'Федоров    А. В.   Указ, соч., с. 189. 212

будет полезной коррекцией к традиционной транскрип­ции.

Отыменные прилагательные (от имен соб­ственных) большей частью транскрибируются, подчиня­ясь вместе с тем морфологическим правилам ПЯ; при этом обычно (в зависимости от языка) теряется и харак­терная орфографическая особенность имени собственно­го— они пишутся со строчной буквы: «лукулловский обед», «рейнское вино», «дамасская сталь», «а р-хангельская порода». В силу традиции такие прила­гательные сохраняют свой первоначальный вид даже при изменении соответствующего имени собственного: Карл-сбад давно вернул себе исконное чешское имя «Карлови-Вари», а вода и соль продолжают оставаться карлсбад-скими, Персия переменила свое имя на исторически более верное, но ковер от этого не стал иранским. Впрочем, это обусловлено, конечно, и тем, что такие прилагательные уже стали компонентами ФЕ.

Перевод этих отыменных прилагательных затрудните­лен потому, что связь между именем существительным и его производным нередко обрывается, т. е. последнее те­ряет часть своей семантики, а найти его в словарях мож­но не всегда. Например, болгарского переводчика затруд­нила мацестинская вода: в толковых и переводных слова­рях этого прилагательного нет, а чтобы заглянуть в энци­клопедию, нужно догадаться о происхождении его от Мацесты. Каждый болгарин знает Сочи, но названия источников ему неизвестны, а контекст ничем не намекает на них.

Ко вторым, т. е. переводным именам той же вто­рой группы, относятся названия произведений литера­туры и, в особенности, искусств. Исключение составляют некоторые иноязычные названия (см. гл. 6), а также за­главия произведений научной литературы; обычно — при цитировании, в ссылках — они сохраняют свое оригиналь­ное написание, в особенности в тех случаях, когда оно не переведено на ПЯ.

Эта предпосылка — имеется ли данное произведение в переводе или нет — касается всех заглавий. В зависимо­сти от нее переводчик будет а) переводить его или б) ис­кать, как оно переведено до него. Например, в русской литературе "The Merchant of Venice" Шекспира известно как «Венецианский купец» — не торговец, не коммерсант или негоциант, а именно купец, хотя «торговец», пожа­луй, нейтральнее («купец» все же обладает некоторой

213

национальной окраской). Памятник средневековой араб­ской литературы, известный в англоговорящих странах как "Arabian Nights", русские и болгарские читатели зна­ют под заглавием «Тысяча и одна ночь». Изменение раз принятого заглавия, в том числе и улучшение его, нельзя считать невозможным, но любое совершенствование нуж­но делать умело, так, чтобы его не приняли за заглавие другого произведения.

К третьей группе относятся имена собственные, транскрипция или перевод которых зави­сят от контекста. Как правило, все они подлежат транскрипции; перевод, подстановка или любое отступле­ние от этого правила допустимы лишь когда необходимо показать и внутреннюю форму, т. е. когда имя собствен­ное должно в той или иной степени приобрести и черты имени нарицательного.

Это подводит нас вплотную к «говорящим и м е -н а м». О них существует огромная литература ', что ука­зывает на важность вопроса в связи с широким распрост­ранением таких единиц в художественных произведени­ях: «..у Лу Синя нет ни одного рассказа, где бы фамилия или имя героя не имели значения»², «имена у Кэрролла не случайные, произвольно выбранные сочетания, а зна­ки, за которыми угадываются либо живые люди, либо целые пласты национальной истории и национального сознания»³, «имя для характеристики героев широко ис­пользуется М. Горьким, который охотно возрождает в собственном имени связь с тем, что обозначено данным словом, при этом значение имени отражает некоторые черты образа»⁴; цитаты можно было бы продолжить.

