стопку исписанные мелким почерком листы, соединив их с нотной партитурой. За
литературной славой он не гнался. Комическая опера «Горе-богатырь Косометович»,
сочинение Ее императорского величества самодержицы всероссийской Екатерины
Алексеевны, была готова к отправке в Москву Николаю Петровичу Шереметеву,
задумавшему поставить ее на сцене своего останкинского театра.
3
«Горе-богатыря», нравоучительную сказку à la russe, в русском духе, императрица
вчерне набросала еще в прошлом году. Придворный капельмейстер Мартини положил ее
на музыку, и сказка, превратившись в комическую оперу, была показана в конце января
1789 года в Эрмитажном театре. Представление вызвало немалое замешательство
присутствовавших на нем иностранных дипломатов, усмотревших в «Горе-богатыре»
пародию на шведского короля Густава III, с которым Россия находилась в состоянии
войны. С постановкой оперы на публичном театре в Петербурге по совету Потемкина
решено было повременить, чтобы не раздражать лишний раз дипломатический корпус.
Оперу было дозволено представить в Москве. Либретто ее отдали на доработку
Храповицкому.
Александр Васильевич трудился долго. Работа продвигалась медленно, через силу.
Текст был сырой: слог тяжел, юмор натужен, изложение нестройно. Но дело было даже не
в этом.
В строчках, написанным столь знакомым Храповицкому крупным ровным
почерком, чудился ему другой, потаенный смысл. Мнилось, что становится он невольным
соучастником затеи недостойной и — кто знает? — небезопасной по своим последствиям.
Впрочем, судите сами.
Отправляясь завоевывать Океан-море, Горе-богатырь напяливает картонные латы,
вооружается деревянным мечом (Густав III питал пристрастие к рыцарским доспехам) и
приглашает арзамасских барышень на пир, который намерен устроить на его берегу
(накануне похода король пригласил стокгольмских дам на бал в Зимнем дворце). С
привезенной ему лошади «богатырь» падает (намек на то, что в 1783 году, перед
свиданием с Екатериной во Фридрихсгаме Густав III упал с лошади и сломал себе руку), а
когда в сопровождении верных телохранителей Кривомозга и Торопа идет на штурм
ветхой избушки, то однорукий старик обращает его в бегство (неудачная осада слабо
укрепленной Нейшлотской крепости, которую отстоял однорукий комендант Баранов с
горсткой инвалидов).
Казалось бы, сходство со шведской войной не вызывает сомнений.
Так, да не так.
Отец Горе-богатыря, прозванный Косометом за то, что косо метал бабки, смахивает
на покойного императора Петра Федоровича, также сохранившего в зрелые годы
пристрастие к детским забавам.
Далее: «Горе-богатырь» был по седьмому году, когда отец его Косомет умер. Но и
наследнику Павлу Петровичу было столько же в год смерти Петра III.
Единственная, кто пытается удержать сына от безрассудного поступка, мать
Горе-богатыря Локмета — все помнят, как прошлой осенью противилась императрица
желанию великого князя выехать в действующую армию. И поездка эта закончилась так
же быстро и бесславно, как и поход Горе-богатыря.
Впрочем, эта статья особая. Уж кому-кому, а Храповицкому, прекрасно
осведомленному в хитрой механике придворных интриг, были известны подлинные
причины внезапного отзыва Павла из действующей армии. Начавшаяся в Финляндии
странная переписка великого князя с герцогом Зюдермандландским, братом шведского
короля, мистиком и масоном, поддерживавшим связи с братьями в России, лишь разбудила
дремавшие дотоле подозрения...
4
Когда кабинет-секретарь поднял, наконец, свое обрюзглое, усталое лицо от бюро,
Зотов, истомившийся в ожидании, тут же поймал его взгляд и протянул Храповицкому
загодя наполненную пузатенькую рюмку зеленоватого венецианского стекла. Маслянисто
поблескивавшая в ней настойка источала тонкий аромат целебных трав.
