По рингтону айфона Натан понял, что звонит Наоми: аудиофайл с трелью африканской древесной лягушки она прислала ему как-то по электронной почте. Бог знает почему эти звуки казались ей возбуждающими. Натан сидел на корточках в заднем коридоре клиники Мольнара, на сыром, шершавом бетонном полу, и копался в сумке для фотоаппарата, пытаясь кое-что найти, но это кое-что, подозревал он, взяла Наоми, и понятно тогда, почему она звонит именно сейчас: ее телепатический радар функционирует, как обычно, в весьма оригинальном режиме.

Одной рукой Натан продолжал рыться в сумке, большим пальцем другой нажал “Ответить”.

– Наоми, привет. Ты где?

– В Париже, наконец. Еду на такси в “Крийон”. А ты?

– В премерзком коридоре клиники Мольнара в Будапеште и никак не могу найти в сумке с фотоаппаратом тот 105-миллиметровый объектив для макросъемки, который купил во франкфуртском аэропорту.

Еле уловимая пауза – Натан знал это – могла и не означать, что Наоми повинна в пропаже макрообъектива, скорее всего, разговаривая с ним, она одновременно строчила кому-то на своем “Блэкберри”.

– М-м, можешь не искать, он на моем фотике. Я позаимствовала его у тебя тогда, в Милане, помнишь? Ты сказал, он тебе не понадобится.

Натан глубоко вздохнул, проклиная ту минуту, когда убедил Наоми перейти с “Кэнона” на “Никон”, чтобы можно было обмениваться оптикой и всем прочим; страсть к определенным брендам – вот на чем замешана эмоциональная близость в парах, где и он, и она отчаянные фанаты всяческой электроники. Да, свалял дурака. Натан бросил копаться в сумке.

– Так я и думал. Просто понадеялся, что вся эта история мне привиделась. Мне, знаешь ли, часто снится, что я сам отдаю тебе свои вещи.

Наоми фыркнула.

– Тебе в самом деле без него не обойтись? Зачем тебе вдруг понадобилось макро?

– Буду снимать операцию. Думал, меня в жизни туда не пустят, а они так обрадовались: хорошо, говорят, что можно все это зафиксировать. Хотел поставить макролинзу на запасной фотоаппарат. Эти венгерские медики такие чудны́е, наверняка роскошные крупные планы получились бы. Может, миру оно и ни к чему, но для истории пригодится. Для наших архивов.

Пауза – Наоми по-прежнему работала в мультизадачном режиме, разговор подвисал, отчего Натан приходил в бешенство. Но это же Наоми, так что будь добр, скушай.

– Ну прости. Кто же мог знать?

– Не бери в голову. У тебя потребность, конечно, острее.

– Мои потребности всегда острее. И вообще я очень требовательна. А макролинза мне нужна для портретов. Организовала парочку конфиденциальных встреч с кое-какими типами из французской полиции. Хочу, чтобы на их лицах каждая пора была видна.

Натан прислонился спиной к сырой стене коридора. Итак, в наличии только зум 24–70 миллиметров на основном фотоаппарате – D3. Какое приближение может дать эта штука? Вероятно, вполне сносное. А если нужно будет еще приблизить, можно кадрировать изображения с D3. Поживешь с Наоми – научишься быть изобретательным.

– Однако я удивлен, радость моя, что ты решила пачкать ручки, имея дело с живыми людьми. А как же информация из Сети? Что сталось с виртуальной журналистикой? Ведь ею так удобно заниматься, даже из пижамы необязательно вылезать. И в Париж ехать не надо. Можно быть где угодно.

– Если можно быть где угодно, я предпочитаю Париж.

– Погоди, ты сказала “Крийон”? Ты намерена там остановиться или встречаешься с кем-то?

– И то и другое.

– У них же бешеные цены.

– А у меня там свои люди. “Крийон” не будет стоить мне un seul sou[1].

По давней уже привычке Натан немедленно активизировал встроенный подавитель всякого рода подозрений. Нет, “свои люди” Наоми не были сплошь мужчинами, но все они оказывались какими-то пугающе сомнительными, опасными. Чтобы отслеживать непрерывно ветвившуюся сеть знакомств Наоми, пришлось бы импортировать этой девушке весьма замысловатую программу – генератор фракталов, которая бы ежеминутно фиксировала и преобразовывала данные о ее действиях.