¹ См., например: Андреев В. Д. Некоторые вопросы перевода на русский язык болгарской художественной литературы; Боло­тов В. И. К. вопросу о значении имен собственных. — Сб. Вос­точно-славянская ономастика. М.: Наука, 1972; Каухчишви-л и Н. О художественных функциях личных собственных имен. — РЯзР, 1974, № 1; Коларов Р. Звуковата метафора и семанти-ката на собственото име в художествената реч. — Български език, 1976, №3; Реформатский А. А. Перевод или транскрип­ция?— Сб. Восточно-славянская ономастика. М.: Наука, 1972; Ро-ганова 3. Е. Указ, соч.; Соболев Л. Н. Перевод образа образом. Художественный перевод и собственные имена.

² Г а т о в Аг. Художественный образ и воплощение его в переводе (некоторые соображения к изданию русского перевода Л у Синя).— МП, 1959, 1, с. 181.

³Демурова    Н. Голос и скрипка (К переводу эксцентрических сказок Льюиса Кэрролла). — МП, 1970, 7, с. 160.

⁴Шаталова   В.   М.   Имя    и характер. — РР, 1973,   № 5, с. 38.

214

Вопрос перевода «говорящих имен» еще не разрешен, не­смотря на то, что ему посвящено много страниц не толь­ко в теоретической литературе, но и в любом пособии по переводу.

Начнем с малоисследованной (и, пожалуй, спорной в отношении ее места в классификации) группы «крыла­тых имен» или, как их очень удачно называет В. С. Ви­ноградов, «аллюзивных имен», которые «у носите­лей языка ассоциируются с определенным словом из фольклорных, литературных и фразеологических источ­ников» '. Они нередко бывают крылатыми словами или компонентами крылатых выражений. Некоторые — Иуда Искариот, Дон Кихот, Дон Жуан и др. — превратились в нарицательные (иуда, донкихот, донжуан), освободив нас от необходимости обсуждать их; другие, оставаясь по форме именами собственными, утратили в значитель­ной мере признаки этой категории, являясь символами тех или иных качеств и представлений. Например, лидий­ский царь Крез был богатейший человек древности, и «богатство сделало его имя нарицательным» (ЭС); имя Луция Лициния Лукулла связано с понятием об изыскан­ной роскоши, в особенности в отношении гастрономии (Лукуллов пир); Иов — символ страданий («многостра­дальный Иов»), Плюшкин, Гарпагон (точнее — Арпагон) и Шейлок символизируют скупость, Отелло — ревность, Тартюф — лицемерие и ханжество, Обломов — умствен­ную лень и бездеятельность; Рубикон—это граница, пере­ход через которую требует смелости, означает оконча­тельно принятое решение, два Аякса и Кастор и Пол-луке— неразлучные друзья, Голиаф — гигантский рост и сила, Кассандра — пророк, которому не верят, Репети-лов — бездельник и болтун, Аркадия — счастливая, без­заботная жизнь (аркадская идиллия) и т. д. Эти имена-символы, имена-ярлыки при переводе транскрибируются с учетом формы, в которой они известны носителям ПЯ. А те, которые неизвестны? Маловероятно, например, что­бы французы были знакомы, скажем, со Скотининым, или Маниловым, или даже Плюшкиным. А ведь в каждой литературе есть свои Плюшкины, о которых в других странах могли и не слышать. Многие ли, к примеру, за пределами Болгарии знают Бай Ганю или Хитрого Пет­ра? Но все это — тематика скорее лингвострановедения.

'Виноградов   В.   С.   Лексические   вопросы    перевода художе­ственной прозы. Автореф. докт. дисс. М.: Изд. МГУ, 1975, с. 59.

215

Термином «говорящие имена» («значащие имена», в частности «характеристические имена», «смысловые фа­милии»¹) можно обозначить все имена собственные с бо­лее или менее уловимой внутренней формой. Мы разли-чаем такие, которые 1) обычно не подлежат переводу, так как их назывная функция все же преобладает над комму­никативной (план выражения заслоняет план содержа­ния), 2) подлежат переводу в зависимости от контекста, который может «высветлить» их содержание, и 3) требу­ют такого перевода или такой постановки, при которых можно было бы воспринять как назывное, так и семанти­ческое значение (каламбуры).