Идем. Вдруг впереди крик: «Немец!» Гаврилов — Петрушкой наверх, Панкратьев у двери, я — в
задний люк. Секунда, и над левым крылом появляется большой темный аппарат. Сразу ударили по нему из
трех пулеметов. Он проносится мимо и исчезает вдали. Успеваем заметить фигуру наблюдателя,
поднимавшегося к пулемету, стоявшему у верхней поверхности и, по-видимому, вращающемуся. Застыл на
полпути, прижался к стойкам. Так и не долез...
Садимся. В донесении диктую: «Севернее шоссе Монастержиско — Езержаны в овраге против буквы
«И» надписи... городок из 50 землянок». Панкратьев вдруг возмущается:
—
Почему пятьдесят? Там меньше!
Я говорю, что прикинул на глаз, и, по-моему, не менее 50.
—
Пиши двадцать!
Упрямлюсь:
—
Пятьдесят!
Долго торгуемся. Заупрямился окончательно,
вставляю фразу: «А вот насчет батарей — не помню где». Панкратьев сдается. Уступаю и я.
Сговариваемся на 30, но тут же держим пари: я утверждаю, что больше 50. Отмечаем три батареи, обозы,
пишем о больших пожарах в Монастержиско.
У нас гостит военный кинематограф. Часть их выехала на позицию снимать атаку. 20 июля наш
авиационный праздник. Приглашаем начальство. Накануне телеграмма: штаб просит разведать линии
противника по ручью Коропец и узнать, есть ли тыловые позиции; просят дать кроки на карте.
Утром 20-го идем. Беру две 10-фунтовки для собственного развлечения. Захватили и стрелы. С нами
идет только что приехавший и уже поправившийся от ранения штабс- капитан Федоров. Наверху сильный
северный ветер, 16 м/с. Выходим на позиции южнее Монастержиско, поворачиваем по ветру и несемся на юг.
Доходим до Днестра, поворачиваем на своих и над ними долго поднимаемся опять к Монастержиско. Опять
влезаем к противнику и несемся по ветру. Нас встречают живым обстрелом, особенно неистовствует
Монастержиско. За нами даже гонятся и стреляют маленькими зеленоватыми «орешками» два броневых
автомобиля. Несколько разрывов очень близко. У нас кое-где лопаются стекла, по фюзеляжу идет горох. Но
все это быстро отстает. Вижу тыловую позицию, наношу ее на карту. Масса обозов; они прикрыты зеленью,
но зелень пожелтела на солнце, и пятна прекрасно видны.Вместе с Федоровым ищем батареи, издеваемся над
стоящими на поле. Хлеб уже убран, и снопы сложены так называемыми крестами. И вот батареи, вместо того
чтобы незаметно лишь удвоить число крестов и поставить между ними пушки, просто стащили ближайшие
кресты и загородились ими спереди. А сверху-то все как на ладони! Тут же обозы и артиллерийские резервы.
Выбросил в них две бомбы, посыпал стрелами, и катим из пулеметов. Черчу прямо на карте тыловую
позицию. Затем беру поповский фотографический аппарат и снимаю все позиции. Снимаю, кстати, назад. А
там — млечный путь из дымков шрапнели.
Остается много свободного времени. Жаль, что нам не дали кинематографического аппарата. День
такой чудный, вышло бы хорошо. Ведь мы, собственно говоря, предлагали, да представители что-то замялись
и аппарата не дали. Должно быть, боялись за его целость.
Видим замаскированную батарею на лесной просеке. Идем домой, причем приходится выгребать
против ветра, и мы еще долго видим позиции. На редкость хорошая видимость: в бинокль просматриваются
все детали. Сегодня вообще удачная разведка.
После личного доклада в штабе об общем впечатлении удар, перенесенный южнее Велеснюва, дал
успех. Пал Монастержиско, а за ним покатилась и остальная линия; не удержался даже знаменитый Бурканов.
Дома встречаем гостей: приехал генерал-квартирмейстер армии генерал Незнамов. При нем приносят готовые
снимки, склеивают панораму. Моя панорама тоже вышла, хотя и неважно. Но ясно, как идет позиция. Сегодня
снято почти 20 верст фронта. Устраивается великолепный обед. Потом пьем кофе на веранде замка. На другой
день едем в штаб, где делаем личный доклад. Передаем впечатление, что если бы неожиданно ударить южнее,
то мог бы быть успех и сопротивление было бы меньше, а то у Велеснюва чересчур крепко.
