В связи с будущим наступлением на нашем участке фронта Турьев поставил задачу перед разведчиками: активизировать боевые разведывательные действия наблюдением, силовой разведкой, захватом контрольных пленных, чтобы точно знать силу и замыслы врага.

Комдив сообщает о проведении удачной боевой операции нашей ротой, специалистами бесшумной блокировки дзотов. От пленных получены интересные сведения. Затем полковник предоставляет слово Анистратову, который толково, с юморком рассказал о ходе операции.

В перерыве наскоро поговорила с Володей Чистяковым и Янкой Ивченко. У них новый командир роты, капитан Шагурин. Ярославец. А Яков — помкомроты, получил орден и повышение в звании. «Як кажуть — пишлы наши в гору: батька повисывся, а я одирвався», — шутит уже не младший, а старший лейтенант Ивченко. Полковник Турьев разобрался в истории с операцией у смолокурки под Песчивой и вернул Ивченко в роту. Узнала от разведчиков, что Васильев тоже здорово воюет. Он — капитан, командир взвода пешей разведки 1350 полка — за выполнение боевой операции награжден орденом Отечественной войны. Ребята показали мне номер газеты «За Отчизну», где красными буквами написано: «Слава отважным разведчикам-автоматчикам, выполнившим задание на «отлично»!

Домой возвращались проселочными дорогами. Сегодня не надо спешить. Все равно рота отдыхает. Анистратов ни с того ни с сего нахмурился, помрачнел. Мубарак Ахмедвалиев напевает мне на своем языке песенку. Слов я не понимаю, но что-то тревожит меня в этом восточном напеве.

А в роте у нас гости. Командир полка Озерский, замполит майор Орлов, парторг капитан Панов. Они пришли, чтобы поздравить нас с победой, просто побыть с нами в этот вечер, как выразился Орлов. Командир полка сообщил, что из штаба армии пришел ответ на рапорт Анистратова о переводе его в механизированные войска. Эта весть взволновала не только нас, но и самого лейтенанта. Он притих, задумался. А тут еще советы командира полка.

— Вот так, вдруг, бросить своих боевых друзей, у которых завоевал уважение… Не советую! — убедительно говорил подполковник. — Предлагаю рапорт отозвать…

Из политотдела дивизии приехала бригада артистов. Гармонист развел меха. Пришли девушки из санчасти. Началось веселье. Я растанцевалась до того, что у меня слетел с ноги мой пудовый сапожище и чуть не убил гармониста. Подполковник приказал сшить мне новые хромовые сапоги, как у многих девушек нашего полка. Блеск! Скоро буду щеголять в мягких сапожках. А то мои, кирзовые, драные, совсем скособочились.

В конце вечера узнаем: Озерский все же убедил лейтенанта не покидать полк. Назначил его на должность офицера разведки полка, то есть ПНШ полка по разведке.

9-е июля.

Переселились на новое место жительства, совсем недалеко от переднего края. Живем в землянках, расположенных в оврагах. Анистратов переселился в штаб полка. Парторг Хакимов в медсанбате, и функции парторга временно возложены на меня.

Жизнь идет по-прежнему. Ведем ежедневные поиски и наблюдение.

Получили письмо от Алексея Ушанова. Я, хоть и не застала его в роте, но все о нем знаю по рассказам ребят. Он вернулся домой из госпиталя в тяжелом состоянии. Контузия и ранение сделали свое дело: систематические припадки выматывают последние силы. Он не работает, а жизнь трудная.

Написали мы Алеше дружеское письмо, собрали немного денег в роте и послали. Кроме того, обратились с письмом в Костромской военкомат с просьбой помочь отважному разведчику, нашему боевому другу и товарищу Алексею Ниловичу Ушанову.

20-е июля.

Нет давно писем от родных. Отчего они упорно молчат? Что с ними? Не случилось ли что-нибудь нехорошее?.. Жив ли Лорш? А Людмилка хоть и редко пишет, но как согревают ее письма!

22-е июля.

Нам вручали правительственные награды за операцию под деревней Сидибо-Никольской. Командир полка Озерский так расчувствовался, что после ордена Красного Знамени передал мне собственный кинжал с перламутровыми накладками на рукоятке и ножнах. Потом он горячо говорил о том, как верит нам, бойцам-автоматчикам, и как надеется на нас командование полка. Мне кажется, я всю жизнь буду в долгу перед нашей Родиной и партией. Мы теперь только и думаем, <ем и как оправдать это огромное доверие.

