переселение — ближе к городу, к центру, на пути к которому оказалось не

просто свободное жилье, а жилье городского типа, и дают его без всяких там

очередей. Нет ни сарая, ни огорода при доме? Ну и что? Зачем на новом-то

месте закабалять себя хозяйством? Ну его. Человеку, оторвавшемуся от родной

земли и отчего дома, утратившему родственные и соседские связи, не хотелось

обретать какие-то новые привязанности. Да и зачем ему, при казенной-то

квартире, пускать корни, рвать которые, он это знает по себе, все же

тяжко...

И стоят многоквартирные дома — ни кустика, ни былинки вокруг. Как на

выгоне, все вытолочено.

Подобную картину я наблюдал во многих селах, где многоэтажки стоят, а в

них обитают жильцы, освобожденные от личных забот-хлопот по дому и

хозяйству. Словно нет ни рук у людей, ни души, ни свойственной человеку тяги

в земле покопаться, весной деревце посадить, чтобы дом свой, двор украсить.

Чем же занимаются они в свободное время?

— А кто чем, — ответила учительница, с которой я разговорился, стоя у

многоэтажки. — Мужчины в домино рубятся, женщины — в карты. Дети без всякого

дела ходят-бродят по двору-пустырю, оглушенные ревом магнитофонным и криками

из окон. Скучно всем и тяжко, особенно старикам и детям, когда нет никакого

дела, когда у ребят целыми днями лишь беготня, у стариков — пересуды да

ругань, до того налаются, что аж жалко и стыдно за род человеческий.

Мальчишкам тоже хочется чего-нибудь такого, что освежит ощущения, взбодрит

обмякшие мышцы души и тела. Они не научились созиданию (ни грядку не

довелось вскопать, ни дерево вырастить, ни дом, калитку вместе с отцом

починить), их тянет к разрушению всего, что поддается ломке: игровых

площадок, для них же построенных, перил в подъездах, деревьев, колхозом

высаженных, чтобы им же было где в тень спрятаться...

Заговорил я об отдыхе с председателем, с согласия которого настроили в

селе многоэтажки. А он мне:

— С этим отдыхом прямо беда какая-то. Что ни сделаешь — тут же поломают

все, покорежат. Аж смотреть страшно. Да что же это такое с ними делается?

Неужели это безделье и праздность вытворяют с ними такое? Наверно. Других

причин не вижу. Да это и понятно, при сплошном отдыхе кто же не заскучает? А

нахулиганит — и вроде бы порыв души проявил...

Был май, и поэтому я спросил юного жителя деревенской многоэтажки:

— Ты слышал, как поют соловьи?

— У нас их нет, а по радио слышал...

Ушам своим не поверил я, у другого спросил. Он то же самое ответил. Да

как же так?! В ста шагах от домов, в зарослях за околицей всю ночь

заливались соловьи, а мальчишки их только по радио слышали?

— Да ведь им теперь нужды нет ни поздно ложиться, ни на заре вставать —

вот и просыпают все на свете, — объяснила учительница.

На заре действительно вставать им нет нужды, спят. Однако по вечерам,

успел заметить я, расходиться с улицы не торопятся, до позднего поздна у

подъездов горланят.

Соловьи за околицей уже вовсю пели, заливались, перекликались. Правда,

иногда словно бы вздрагивали от ребячьих вскриков, сбивались с лада и

голоса. Нет, не могли их услышать ребята в этом гаме. Да они и не

прислушивались. Они были глухи ко всему, что происходило в природе.

Спросил я Василия Макаровича Чердинцева, знаменитого оренбургского

комбайнера, Героя Социалистического Труда, лауреата Государственной премии

СССР, какие картины детства воскрешает он в памяти чаще всего.

— Ранние утренники, туман, сизая от росы трава — и мы, босоногие

мальчишки, выгоняем коров за околицу. Идешь, а за тобой след по росной

траве...

— Вспоминается как тяжкая обязанность?