Начинаются дожди, сидим дома. В Зегевольде Лавров сделал ночной налет на Митаву и сильно
поссорился с немцами. Обмениваются визитами. Однажды ночью к ним являлся даже «Цеппелин». Но все
огни погасили, «Цеппелин» пошел дальше и бросал бомбы где-то в стороне.
Под Минском орудует Башко, но у него несчастье: сбит и упал в неприятельском расположении 16-й
корабль Мак- шеев27 (12 сентября 1916 г. — Прим. ред.). На него накинулись три «Альбатроса», а потом еще
артиллерия. Перебили фюзеляж. Корабль уже в воздухе загорелся и разбился вдребезги. Немцы прислали
фотографию с братской могилы четырех летчиков. Во Пскове разбился штабс-капитан Иньков, и с ним
четверо. Уцелел один механик.
Эскадра переезжает на юг, в Винницу. Отправляем туда нашего «старика», причем сделали на
фюзеляже надпись: «Сделано с сент. 15-го по май 16-го свыше 10 ООО верст, сброшено около 400 бомб
общим весом до 500 пудов». В Эскадре, между прочим, 5-й и 9-й корабли (типа «Е») давно готовы, но к нам не
собираются. А хорошо бы сюда такую парочку.
При разборке старого корабля заинтересовались, почему провалился лонжерон под крайним правым
мотором. Вскрыл материю и нашел, что сам лонжерон и его соединительный стальной замок буквально
перерезаны попавшей боком бронебойной пулей. Она вошла в крыло сзади, где-то недалеко от заднего
лонжерона, дотронулась до нервюры, перевернулась, перерезала лонжерон, задела трубку с тросами
управления и осталась лежать в передней наделке крыла. Оттуда и была мною извлечена и торжественно
преподнесена Панкратьеву. За полеты 25 — 26 мая Панкратьев получает Георгиевский крест.
Штаб переносит удар южнее Велеснюва. Начинаются атаки и совместно с соседней армией выход в
тыл линии Монастержиско — Бурканов. Штаб просит посмотреть, не трогается ли Бурканов и линия по
Стрыпе севернее его.
27 июля вылетаем. Полет обычный, особого ничего не заметили. Тудынка по нас не стреляет —
молчит, как воды в рот набрала. Уже около Плотычей одна из батарей задумала стрелять по нашим окопам.
Мы сочли это наглостью
Могила погибшего экипажа 16-го корабля. Сентябрь 1916 г.
и тотчас же накрыли ее из трех пулеметов. Конечно, сразу же замолчала.
Не то было в Хатках. Надо отдать справедливость — батарея прекрасная. Она охраняла склады и свой
долг выполняла достойно. Я сам выпустил по ней 13 обойм исключительно разрывных пуль, и хоть бы что.
Ясно были видны ее вспышки, по вспышкам мы и хлестали. Единственное, что можно сказать, это что
батарея, видимо, нервничала и давала разрывы выше нас. Отмечу, что мой «мадсен» из 13 выпущенных
подряд обойм не дал ни одной задержки.
АВГУСТ
Ура! Отступают, бегут! Армия потеряла соприкосновение с противником. Монастержиско взят,
Бурканов и вся линия оставлены противником. На юге взяты Тлумач, Ко- ломыя и Нижинов. Десятки тысяч
пленных, масса имущества. 1-го летим искать, где остановился противник.
Летим в северном направлении, держа курс на Козову- Бржезаны. Пока что никого и ничего не видно.
Накопано много линий, но все пустые. Буквально впиваюсь глазами в местность. Ага, вот они! Кричу во весь
голос: «Нашел! Нашел!» Трудно объяснить, почему именно это и есть линия противника. Окопчик легкий,
полевой, по виду ничем не отличается от остальных. Просто чутьем угадывается в нем жизнь, и жизнь именно
враждебная. Возможно, какое- нибудь неуловимое для глаз движение — блеск лопатки, котелка, но в мозгу
сразу мысль: здесь! А вот и подтверждение: в воздухе бултыхнула шрапнель. Ну, значит, здесь, голубчики.
Никуда теперь не денетесь.
