Оказывается, два хороших — «Санбимы» последнего выпуска. Свеча уже в клапанной коробке и не
замасливается. Такие же есть и по 160 сил. Начинаю думать о них.
В Эскадре проведен принцип централизации. Все имущество — в громадном здании центрального
склада. Получить что-нибудь трудно, имеются какие-то очереди. Посему начинаю подбирать беспризорное
имущество, валяющееся по аэродрому, и стаскивать к себе в палатку. Набралось 12 ящиков разных винтов,
запасные части к «Вуазену» и прочее.
Грянул гром революции. Пришел приказ номер 1. Мотористы встретили все очень спокойно и
разумно. Но со строевой ротой слада нет. На второй день революции сгорел дотла центральный склад.
Имущество погибло все, в том числе одних «льюисов» под русские патроны 150 штук! Моторы целы, цел
также небольшой складик моторного класса. Винты сгорели почти все. Вот когда мой запас пригодится!
В апреле генерал Шидловский смещен, Эскадру принимает Горшков. Много тяжелых дней. Наконец,
требование дать на фронт пять кораблей. Прилетает Башко и ставит четыре 160-сильных «Бэрдмора». Лавров
собирается лететь в Микулинце. На нашем участке собирается прорыв. Я тоже прошусь в число пяти.
25 апреля Клембовский30 идет в полет на станцию Хут- сыско, бомбит ее. Но на него нападают четыре
немца и жестоко избивают корабль, хотя и сами получают по зубам. Отличный стрелок штабс-капитан
Федоров забирается на верхнюю площадку, подпускает немцев на 50 шагов и, когда уже ясно замечает голову
пилота, пускает очередь из «мадсена». Первый немец взмыл, свалился на крыло и турманом пошел вниз.
Второй клюнул носом, перешел на «пике» и так и не выровнялся. Третий подбит и планирует. Четвертый
повернул и дал тягу. Но у Клембовского избиты три мотора, и все винты в дырах. Садится около Бучача.
Соловьев перелетает в Винницу и становится инструктором в школе. Его помощник Жигайлов
принимает корабль, получает новый и думает сделать ту же комбинацию, что и я. Даю ему две установки для
160-сильного «Санбима».
18 апреля, делая дальний полет на учебном, попадаю в остатки грозы, выбиваюсь из сил и ломаю
корабль. Собственно, посадка вышла хорошая: ни малейшего толчка. Корабль уже покатился по земле. Но
правые колеса попали в рытвину, старое шасси не выдержало, и корабль буквально развалился, совсем так,
как когда-то у Алехновича в Зеге- вольде. Ночью ветер довершил остальное, и в Винницу привезли один хлам.
Начинаю раздачу винтов и меновую торговлю ими. За пару винтов выменял разбитый пулей в бою с
лейтенантом Гаммером пулемет «виккерс» и починяю его. Еще за пару получил две пулеметных дверных
установки от кого-то, у кого их было шесть. Рабочие работают из рук вон скверно. Гоню их прочь, и моторы
ставим сами. Подбираю винты к моторам «Санбим» — несколько тяжеловатые, но с чуть меньшим шагом и
большим диаметром.
Лавров улетает на фронт. 29 апреля на виду у группы истребителей Казакова на втором кругу
получает плоский штопор. Неопытный помощник не успевает выхватить вовремя из штопора или хотя бы
выключить моторы. Штопор развивается, ломается косослойная правая надкрыль- ная стойка с роликом
тросов на ней. Корабль с 3200 метров падает и разбивается вдребезги. И вот шесть гробов один за другим
медленно двигаются через город, а над ними на разных высотах гудят и кружатся не меньше десятка разных
малых аппаратов и два корабля. (Обычай летчиков летать на похоронах погибших друзей.)
Башко собирается на фронт. Готов и я. Ранним утром выхожу на пробу. Моторы ревут. Все готово.
Пошли. Скорость набежала неестественно быстро. У меня стоит впереди дар военного летчика поручика
Смирнова — чудный индикатор «Морель». Никогда не забуду этого драгоценного для меня подарка. На 85
км/ч корабль просится вверх. Я было не пускать, какой там! На 90 км/ч уже оторвался и сразу разогнался до
115—120. Пока так и веду. Не успел оглянуться, уже 800 м. Я — малый газ. А уже 900! «Сережка, дави
моторы!» И вот снижаемся; вот выравниваю и почти на 75 км/ч без плюха сажаю. Как хорошо! Пока еще не
все понимаю как следует. Но уже видно, что не корабль, а прямо орел. На радостях перецеловал всех, начиная
с Сережки и кончая всеми мотористами. Они у меня все как на подбор.
