Решительный тон екатерининских дипломатов быстро возымел действие. Уже в

конце октября 1762 года датчане принесли свои извинения, сообщив, что все

распоряжения, вызвавшие недовольство в России, отменены. Павел Петрович вступил во

владение своим голштинским наследством де-факто.

Только после кончины Фредерика V в 1766 году Екатерина решила возобновить

переговоры об урегулировании голштинского дела, начатые еще при Елизавете Петровне и

едва не приведшие к войне с Данией во время царствования Петра III. Их вели в

Копенгагене Сальдерн и русский посол М.М. Философов. Осенью 1767 года был подписан

предварительный трактат (датированный 11 апреля), который должен был быть утвержден

Павлом по совершеннолетии. Голштинские владения уступались Дании в обмен на

герцогство Ольденбургское и графство Дельменгорстское. До последнего момента датчане

не верили, что Екатерина так легко расстанется с Голштинией и, особенно, ее столицей

Килем — прекрасным портом, позволявшим контролировать выход из Балтийского моря.

На радостях датское правительство приняло на себя уплату довольно крупных долгов,

лежавших на Голштинском герцогстве, и предоставило некоторые льготы русским

купеческим судам в датских водах.

Вернувшись в Петербург, Сальдерн начал играть видную роль в придворных

кругах. Успех в Дании не только создал ему репутацию человека способного и дельного,

но и обеспечил доверие императрицы, признательной за быстрое урегулирование

деликатного семейного дела.

Сальдерн перешел на русскую службу, и в 1771—1772 годах был послом в

Варшаве. Поступавшие от него донесения были толковы и обстоятельны, однако своим

крутым нравом и диктаторскими замашками он снискал в польской столице всеобщую

ненависть. Накануне публичного объявления о разделе Польши он был отозван в

Петербург.

Незадолго до отъезда из Варшавы, в январе 1772 года, Сальдерн предложил

Екатерине написать историю управления Голштинским герцогством во время ее

опекунства. В плане этого сочинения, по неясным причинам так и не изданного, на

нескольких листках перечислялись благодеяния, излитые Екатериной на головы

голштинских жителей. Реформы в области административного устройства, финансов,

поощрение просвещения, наук и искусств, перечисленные в плане, выглядели

впечатляюще61.

Подобное усердие, конечно же, не могло не импонировать Екатерине. Получив

свободный доступ в кабинет императрицы, Сальдерн развил бурную деятельность.

Казалось, ни одна из крупных и мелких интриг, происходивших при петербургском дворе,

не обошлась без его участия. Сальдерн занимался вместе с Ассебургом и выбором невесты

для великого князя, однако после того, как выяснились особые симпатии матери невесты к

Панину, начал выступать против этого брака. Ему же, как считали, принадлежала идея

передать в наследственное владение Ольденбург и Дельменгорст епископу любекскому

Фридриху-Августу, осуществленная летом 1773 года, накануне свадьбы великого князя.

Решение это, кстати сказать, небезупречное с юридической точки зрения, вызвало

дипломатические осложнения, улаживать которые Екатерина поручила тому же Сальдерну.

Передачу Ольденбурга и Дельменгорста представителю младшей ветви Голштинского дома

шведский король Густав III, принадлежавший к старшей ветви того же дома и к тому же

титуловавшийся герцогом Ольденбургским и Дельменгорстским, воспринял как личное

оскорбление. Панину пришлось немало потрудиться, чтобы уладить дело в Вене

61 Письмо Сальдерна Екатерине с планом сочинения о Голштинии хранится в АВПРИ, Ф. «Сношения России

с Польшей», оп. 79/6, т.1009, лл. 1- 1 об, автограф, франц. яз. и лл. 2-13, подлинник, франц. яз.

(Голштиния, как и Ольденбург, были имперскими владениями) и смягчить недовольство,

вызванное нарушением монархического права.

