—   Это как невиновна? Зверей на людей выпустила и теперь ей за это спасибо говорить надо? По-нашему в суде дураки работают? Э-э, нет, сумела обосраться, нехай про то все знают! — орала бухгалтер хозяйства на выходе из суда.

  Сколько ни писала Ольга Никитична, как ни доказывала невиновность дочери в смерти сына, во всех инстанциях приговор был оставлен в силе, и на Катьке осталась судимость. А с нею, оказалось, сложно устроиться на хорошее место и женщине отказывали всюду, даже там, где срочно требовался бухгалтер. Над Катькой словно проклятье повисло. Когда она позвонила Кольке и сказала, что полностью вылечилась, а тубдиспансер, проверив ее, снял со своего учета, мужик, хмыкнув, ответил, что чахотка не насморк и не понос, она не излечивается, о том он узнавал у опытных медиков, а потому не верит ни ей, ни врачам из тубдиспансера.

     О чем теперь говорить? Я живу с другою женщиной Она вполне устраивает, и разводиться с нею не собираюсь. Устраивай свою жизнь как хочешь. Мы теперь чужие друг другу. Алименты высылать стану регупярно, но большего не жди,— положил трубку, не желая продолжать разговор.

  Катька искала работу в городе не случайно, ей не хотелось возвращаться домой и чувствовать постоянный, невысказанный упрек матери за Васькину смерть, Она каждый день ходила на могилу сына и, вернувшись домой, валилась с сердечной болью, говорила о своей скорой смерти, ее никто не мог вывести из состояния депрессии и Катька чувствовала свою вину за ухудшающееся здоровье матери, решила поскорее покинуть деревню.

  Женщина, отчаявшись от неудач, и сама стала раздражительной, злой. Димка даже начал дичиться матери. Не подходил как раньше, не просился на руки. Катька иногда срывалась и на него. Мальчишка со слезами убегал от нее к Силантию и не подходил к матери, а потом и вовсе стал отвыкать от нее.

   Катька каждый месяц приезжала в город и продолжала искать работу. Она обошла все организации и фирмы, уставала до изнеможения. Порою присаживалась обессиленная на какие-то скамейки, лавки, на чужие ступени и лила горькие слезы, не выдерживая груза неудач. Вот так и в тот день, повалилась на пороги, чьи они, да какое ей дело, ведь только дух перевести захотела, ноги онемели от усталости. А тут дверь открылась, и чей-то надтреснутый голос сказал удивленно:

   —  А еще говорят, что я никому не нужен? Хрен всем вам! Вон бабы сами приходят и на пороги ложатся! Причем даром! — рассмеялся хрипло, и спросил:

  —   Эй, барышня, вы чья будете?

   —  Сама своя, немного отдохну и пойду, не беспокойтесь, я не помешаю никому! — оправдывалась баба виновато.

  —   Лично мне вы никак не мешаете. Но может лучше войти в квартиру и там посидеть? На ступенях неудобно! Входите,— открыл двери и, пропустив Катьку, предложил присесть в кресло, сам встал напротив.

   —  Работу ищу в городе, но нигде не берут. Говорят, все занято. Сами объявления дают в газете, мол, требуется бухгалтер...

   —  Вот как? А я думал, что вы из переселенцев. Теперь таких полно. Тоже ищут, где приткнуться. С работой теперь тяжело, снять угол дорого. Люди буквально в ловушке оказались. Целыми семьями бедствуют. Мне вот тоже домработница нужна, а из переселенцев брать не хочу. Они — птахи перелетные. В случае чего, где найдешь. И рисковать не хочу. Доверить дом на чужого человека неразумно. Не так ли?

   —  Я тоже из деревни. Но из нашенской, в городе жила и работала. Ну, когда болезнь свалила, ушла. Теперь вернулась, а сыскать место сложнее стало.

   —  А кто вы? Расскажите, почему в деревне места не нашлось? С мужем разошлись, или родители выгнали за пьянку?

  —   Мне везде не повезло,— рассказала о себе коротко, человек внимательно слушал.

   —  Я знаю, что и вы не возьмете меня. Я не только разведенка, а и судимая. Чахотки уже нет. Но и в это никто не верит. Так и говорят, что нынче любую справку купить можно, и из тубдиспансера. Вот и мыкаюсь, без угла и работы. А в деревне сын растет. Как устала от неустроенности и невезухи, словами не передать. Уже пятый день на скамейке в парке ночую. Решила не ездить в деревню пока не устроюсь. Но не получается.

