тематику («неистовых баб басни») и которые, в частности, побудили
какого-то редактора-современника (а может быть и самого автора)
составить ту выхолощенную по содержанию, но зато идеально
благочестивую краткую редакцию первого послания Курбскому, которую
мы можем прочитать в настоящем издании следом за пространной.
Опричнина, - это важнейшее мероприятие Грозного, вызывавшее
столько споров и недоумений среди современников и потомков, - не
находит истолкования в дошедших до нас сочинениях ее руководителя.
Историки, правда, усматривают намек на подготовку этого мероприятия в
том месте первого послания, где царь многозначительно замечает
Курбскому, считавшему своих сторонников «сильными во Израиле» и
«чадами Авраама»: «может Господь и из камней воздвигнуть [создать] чад
Аврааму». Этой, по выражению Ключевского ( В. О. Ключевский, ук. соч.,
М., 1906, стр. 212), «исторической угрозой», царь в первом послании
Курбскому и ограничился, может быть, потому, что послание было
написано за несколько месяцев до учреждения «особного двора», и
конкретные формы нового учреждения еще не определились. Когда же
опричнина стала совершившимся фактом, «крестопреступники» за
рубежом сумели развернуть вокруг этого «разделения людей единого
463
христианского народу и единые веры» такую пропаганду, что Грозный
предпочел не вдаваться в разъяснение сущности этого учреждения, а
просто объявил, что у него «опричнины и земского нет». Именно такой
ответ по вопросу об опричнине был продиктован царем одному из четырех
бояр, получивших в 1567 г. тайные послания от Сигизмунда II Августа и
гетмана Григория Ходкевича с соболезнованием по поводу
«неразсудительного жестосердия» московского государя. Последующие
(прямые и косвенные) упоминания опричнины в сочинениях Грозного
относятся к тому времени, когда в истории этого учреждения наступил
глубокий перелом. Ярким памятником этого перелома может служить
знаменитая «Духовная» (завещание) царя 1572 г. «Ждал я, кто бы
поскорбел со мной, - писал Грозный в этом завещании, - и не явилось
никого, утешающих не нашел, заплатили мне злом за добро, ненавистью за
любовь» ( Цитата в переводе Ключевского (там же, стр. 239); подлинный
текст см. ниже, стр. 524. ). По очень вероятному предположению
исследователя ( С. Б. Веселовский. Духовное завещание Ивана Грозного.
Изв. АН СССР, сер. истор. и философ., т. IV, № 6, 1947, стр. 515. ), речь
здесь идет именно об опричниках, этих новых «чадах Авраама», созданных
царем и не вполне оправдавших его надежды в военном отношении:
опричники не сумели отстоять Москву от крымцев в 1571 г. Отголоски
этого же недовольства опричниками мы встречаем и в наставлении,
посланном Грозным в 1574 г. опричнику Василию Грязному, - царь
именует Грязного и его товарищей «дрочонами» (неженками), не
умеющими воевать, и замечает: «А что сказываешься великий человек -
ино что по грехам моим учинилось (и нам того как утаити?), что отца
нашего и наши князи и бояре нам учали изменяти, и мы и вас, страдников
[холопов], приближали, хотячи от вас службы и правды».
Было бы, однако, большой ошибкой на основании этих иронических
слов царя сделать вывод, что в 70-х годах он уже не разделял своих
прежних воззрений, высказанных в первом послании Курбскому, и
намеревался снова приблизить взамен «страдников» «князей и бояр». Если
кто-либо из князей и бояр и рассчитывал на это, то им пришлось быстро
разочароваться. Доказательством этому может служить уже послание в
Кирилло-Белозерский монастырь, написанное царем еще до грамоты
Грязному - в 1573 г.
«Послание царя и великого князя Иоанна Васильевича всеа Руси в
Кирилов монастырь игумену Козме, иже о Христе с братиею» не было еще,
сколько нам известно, предметом специального исследования историка. До
сих пор это послание привлекало к себе внимание исследователей лишь с
литературной и культурно-бытовой стороны. А между тем, оно несомненно
заслуживает внимания и с чисто исторической точки зрения. Характерны
уже сами обстоятельства появления этого послания - оно написано в ответ
на грамоту игумена и «братии» монастыря в связи с конфликтом между
464
двумя влиятельными монахами - Ионой, в миру Иваном Васильевичем
Шереметевым, и Варлаамом, в миру Василием Степановичем Собакиным.
Это люди совершенно различного склада: Шереметевы - старый
московский боярский род, пользовавшийся большим влиянием еще при
предках Грозного и впавший в немилость накануне опричнины; Собакины
- представители одного из служилых родов, возвысившихся в годы
опричнины ( Ср.: С. Б. Веселовский. Синодик опальных царя Ивана как
исторический источник. Пробл. источниковед., т. III, 1940, стр. 339. ),
главным образом благодаря женитьбе царя (в 1571 г.) на
представительнице этого рода - Марфе Собакиной. Варлаам (Василий
Собакин) играл в Кирилло-Бзлозерском монастыре своеобразную роль
царского уполномоченного, - Грозный иронически сравнивал его
положение в монастыре с положением римского прокуратора Пилата:
«понеже от царские власти послан»; руководство монастыря, очевидно,
тяготилось присутствием Собакина и благоволило к Шереметеву. В 1573 г.
Собакины разделили участь многих родов, возвысившихся в годы
опричнины: попали в опалу (племянники Варлаама были обвинены в
«чародействе»). Ободренные этим обстоятельством игумен и «братия»
Кирилло-Белозерского монастыря и отправили царю свою грамоту,
порицая Собакина и заступаясь за Шереметева. Но руководителям
монастыря пришлось испытать разочарование: несмотря на свое
недовольство Собакиными, Грозный не пожелал разделить
благосклонность игумена Козьмы и «братии» к Шереметеву, и, начав свое
послание с выражений глубочайшего уважения «господам и отцам»,
кончил его строжайшим выговором за покровительство опальному
боярину. «Другой на вас Сильвестр наскочил», - зловеще заметил царь,
напоминая игумену о ненавистном «попе», одном из вождей «избранной
рады», к которой, кстати сказать, был близок в свое время и И. В.
Шереметев.
Но недовольство царя Шереметевым и покровительствовавшим ему
монастырским начальством объяснялось не только прошлым опального
боярина. Положение Шереметева в Кирилло-Белозерском монастыре уже
после его пострижения и превращения в монаха Иону тоже давало
основания для беспокойства. Грозному стало известно, что опальный
боярин, ставший «непогребенным мертвецом», продолжает владеть
собственностью - держать при монастыре «особные годовые запасы».
Монастырское начальство, с которым Грозный начал спор о Шереметеве
еще задолго до написания послания 1573 г., указывало царю, невидимому,
что эти шереметевские запасы служат подспорьем для хозяйства самого
монастыря. Спор приобретал, таким образом, принципиальный характер:
речь шла уже не об одном Шереметеве, а о монастырском хозяйстве в
целом. Мнение царя по этому вопросу было вполне определенным:
монастырь, имеющий собственные «села», ни от кого не должен зависеть в
материальном отношении. «Милые мои!, - писал Грозный в послании, -
465
доселе многие страны Кирилов пропитывал и в трудные времена, а ныне и
самех вас в хлебное время, толико бы не Шереметев перекормил, и вам бы
всем з голоду перемерети». Но точке зрения Грозного, принципиального
противника того, чтобы монастырь «гонялся за бояры», противостояла
точка зрения принципиальных защитников такого положения: «Не глаголи
никто же, - с негодованием восклицает царь, - студные сия глаголы