Вот уже который день стоит отчаянная жара, а мы: вое дело продолжаем.

Долгим наблюдением установили, что у гитлеровцев днем, особенно в середине дня, оборона ослабевает.

В траншеях остаются один-два солдата, остальные куда-то исчезают — очевидно, укрываются от солнца. В траншеях никакого движения. Командование решило провести операцию именно в это время, когда гитлеровцы никак не ожидают нападения. Ночью саперы Ахмедвалиев и Коробков сделали проходы в минном поле, а утром мы залегли на опушке леса. Капитан Печенежский сам наблюдает с высокой сосны: в обороне противника все тихо, все по-прежнему — никаких изменений.

Ровно в два часа дня наша группа захвата, состоящая из девяти разведчиков во главе с младшим лейтенантом Постниковым, в пятнистых маскхалатах поползла по открытому полю к траншеям противника. Жаркий июльский день. В знойном воздухе ни единого звука, лишь слышится над нами шелест нескошенной травы да наше тяжелое дыхание. Вползаем в траншею, скатываемся один за другим. Тихо крадемся по траншее. За выступом, около пулемета, дремлет немецкий солдат в каске, низко опустив голову, а вокруг ни души.

Коробков и Постников подбираются к пулеметчику. Прыжок, и гитлеровец в сильных руках Коробкова. «А-а-а-а! — дикий, нечеловеческий крик немца пронзает тишину. Раздался какой-то странный взрыв. Коробкову залепило грязью все лицо. Вместо гитлеровца он держит в руках его каску, а самого пулеметчика отнесло в нашу сторону с разможженной головой. Плошкин выхватывает у него из карманов документы, еще какие-то вещи. Начался бой. Немцы, вероятно, приняли нас за большую боевую единицу. Бьют пулеметы и автоматы, летят гранаты. Но фрицы на сближение не идут.

— Урра, товарищи! Бей фашистов! — рванулся вперед Постников, а за ним Ложко, Ищенко, Плошкин. Забросав противотанковыми гранатами дзот, они врываются туда. Клубящийся дым. Дикие вопли немцев.

Одна за другой взлетают белые ракеты над нашей обороной. Это капитан Печенежский подает тревожные сигналы на отход. Но выйти не просто. Гитлеровцы наседают снова.

— Ребята, выходи! — кричит Коробков. — Я вас прикрою!

Он залег в траншее и бьет вдоль хода сообщения из немецкого пулемета по наступающим немцам. В это время ударила наша артиллерия. Гитлеровцы на минуту притихли, попятились. Эта минута дает нам возможность, поливая немцев огнем из автоматов, отойти без потерь и с трофеями. Мы тащим пулемет, автоматы.

А немец колотит изо всех сил. Из-за девяти человек открывает такой огонь, что вся земля ходуном ходит. Рассвирепевший враг бьет без цели, по нейтральной, а мы уже в расположении нашего пехотного полка, почти у дома.

Когда огонь утих и возбуждение боя прошло, мы загрустили: «языка» не взяли! Пехотинцы нас успокаивают: вы большое дело сделали. Но нам идти домой не хочется. А когда вернулись в роту, ахнули. Среди автоматчиков замполит полка Орлов. Рассказывает, как дерзко действовала наша группа. Оказывается, они с командиром полка Озерским наблюдали с НП весь ход боя. Это они, заметив в глубине немецкой обороны подход свежих гитлеровских подразделений, вызвали огонь нашей артиллерии. Разведчики-артиллеристы засекли целый ряд новых огневых точек врага, а взятые нами документы подтвердили, что к прежней воинской части прибавилась новая часть, до сих пор не известная нашему командованию.

24-е июля.

Полк ведет напряженные бои. Сегодня в ночь действовали первый батальон и четвертая стрелковая рота второго батальона. Бойцы ворвались в траншеи противника под Седибо-Никольским, но удержать занятые позиции не смогли и отошли с большими потерями.

Мы работаем ежедневно. Ротой командует лейтенант Питайло — высокий, стройный украинец. Капитан Печенежский заболел, лежит в медсанбате.