— Слышь, Александр Васильевич, — прошелестел камердинер в самое ухо
Храповицкому, — у нас новости. — И, сделав приличную столь неординарным
обстоятельствам паузу, выдохнул: — Паренек на волю просится, и его, кажись, отпущают.
Кабинет-секретарь замер с рюмкой в руке.
— Mais c’est impossible100, — непроизвольно вырвалось у него.
— Поссибль, поссибль, — дурно зафранцузил Зотов, горячась, — только что в
Голубой гостиной состоялось решительное объяснение. Самолично слышал, как матушка
ему сказала: хочешь съехать из дворца — воля, мол, твоя... Да ты же знаешь, я уж давно
почуял, что неладно у них. Было время, паренек каждый вечер шастал через верх в
опочивальню, а теперь и зовут — не идет, все на грудь жалуется. Зимой светлейшему
прямо заявил: жизнь во дворце, мол, считаю тюрьмой.
Храповицкий, оправившись, наконец, от изумления, в которое его повергло
сообщение Зотова, одним глотком опустошил рюмку.
— Тюрьмою, говоришь, — задумчиво протянул он. — Что-то не припомню я,
чтобы кто-то из прежних любимцев сам из этой тюрьмы на волю просился. Под ручки
выводить случалось: а этот — смотри ты... Это же, душа моя, маленькая революция.
Д е й с т в о в т о р о е
Не нужно было ни ума, ни заслуг для
достижения второго места в государстве.
А.С. Пушкин
1
— Революция...
100 Это невозможно (фр.).
Не случайно, ох, не случайно спорхнуло это загадочное, вибрирующее темной
энергией слово с языка Храповицкого. В то последнее лето эпохи Просвещения — июнь
1789 года! — оно было у всех на устах.
Грозным призраком вставало оно, острое, как нож гильотины, над douce France, la
belle101, над далеким Парижем.
Впрочем, на берегах Невы слово «революция» чаще употреблялось применительно
к пищеварению.
— Какая у меня, друг мой, от вчерашних устерсов революция в брюхе
приключилась, не приведи Господь, — жаловался, случалось, Храповицкому большой
гурман и гастроном Александр Андреевич Безбородко.
Революциями было принято называть и дворцовые перевороты, время от времени
случавшиеся в северной столице: революция 1741 года, подарившая престол дочери Петра
— Елизавете Петровне, революция 1762 года, открывшая екатерининскую эпоху.
Но та «маленькая революция», о которой случилось обмолвиться Александру
Васильевичу, была особого рода.
Храповицкий понимал, что подслушанный Зотовым разговор императрицы с ее
фаворитом Александром Матвеевичем Дмитриевым-Мамоновым — именно его окрестил
пареньком вездесущий Захар — мог дать только начало событиям непредсказуемым.
Впрочем, начнем, как говорят французы, с начала — commençons par
commencement.
2
А начали мы, помнится, с вынесенной в эпиграф фразы Герцена о том, что историю
Екатерины II нельзя читать при дамах.
Фраза броская, но абсолютно безосновательная. Оставим ее на совести Александра
Ивановича, имевшего веские основания очень не любить в своем эмигрантском далеке
императора Николая Павловича, а заодно и всех его родственников. Историю Екатерины II
можно и нужно читать и при дамах, и при детях, если, разумеется, она не написана,
используя выражение В.С. Пикуля, дегтем на кривом заборе.
При всем при том фаворитизм — тема настолько деликатная, что, прикасаясь к ней,
невольно рискуешь, как это, на наш взгляд, случилось с Герценом, опуститься до
политических или того хуже — обывательских банальностей. Поэтому переворачивая эту
страницу славного екатерининского царствования, мы считаем необходимым сделать две
оговорки. Во-первых, фаворитизм в России XVIII века был не лучше и не хуже
101 Прекрасная Франция (фр.).
фаворитизма, скажем, во Франции, Англии или Испании. Если подходить с
нравственными мерками к этой стороне жизни коронованных особ века Просвещения, то