Вторая проба выясняет все. Скорость 115 и даже больше. Первую тысячу метров набираем в 7—8
минут, вторую — в 16 минут. После Башко — самая сильная машина в Эскадре и должна с полной нагрузкой
влезть тысячи на четыре свободно. Затрата бензина — около семи пудов в час.
29 мая улетаю в Ягельницу. Там Клембовский уже поставил все четыре 160-сильных «Санбима».
Меня провожает Панкратьев, и я при нем принимаю в командование отряд. В отряде развал порядочный.
Господа офицеры подраспустились, команда тоже. Потихоньку прибираю к рукам и приказываю чинить
автомобили, а то все поизломались.
Башко становится около Бучача. В штабе налаживаем вновь отношения, сильно подпорченные
остававшимися зимой кораблями. Понемногу подтягиваются еще корабли. Ко мне прилетает ротмистр
Середницкий31, к Башко — Шаров и Грек32, единственный корабль с двумя «Рено» и двумя «Руссо-Балтами».
Остальные от них отказались, так как три корабля подломались (не выдержало шасси) и сильное впечатление
произвела гибель Лаврова.
Штаб просит разработать план участия авиации в прорыве. Сажусь на «Вуазен» и лечу в Ковалювку,
где стоит группа истребителей Казакова. Казаков сравнительно недавно прибыл сюда и уже начал работу.
Группа у него состоит из нескольких отрядов, на диво подобранных. Сам он уже успел за последнюю неделю
сбить трех немцев, да и группа постаралась.
Особенно интересен последний сбитый неприятель. Личный аппарат Казакова был в ремонте, а тут
немец. Казаков садится на оставшийся для практики старый «Нью- пор» и летит. Немцы уже уходят, и Казаков
видит, что скорости одинаковы и выше ему никак не выйти. Уйдут... Тогда с отчаяния Казаков задирает
аппарат и дает очередь из пулемета. Задний немец начинает делать круг. «Ага! Состоялось!» Пользуясь этим,
Казаков забирает выше его, и со второй атаки немец сбит. Наблюдатель, черный гусар, смертельно ранен, у
летчика прострелена нога. Казаков садится рядом, бросает свой старый «Ньюпор» и на немецком аэроплане
перелетает на аэродром. Призом явился новенький аппарат с баком на 12 часов полета. Немец-летчик волосы
на себе рвал, когда узнал, что его сбили на старой «девятке».
Сегодня у Казакова собрание. Приехали французы и англичане. Они стоят где-то около
Монастержиско и Под- гайц. Встретил Бродовича. Он командует отрядом, имеет «марку» — туз червей.
(Каждый отряд имеет свою «марку» на боку аппарата: череп и кости, туз пик, голова индейца и т.п.) Заседание
меня мало интересует. Французы что-то горячо говорят о барраже. С ними кто-то спорит, что-то доказывает.
Оказывается, они вели барраж на 5—6 тыс. м, а в это время немцы ухитрились совершенно безнаказанно
сбить двух наших артиллерийских корректировщиков, бывших на 1500 м.
Сговариваюсь о том, что, вылетая бомбить, буду делать круги над Ковалювкой и ко мне вылетят
истребители. Дело в том, что немцы прислали по адресу «Муромцев» ряд угрожающих писем, и посему нам
крайне желательно иметь сопровождающие истребители. Иду домой.
К Тарнополю подходит гвардия. Лечу искать свой полк. Он еще не дошел до Тарнополя, стоит в
деревне и вечером выступит. Вечером вылетаю ему навстречу. Вижу внизу идущие части. Сажусь.
Оказывается — 2-й Стрелковый. 3-й полк впереди, верстах в трех. Взлетаю, вижу полк. Снижаюсь, делаю
круг, вижу малиновые петлицы и сажусь. Полк остановился на привал, и встреча самая радушная. Но, увы,
темнеет, и надо лететь, так как до Ягельницы почти 100 верст. Прощаюсь, даю круг и улетаю.