— В десять лет обязанность действительно нелегкая. Но хорошо, что она

была. Иначе многое не увидел бы, не узнал, не услышал. — Помолчал, потом

добавил: — И сейчас люблю вставать на зорьке, по двору похожу, по саду, а уж

потом — в поле.

По двору, по саду Василий Макарович не бесцельно ходит, а дело какое-

нибудь делает. Все здесь, в оренбургском селе Сакмара: и дом, и сад, и

надворные постройки — он своими руками поставил, благоустроил, выходил. Так

что забот и самому и детям хватает, особенно когда все бытовые удобства, как

говорится, во дворе.

Зачем ему, занятому человеку, эти хлопоты-заботы? Зачем ему, при его-то

заработках, личное подсобное хозяйство? Пора бы уже и отдохнуть, пожить в

свое удовольствие в благоустроенной квартире городского типа. Сказал Василию

Макаровичу об этом.

— За что же вы меня так наказать хотите? — пошутил он, улыбнувшись. И

покачал головой: — Нет, крестьянин я, на земле работаю, на земле и жить,

детей растить хочу...

Их у него пятеро. Всех пятерых отцовские уроки привели в

сельскохозяйственный институт, отцовское поле стало родным для них полем.

Ладно, думаю, приведу ему, механизатору, самому занятому в селе человеку,

вот какой довод — я его от районных работников частенько слышал: Мол, все

это хорошо, только где время найти тому же трактористу или комбайнеру

заниматься садом, огородом?

— А он что, только на порог и, не раздеваясь, спать падает? —

поинтересовался Чердинцев. — Наверно, пыль с одежды стряхнуть, сполоснуться

и поужинать все же находит время?.. Тогда это лучше в саду проделать, на

свежем воздухе, а не в душной комнате. Можно тут же под яблоней и на

раскладушку упасть.

Однако вернусь к жителям многоэтажек.

Пожив вот так, между небом и землей, нарадовавшись беззаботному своему

жительству и утомившись бездельем, одни мечтать начинают об отдельном домике

с участком, где можно выйти в сад, где отдохнуть можно и себя занять, где

старикам и детям будет какая-то забота. Другие все настойчивее подумывают:

если уж в многоэтажке жить, то лучше в городе. Работа там по часам и

выходные все твои. И уезжают.

Так что, по существу, дома эти — как временное жилье: приехали

постояльцы, пожили — и подались в иные края, если лучшего жилья не нашлось.

На их место другие приезжают. Но, как правило, не переселенцы из города, на

что сторонники многоэтажек надеялись, а уехавшие из дальних сел, из дальних

хозяйств, где и без того рук не хватало, а теперь, значит, еще один трактор

или комбайн остался без механизатора, а коровы — без доярки.

Что ж, говорят, эти люди из сельского хозяйства не выбыли и какая, мол,

разница, где пользу они будут приносить. Эта ложная теория рождена

руководителями таких «выманивающих» хозяйств для успокоения совести, «для

отбрехивания», как выразился Бизунов.

Текут, текут кадры, ничем к месту не привязанные: ни домом, ни садом, ни

личным хозяйством. Ну, а казенную типовую квартиру можно получить и в другом

месте.

Все так, соглашаются теперь и проектировщики и хозяйственники,

возводившие многоэтажки в селах, — люди хотят жить в отдельных домах, и

закрепляются в них лучше. Но и экономику нельзя забывать: квадратный метр

жилой площади в пятиэтажном доме, к примеру, процентов на тридцать пять

дешевле, чем в одноэтажном.

Допустим, что дешевле. Но выгоднее ли? Не превратится ли через десяток

лет «временное жилье», капитально построенное, в пустующее? Практика, опыт

многих колхозов показывает: для хозяйства и государства выгоднее строить

индивидуальные дома.

* * *

Частенько Лучесу тоже называют селом городского типа. Коммунальное

снабжение здесь на уровне города: в домах газовые плиты, отопительные

радиаторы, водопровод на кухне, есть даже ванны. Правда, централизовано

здесь только водоснабжение. И дома не многоэтажные, а индивидуальные, с