– Что ж, наверное, это хорошо, – сказал Натан без особого энтузиазма, пытаясь тем самым предо стеречь ее.

– Да, здорово, – Наоми не обратила внимания на его тон.

Рифленая металлическая дверь в дальнем конце коридора открылась, и освещенный сзади мужской силуэт в операционном халате поманил Натана.

– Пора одеваться, мистер. Доктор Мольнар вас ждет.

Натан кивнул и поднял руку: понял, спасибо, мол. Мужчина помахал ему, призывая поторопиться, и исчез, закрыв за собой дверь.

– Ладно, мне пора. Опухоль вызывает. Расскажи, что у тебя, за пару секунд, а лучше быстрее.

Снова раздражающий мультизадачный сбой – или Наоми просто собиралась с мыслями? – а потом она сказала:

– Аппетитнейшая сексуальная история с французскими философами, убийством, а то и самоубийством и каннибалами. Что у тебя?

– Все то же. Венгерская онкобольная и спорный метод лечения рака груди путем имплантации радиоактивных зерен. Я тебя обожаю.

– Je t’adore aussi[2]. Позвони потом. Пока.

– Пока.

Натан отключил телефон, опустил голову. Замуруйте меня в этом затхлом коридорчике и не ищите больше. Вот он, всегда он – миг яростного внутреннего сопротивления и страха перед необходимостью осуществить нечто, возмущения и даже обиды за то, что нужно совершить некое действие, приняв и риск, и возможность провала. Опухоль, однако, требовала внимания Натана, и требовала настойчиво.

В маленькой, но шикарной мансарде отеля “Крийон” Наоми разлеглась на изящной кушетке рядом с низенькими, узкими застекленными дверьми, ведущими на крошечный, размером с половичок, балкон. С балкона она уже успела снять внутренний дворик и замысловатой конструкции сетку у себя над головой, защищавшую дворик от голубей, уделив, comme d’habitude[3], особое внимание свидетельствам того, что все вокруг приходит в упадок. Как ни роскошен “Крийон”, уж будьте спокойны, время и здесь оставляет следы, замечательно фактурные. Теперь же, привычно устроившись в импровизированном гнезде, сооруженном из коммуникатора, фотоаппаратов, айпада, флеш-карт CF и SD, объективов, коробки с одноразовыми салфетками, сумочек, ручек, маркеров, косметических принадлежностей (минимального набора), чашек, стаканов с остатками кофе и разнообразных соков, а также из зарядных устройств всевозможных форм и размеров, двух ноутбуков, увесистого цифрового магнитофона Nagra Kudelski в матовом алюминиевом корпусе, блокнотов, ежедневников, журналов – свалиться на пол всему этому не давали большая спортивная сумка и рюкзак, – Наоми листала последние сделанные фотографии в Adobe Lightroom и одновременно смотрела новый ролик об Аростеги, только что появившийся на YouTube.

А в третьем окошке, рядом с фотографией изжеванной гнилью рамы гостиничного окна да выцветшего козырька в белую и зеленую полоску над ним, который из-за тонкого металлического каркаса покрылся к тому же полосками ржавчины, была еще одна занятная картинка: сферическая панорама квартиры Аростеги. Наоми лениво водила пальцем по сенсорной панели, зумила, скролила, перемещаясь в тесноте и беспорядке профессорского дома.

Уже знакомый ей диванчик был в узорах из квадратов солнечного света, лившегося сквозь три маленьких окошка, а за ними на другой стороне улицы виднелся кусочек Сорбонны, во всяком случае, так решила Наоми. За диваном стояли перенаселенные книжные шкафы; развернувшись на девяносто градусов, она увидела и другие шкафы, а также стопки бумаг, письма, журналы, документы, которыми было завалено все вокруг – мебель, пол и даже раковина в кухне.

Никакой современной электроники, отметила с улыбкой Наоми, только кассетный магнитофон, маленький телевизор 4:3 с кинескопом – неужели правда черно-белый? – проводной телефон, и все. Ей это понравилось: так и следовало жить двум одержимым французским философам, больше, конечно, походившим на Сартра и Бовуар, чем на Бернара-Анри Леви и Ариэль Домбаль.