  —   А у вас есть документы при себе?

   —  Конечно, паспорт и трудовая книжка, справка из тубдиспансера,— достала документы, подала человеку, тот дотошно их разглядывал, потом подсел к телефону, набрал номер и, не называя имени, к кому обратился, спросил:

   -  Скажи-ка мне, ты знаешь такую Федотову Екатерину? Что можешь о ней сказать?

   Катька притихла. Собралась уходить. Она ничего хорошего не ждала от этого разговора. Кто скажет о ней доброе, если в своем доме невыносимо стало жить.

   —  А почему обратно не взяли? — услышала женщина.

  —   Сокращаете штат? Тогда понятно. Тем более она на прежнее место не вернется, закончила бухгалтерские курсы. Да! Вот удостоверение у меня в руках! Месяца через два подойти к тебе? А как ей их пережить?

   Катька поняла, что человек разговаривает с кем-то из банно-прачечного комбината.

   —  Ей не только работа нужна, но и жилье, и место в детсадике! Короче, все сразу и срочно! Не можешь? Ну, извини за беспокойство! Нет-нет! Она мне никем не приходится. Хотел помочь человеку, но видишь, не получилось. Так долго ждать женщина не сможет. Придется другое искать...

   —  Ну, что ж! Отзывы о вас меня устраивают. Говорят о вас как о трудяге, спокойной, уживчивой и неконфликтной женщине. Думаю, мы поладим и договоримся хотя бы на эти два месяца. Там дальше вас возьмут на прежнюю работу. Кем? Вот этого не знаю. Ручаться могу только за себя. А теперь поговорим по существу. Возможно, мое предложение устроит. Я беру в домработницы, с проживанием и питанием. Но с условием, что никого из деревни здесь не будет! — глянул на женщину строго. Та, вжалась в кресло. Поняла, что ей снова придется жить без Димки и тот безнадежно отвыкнет от нее.

   —  Сегодня отдохните, а завтра приведите квартиру в порядок, короче, проявите себя хозяйкой. Мне пора! — глянул на часы, предупредив, что скоро придет его мать. Она стара, но не дряхлая. Энергичная, подвижная, очень умная женщина и Катя с нею поладит.

   Едва он вышел за дверь, баба принялась за уборку. Пока протерла пыль, пропылесосила все ковры и паласы, протерла полы, время пошло к вечеру. Катя насмелилась приготовить ужин хозяину и встала к плите. Благо, что в холодильнике нашла продукты. Баба спешила и боялась, что ее поругают за самовольство. Звонок в дверь, как удар хлыстом, напугал женщину. Она спросила, кто звонит, и услышала:

  —   Давай открывай! Чего медлишь? Это я!

  На пороге стояла пожилая женщина:

  —   Вы кто? Как здесь оказались? — смотрела на Катьку изумленно. Та объяснила и вошедшая, назвавшись Еленой Ивановной, сказала рассмеявшись:

  —   Только мой сын мог такое отмочить и оставить в своем доме чужого, совсем незнакомого человека!

  —   Он видел мои документы и справлялся обо мне!

  —   Милочка! Теперь любые документы за каждым углом сделают за деньги. Разве можно так бездумно доверять первому встречному? — смотрела на Катьку вприщур, подозрительно.

  —   Я не воровка и не бомжиха! Не надо меня унижать. Я не бездомная. И документы мои не поддельные. Если ваш сын передумает, уеду к своим в деревню. Не стоит мне горя добавлять. Его и без вас хватает,— шмыгнула носом.

  —   Не сердитесь. Но ваше появление здесь, для меня полная неожиданность. Я пришла, чтобы сообразить сыну ужин, а тут вы хозяйничаете!

  —   Я уже приготовила. Не знаю, как понравится, но старалась,— смущалась Катя. Елена Ивановна прошла по комнатам и попросила:

      Откройте форточки, Катя! Квартиру нужно проветривать...

     Старушка заглянула в кастрюли, открыла сковороду, понюхала суп и жареную рыбу, картошку и салат. Увидела, что даже хлеб нарезан, посуда уже перемыта, все ждет хозяина.

   —  Катя! А вы уже были в домработницах у кого-нибудь?

  —   Нет. А что? Я плохо справилась?