевода, по-

¹ Кузьмин    С.  С. Указ, соч., с. 52—53.