Между тем, после возвращения из Варшавы Сальдерн встал в оппозицию Панину.

Поговаривали, что их былому приятельству подошел конец после того, как в руки Панина

попали письма Сальдерна из Варшавы Григорию Орлову, в которых тот критически отзывался о

составителях раздельного договора, утверждая, в частности, что многих недоразумений с

Австрией и Пруссией удалось бы избежать, если бы текст его было поручено подготовить ему,

Сальдерну.

Результатом происшедшего объяснения явилось то, что к лету 1773 года Сальдерн

ко всеобщему удивлению открыто сблизился с Орловыми и Чернышевыми. Хотя он и

уверял, что не намерен вредить графу Панину, взаимное недоверие между ними

усилилось. Великий князь, находившийся под влиянием Панина, также переменил свое

отношение к Сальдерну и демонстрировал ему холодность, которая того огорчала.

В июле 1773 года, Панин в разговоре с Сольмсом, перечисляя лиц, стремившихся

удалить его от великого князя, называл уже не только Орлова и Чернышева, но и

Сальдерна. Свою размолвку с ним он объяснял тем, что тот не мог простить ему, что за

время его посольства Панин изменил всю систему отношений с Польшей и не одобрял

крутых мер Сальдерна в Варшаве.

Только много позже посол узнал, что Никита Иванович слукавил. Отношения его с

Сальдерном испортились не только из-за польских дел. Еще осенью 1772 года, накануне

совершеннолетия великого князя, Сальдерн сделал Никите Ивановичу предложение,

состоявшее в том, чтобы по объявлении великого князя совершеннолетним провозгласить

его императором и соправителем Екатерины.

Панин попытался образумить Сальдерна, но куда там. Не найдя у него ожидаемого

сочувствия, тот обратился к великому князю. Впоследствии, уже после того, как эта

история завершилась, Павел рассказывал, что Сальдерн говорил такие непристойности о

его матери, с такой ненавистью отзывался о русских вообще и о графе Панине в

частности, что великий князь не знал, что ему ответить. Вконец растерявшись, Павел

побоялся сразу рассказать Панину о гнусном поведении Сальдерна, а затем момент был

упущен.

Семена, посеянные Сальдерном, дали, однако, свои всходы. Недоверие Павла к Панину

возрастало. Попытки графа доискаться причин изменения в поведении великого князя долгое

время успеха не имели. Наконец, они объяснились. Поняв опасность предприятия, в которое его

пытался вовлечь Сальдерн, Павел перестал видеться с ним.

Поняв, что разоблачен, Сальдерн вместе с Захаром Чернышевым принял

деятельное участие в интригах, имевших целью возвращение Григория Орлова. Екатерина

почему-то питала доверие к голштинскому проходимцу. Она благосклонно выслушивала

наветы в адрес Панина, которые Сальдерн высказывал при всяком удобном случае.

Каждое неодобрительное слово, сказанное Никитой Ивановичем в адрес графа Орлова,

немедленно становилось известным императрице.

К чести Орлова надо сказать, что он оставался в стороне от возни, устроенной

Сальдерном. Однако само его поведение и добродушие, которое он демонстрировал по

отношению к Панину, еще более настраивали Екатерину против Никиты Ивановича.

В разговорах с Павлом Панин шепотом разражался филиппиками в адрес

Сальдерна, называя его человеком самого гнусного характера, фальшивым изменником,

готовым на самые дурные дела, продажным злодеем, способным на все для

удовлетворения своего честолюбия. Однако раскрыть истинное лицо Сальдерна Панин по

каким-то причинам не торопился. Павлу он говорил, что не рискует сделать этого,

опасаясь скомпрометировать великого князя, Сольмсу — что намерен дождаться отъезда

Сальдерна в Копенгаген, куда тот был назначен для размена Голштинии на Ольденбург.

На самом же деле для объяснения нерешительности Никиты Ивановича должны